Всё изменилось до неузнаваемости. Из-за отсутствия своего хозяина всё выглядело мрачным и неприветливым. Слой пыли на незамысловатой мебели указывал, что здесь давно никто не появлялся. Ян посмотрел на Леру. Она сняла плащ и сейчас стояла в одном лишь широком длинном поношенном свитере.

Лера стояла тихо и прямо, словно к чему-то прислушиваясь, слегка наклонив голову. Но Ян, хорошо знавший Леру, понимал, что внутри неё идет сражение слабости, нежелания причинять себе боль и долга.

– Ты здесь после его смерти не была? – догадался Ян.

– была. Несколько раз. За картинами тоже нужен уход.

Выпрямившись, Лера словно стряхнула с себя что-то и подошла к окну, открывающий вид на зеленеющее поле позади ряда домов, за которым начинался смешанный лес, расстилающийся вправо, а слева огороженный продолжением дороги, по которой они сюда пришли. Немного постояв в этом падающем из окна тусклом свете, Лера принялась за дело. Она достала обложенные газетной бумагой несколько холстов, а потом обвязала крест-накрест бечёвкой. Когда всё было кончено, подошла к Яну и устало вытерла о джинсы руки. Картин было не так уж и много и Ян решил забрать часть сегодня, на что Лера только кивнула головой.

Повисло молчание.

Два подростка одни в мрачной тёмной комнате, где всё пропитано печалью и заброшенностью, серый тускнеющий свет умирающего равнодушного дня, запах затхлости и пыли, холод пустующего дома, где долгое время никто не появлялся – всё это породило минуту, кратковременную, быстротечную, которая была только началом, указателем направления их жизни; но испуганные неожиданным проявлением чувственности, такой естественной, наивной и чистой, они поспешили разрушить очарование момента, словно стыдясь себя и друг друга.

Это произошло случайно. Лерина печаль, её сила, видимая хрупкость и запрятанная глубоко внутри стойкость, заставили Яна подойти к ней и обнять, прижать к себе, и девушка не сопротивляясь, прильнула к нему, ища утешение и теплоты. Ян почувствовал, как ее нос уперся ему в шею, как её руки обхватили его и неосознанно ещё сильнее прижал к себе девушку. Так прошло несколько секунд. Всего несколько секунд. Отстраняясь, они встретились взглядами, и то, что прочти в глазах друг друга, заставило их в неловкости отступить один от одного, потому, что так не могло быть. Зачем усложнять, вмешивать в их дружбу чувства, влечение, к которому они оба были не готовы, и которое оставит после себя руины.

С картинами в руках, они вышли в догорающий свет дня, переходящий в сумерки, и, подталкиваемые усилившимся ветром, меся грязь резиновыми сапогами, покинули место, где внезапно зародилось неведомое ранее им ощущение близости, взаимосвязь, и что-то большее, чем просто притяжение зарождающейся влюбленности.

Уже дома, засунув картины под кровать, Ян размышлял над произошедшим событием, и всматриваясь в непроглядную ночь, в которой терялись даже огоньки тусклых фонарей, видел в отражении стекла не себя, не свои глаза, а её. Ни бессонная ночь, ни шедшее за ней ясное утро, так и не помогли ему разобраться в себе, в своих эмоциях, обуревающих его и волнующих. Неудовлетворение от жизни, снедающая тоска, и прибавившееся к этим чувствам непонятное томление и внезапное влечение к Лере – сводили его с ума, заставляя прокручивать в памяти эпизод в студии, дорисовывать, изменять реальный финал всей истории на вымышленный, где он позволил себе по отношению к девушке нечто большее, чем то, что было на самом деле. И тогда наступала минута сожаления, что произошло так, а не иначе, но сожаление смутное, едва уловимое, как запах сирени под окном.

На следующий день Ян позвонил Лере, но трубку подняла её мать, сказав, что девушка заболела. Сказала как-то странно, как автомат, воспроизводящий голос, записанный на пленку. Ключи от студии Лера оставила у него «на всякий случай», поэтому, почувствовав неладное, какой-то подвох, Ян сам забрал оставшиеся там картины, и, не задерживаясь больше, чем надо в этом доме, наполненном воспоминаниями и утраченными мгновениями прошлого, захлопнул за собой дверь.

Отправив Лере смс о том, что забрал оставшиеся картины и получив в ответ слова благодарности, Ян забыл и о них. На некоторое время.

Иногда так бывает, что чувствуешь наступление перемены, хотя еще даже не догадываешься об изменениях, уже вносящих свои штрихи, в, казалось бы, предсказуемое до этого размеренное существование, где каждый день отражает предыдущий, а тот последующий и так из месяца в месяц, из года в год, с лишь небольшими поправками. Формула жизни Яна была настолько простая, что он запросто под копирку прожитого мог вывести свое будущее. И он так и делал, представляя себе его и не ожидая чего-то большего, чем он мог себе вообразить. И всё же, сидя за партой, вглядываясь в блики солнца, играющие на мокрой от утреннего дождя молодой листве, Ян смутно чувствовал приближение чего-то нового и ему ещё неведомого. В последние дни он был словно не в себе, а волнение за Леру не прибавляло уверенности и спокойствия, наоборот, вносило ещё большую сумятицу в жизнь Яна, муча и тревожа его.

Ян не видел Леру с того злополучного для, когда они забрал картины. Она звонила, но говорила голосом настолько бесцветным, отчуждённым, словно это было не она, а кто-то другой. Ян так и не смог добиться у неё ответа, что случилось, кроме того, что простудилась. Через несколько дней, когда кончились каникулы, в школу она не пришла, передав ему смс, что ещё плохо себя чувствует. Это окончательно его уверило в том, что с Лерой что-то произошло. И он уже был готов пойти к ней домой, как сегодня утром она сама позвонила и попросила о встрече.

Первый урок уже подходил к концу, как вошел директор с кучерявым парнем следом. Ян лишь мельком взглянул на него, погружённый в свои невеселые размышления. Представив нового ученика, директор поспешил ретироваться, предоставив географичке самой улаживать все формальности. Ян не обратил на парня особого внимания, как и остальные ученики, немного разомлевшие от падающего в окно солнца.

Когда зазвенел звонок на перемену, поднятый гвалт вмиг захватил кабинет, увлекая как волна и Яна. Поднявшись из-за стола, он уже был готов выйти в коридор, когда его взгляд упал на новенького. Усевшись позади него, парень широко улыбался, его каре-зеленые, почти желтые глаза на смуглом, но угреватом лице, под широкими черными бровями и шапкой кудрей нагло и уверенно осматривали царство, в котором ему предстояло править. Яну хватило одной минуты, чтобы понять, что этот человек из себя представляет. Таких тут хватало, самоуверенных, самонадеянных выскочек, ставящих себя выше других. Решив, что уделённого им внимания новичку предостаточно, Ян вышел из класса, только мельком заметив краем глаза, что у его парты собирается кучка любопытствующих одноклассников, выразивших желания познакомиться поближе. Яна же это не интересовало. Всё, о чём он думал, было предстоящая встреча с Лерой и трудный разговор с отцом, который вот уже вторую неделю заставлял Яна устроиться на работу на мясокомбинат. «Такой случай больше не представится», всё твердил он, напирая на сына. Дело в том, что прооперировав директора мясокомбината, он, в качестве благодарности за хорошо сделанную работу заручился помощью в трудоустройстве сына на время после школы и на все летние каникулы. В их маленьком городке, де работу было получить проблематично даже квалифицированному человеку со стажем, конечно, многие бы с радостью согласились и были благодарны за оказанную услугу, но Ян чувствовал, что согласись на уговоры отца, он что-то потеряет, чего-то решиться, свободы, мнимого права выбора и влияния на свою жизнь? Ян не знал, но точно был уверен, что поддаваться желанию своего родителя нельзя. Ему хотелось бы посоветоваться с Лерой; она всегда находила точные слова тому, что он только смутно ощущал, видел словно внутренним зрением, без красок и форм. Набрав номер Лериного телефона, чтобы договориться о месте встрече, Ян так и не смог дозвониться, наткнувшись на голосовое сообщение оператора, что абонент временно недоступен.