Последний урок тянулся, словно жвачка, долго и нудно. Оборвался он только вместе со звонком, пронзительным и приятным, как глоток чистой холодной воды в недрах ада. Школа – это ад, жизнь – это школа, а каждый событие – это урок из которого мы извлекаем опыт, который, в принципе и формирует нас как целостную личность, размышлял Ян, торопясь всё быстрее затолкнуть в рюкзак.

Новичок по имени Макс, или Мэкса, как его уже стали называть, полностью освоившись, громко смеялся над своей же шуткой, совсем не смешной, по мнению Яна. То, что следующая шутка была в его адрес, он уже не слышал, находясь в коридоре, где были свои правила передвижения и у каждой иерархии, на которые делились ученики – места стоянки. У окна у туалета – обитали ботаники, повторяющие заученные книжные истины, у фонтанчика с водой – мелочь из соседних младших классов, а у стенда с объявлениями, где стоял небольшой диван, обычно размещались сливки школы, или этажа. Новичок завербовал себе крайний правый угол у самой лестницы, куда направился и сейчас, хотя мог бы пойти домой.

Спускаясь уже на следующий пролёт, Ян почувствовал, как в голову ему приземлилось что-то мягкое, и достав из волос жёваную бумагу, поднял голову, чтобы увидеть облокотившегося на перила Макса, держащего белый корпус от ручки и в оскале, выставившем ровные зубы. Вокруг него собралось небольшая кучка ребят, которых некогда Ян считал друзьями. Не успел он перейти на другой пролет, как услышал сверху громкий вызывающий хохот, а через секунду и присоединившийся, но не такой явственный и смелый смех остальных. Ян знал, что смеются над ним. Влейся он сегодня в компанию почитателей новичка, этого не было бы. Теперь он изгой, а стая нашла своего лидера в лице кудрявого прыщавого дрыща со столичными замашками в пижонской курточке и в рваных, сваливающихся с плоской жопы джинсах. Хотя, что он был из столицы и жил даже в Москве, это услышали, кажется, все, настолько часто и невпопад это было сказано.

Думая о своём новом статусе, хотя, возможно не о таком уж и новом, Ян, пытаясь побороть в себе злость и обиду, вышел на крыльцо школы. Да, он признавал, что всегда был в стороне, из-за Леры, которую все считали чудачкой или из-за его самого, не важно, но это его никогда не беспокоило, даже в причину внутренней замкнутости устраивало; сейчас, столкнувшись с таким издевательским презрением и пренебрежением, Ян не мог побороть в себе чувство несправедливости и гнева, направленного прежде на себя, за то, что не дал отпор. Возможно, он и дальше бы занимался всю дорогу самоистязанием, но у открытых ворот школы увидел Леру, явно высматривающую не кого иного, как его. Ускорив шаг, Ян направился к ней.

Он ожидал увидеть её избитой, покалеченной, возможно, со следами, болезни, в которую Ян так и не поверил, но никак не такой, как она перед ним предстала. Такой Леру он никогда не видел. Косметика полностью преобразила её, оживляя тонкие благородные черты и красоту лица. Серые, как расплавленное олово глаза были подведены, выделены, как что-то отдельное, существующее само по себе, а красная помада на нервно подрагивающих губах, в сочетании с белой кожей, кричала вместо закрытого рта, предоставляющего право голоса всему облику в целом, вызывающему и даже вульгарному. Короткая юбка пусть и шла Лере, выставляя на обозрение длинные красивые ноги, но никак не вязалась с ней настоящей, такой, к какой Ян давно привык и хорошо знал. Сейчас перед ним стояла незнакомая девушка и он растерянно смотрел на неё, не зная, что сказать. Лера тоже смотрела на него и с каждой секундой молчания её кожа начинала краснеть, как всегда с ней бывало в минуты смущения и сильного волнения. Переборов себя и сжалившись над подругой, после долгого разглядывания, бесцеремонного и бестактного, какое часто бывает только при искреннем изумлении, Ян решил заговорить первым:

– Привет. Ты сегодня необычно выглядишь. Непривычно. Наверное, тебе холодно? – спросил Ян, участливо указывая взглядом на ноги девушки, обтянутые тонкими колготками.

– Не важно. Я хотела с тобой поговорить. У меня к тебе дело.

Казалось Лера полностью овладела собой, но Ян чувствовал её неловкость и робость.

– Ты поправилась?

– Наверное. Твой отец дома?

– Нет.

– Тогда пошли к тебе.

Пожав плечами, Ян молча пошёл рядом с Лерой, рассеянно смотря по сторонам, но только не на Леру. Он не знал, как её воспринимать, у него было к ней много вопросов, но ни одного он задать так и не решился. Они толпились у него в голове, словно пчелы, непрерывно жужжа, сливаясь в один неясный гул, в огромный вопрос, казалось, нависший над ним, как угроза ему и его предсказуемой жизни.

– У нас новенький. – Через некоторое время заговорил Ян, чтобы нарушить молчание, сделавшееся уже нелепым.

– Это случайно не тот, что идёт за нами следом вместе с Сидоркиным и Скуратовичем?

Ян оглянулся и увидел невдалеке вышагивающих одноклассников, самых задиристых, а вместе с ними и новичка.

– Тот самый. Собственной персоны.

Ян был рад, что нашлась тема для разговора, но внезапно почувствовав угрозу от идущих за ними парней, ускорил шаг, заодно подгоняя и Леру. Он не мог объяснить возникшую уверенность, что они идут целенаправленно за ними, и что встреча их хорошим не закончится. Есть люди, от которых лучше держаться подальше, и двое одноклассников принадлежали именно к их числу. Всегда игнорировавший их, даже презиравший за образ жизни, за ограниченность и пустоту, Ян избегал неприятного общения с неприятными лицами, тоже сторонившимися его и Леру, но уже по своим причинам. До этого дня между ними был негласный уговор: мы не пристаем к вам, а вы – к нам. Но новичок, похоже, задал новый вектор всему устоявшемуся и укоренившемуся в традицию, поэтому нервничая от одной непредсказуемости этих «догонялок», не зная, что можно ожидать, Ян то и дело с опаской оглядывался назад, каждый раз мрачнея от увиденного и услышанного в долетавших до него обрывках хохота.

Лера же шла спокойно, ничем не высказывая свой страх. Она казалась равнодушной и отстранённой от сальных шуточек, адресованных не кому иному, как ей и её спутнику. Ян же думал об унижении, об этой стадии, через которую проходят все подростки. Школа – это скопище подростков, которые ещё в этой жизни ничего не представляют и ничего не значат для общества. И каждый пытается самоутвердиться; кто-то за счет личных достижений, саморазвития и самореализации, например, как Лера и её творчество, а кто-то за счет других, за счет принижения и моральных издевательств, помогающих казаться значительнее за счет физической силы и слабости других. Для них слабый – это одиночка, и не важно, что он выше в плане морального и интеллектуального развития, главное, он один, его индивидуализм и непохожесть выделяют его, делая мишенью для тех, кто жаждет крови и зрелищ. А их жаждут почти все. Жажда рождается от скуки, а та в свою очередь от неприспособленности и неумения правильно распорядиться собой, своим потенциалом и временем. Люди гробят свой потенциал ещё в детстве, живя так, как живут другие, родители, соседи, одноклассники, серая масса, вливаясь в которую, становишься таким же серым и неразличимым. Так проще.

Ян не выделял себя, не ставил выше других, он просто следовал своим наклонностям, пытаясь понять, что он есть и что такое другие, но тем самым, он огораживал себя от остальных, не смешивая себя с общепринятыми закономерностями и правилами. И кого-то это злило – тех, кто так же мучился вопросами «кто я, кто ты?», но кто давно сдался, уже не надеясь найти ответы на эти вопросы и рассуждая проще: я – как все, а все – как я, и если ты не такой, как я, ты – изгой, а значит слабый.

Но Лера не была слабой. Ян да, его задевала небрежность окружающих, их суждения о нём, и другие это видели, пользовались этим, а Лере было всё равно, она смеялась над другими и не боялась это делать в лицо, ошарашивая других правдой и ломанием стереотипов, которые стали неотъемлемой частью людей неумных и отсталых.