Рыжуха подняла на меня пораженный взгляд, будто я предложила ей сплясать на погосте.

— А он разберется, — серьезно отвечала она. — Можно даже сказать: по косточкам разберет, проверяя, не скрыла ли Озма еще чего.

С ужасом поняла — не шутит. Какой бы мерзкий не был характер у императорской тетушки, жестокого дознания и расправы она не заслужила. Того же мнения, очевидно, была и моя лихая воровка. Значит, и говорить тут больше не о чем.

— А что ты так домой рвешься? — решила сменить тему. — Сама ведь говоришь, что здесь тоже имеются кавалеры с «драгоценными безделушками».

Подруга вымучено улыбнулась, хоть ее глаза заблестели от сдерживаемых слез.

— Дома — мама, — отвечала она дрогнувшим голосом, — а ей без меня никак.

Странно. Я хоть и сирота, но отчего-то думала, что это детям без родителей «никак», а не наоборот. Этим домыслом поделилась с подругой. Та отвечала с кривой усмешкой:

— Оно, может, так и должно быть, но у нас всегда было не как у остальных. Мама из-за меня всего в жизни лишилась, причем дважды.

— Звучит так, будто ты дом дотла спалила… дважды, — прокомментировать я, намекая на огненные способности девушки.

— Если бы! — хмыкнула она, словно было что-то похуже пожарища. — В первый раз матери пришлось строить новую судьбу еще до моего рождения.

Гретта говорила вроде бы со мной, но смотрела в сторону и в мыслях своих, похоже, была далеко от этого мира. Я даже не решалась перебивать вопросами историю, которой, вероятно, подруга делилась с кем-то впервые.

Ее мать, будучи еще молоденькой деревенской простушкой, слюбилась с неким колдуном, от него и понесла. Благо, доброжелатели вразумили, что вместо желанной свадьбы ее ждет всеобщее порицание. А как ребенок на свет явится, его тотчас отберут. Ибо где видано, чтобы в глухих селениях магиков взращивали? Негоже это.

Беременной женщине пришлось враз оставить все, что она знала. Ни с кем не прощаясь, под покровом ночи она улизнула из родного дома и отправилась в ближайший большой город. Там и скрыться легче, и на жизнь заработать.

Несколько лет молодая женщина с дочкой на руках перебивалась как могла. Бралась за всякую работу, временами оставаясь без крыши над головой. Затем случилась удача: знатный господин взял ее к себе на службу, дабы приглядывала за городским имением. Стала мать Гретты зваться экономкой — как-никак статус, достойный уважения.

— Видишь, все наладилось, — обрадовалась я такому повороту истории, — а ты говоришь, жизнь сломала…

— Тогда нам и впрямь казалось, что мы поймали свое счастье, — припомнила рыжуха. — Жили тихо и размеренно, а мои способности никак себя не проявляли. Мы столь долго обитались в чужом доме, что я считала его родным. Хозяева бывали не часто. Они много путешествовали, но и когда возвращались, предпочитали останавливаться в загородном поместье. Так продолжалось, пока старшая дочь господина не вошла, как говорят, в брачный возраст. Вот тогда-то наше имение ожило. Няньки-кухарки, лакеи-возницы: понаехало народу, что не протолкнуться было в узких коридорах для слуг. Мне к тому времени уже исполнилось тринадцать, потому мама решила приставить меня к той самой девице на выданье. Я и рада была. У господской дочки и платья — загляденье, и рассказы о балах да ухажерах — не переслушать.

Подруга явно насмехаясь над самой собой пятилетней давности. А мне ее повествование нравилось все меньше. Зная, как моя соседка теперь к дворянам относится, я стала ожидать подвоха. И не ошиблась.

— Случилось, — продолжила рассказчица, — что моя молодая госпожа без памяти влюбилась в знатного повесу. В знак своей привязанности влюбчивая девица подарила ему диадему искусной ювелирной работы и стала ждать известия о помолвке. Прошла неделя или того больше, а сватовское посольство, как сама понимаешь, не спешило стучаться в нашу дверь. Зато родительница юной леди стала настойчиво интересоваться недостающими в ее шкатулке драгоценностями. Тут-то влюбленная дурында, наконец, опомнилась. Послала она меня с поручением к несостоявшемуся жениху, дабы вернуть злосчастную диадему…

Соседка передернулась от омерзения, вспоминая этот момент.

— Думается, возвращать он ее не пожелал, — предположила я.

— Да он с похмелья даже не сразу уразумел, о какой невесте я ему толкую! — возмущено взмахнула руками Гретта. — А когда дошло-таки, заявил, что ободок тот давно передарил какой-то из своих любовниц. Но вздумает моя госпожа бучу поднять, он всему высшему свету поведает, как украшеньице это заполучил. Стоит ли говорить, что такие слова не пришлись по нраву этой дурище, что большую часть своего времени посвящала самолюбованию?

Я покачала головой. Сама знаю, что пренебрежительные высказывания возлюбленного бьют в самое сердце.

— Что потом? — взыграло мое любопытство. — Покаялась она перед родителями?

— Как бы не так! — презрительно фыркнула подруга. — Не хватило смелости признаться, что у нее семейные ценности выманили, тиская за шторой прямо на великосветском приеме.

— И как все разрешилось? — осторожно спросила я, чувствуя, что рассказ идет не к самому радостному финалу.

— Дабы выгородить себя, молодая леди придумала очень хитрый ход, — на веснушчатом лице отразилась злость, чудным образом смешанная с печалью. — Она заявила, что ее обокрали. И не где-нибудь, а в отчем доме! Даже как-то исхитрилась подбросить мне под подушку свои серьги. Все для того, чтобы, найдя их, ее родители посчитали, будто диадему тоже я стащила. Думаю, одна из нянек подстроить это помогла, порадовавшись, что не ее под воровство подвести хотят.

Гретта замолчала и принялась как ни в чем не бывало расстилать постель, готовясь ко сну. Но я, возмущенная подлостью молодой леди, не могла позволить подруге прервать повествование.

— Что же случилось после? — не терпелось мне узнать.

— То, что и должно было, — равнодушно повела плечами соседка. — По чьей-то подлой указке хозяева обнаружили те серьги. А поскольку в комнате я жила с мамой, господин даже разбираться не стал, чья кровать, а сразу кликнул законников. Они без лишних вопросов арестовали обвиненную в краже экономку. Обычное ведь дело — так о чем там спрашивать?

— Что ж ты никому правды не сказала? — изумилась я.

— Думаешь, я не пыталась?! — рыкнула рыжуха. — Вот только никто и слушать не стал: выставили за ворота, даже вещей собрать не дали.

Моему негодованию не было предела:

— Как же ты сама на улице без каких-либо пожитков?..

Гретта лишь хмыкнула.

— Это была не наибольшая из моих бед, — заверила она. — Моя мама — единственный родной мне человек во всем мире — готовилась идти на каторгу за то, чего не совершала.

Девушка, справляясь с одолевающими чувствами, сжала кулаки так, что костяшки побелели.

— Меня, правда, пустили к ней попрощаться, и на моих глазах раскаленным клеймом поставили ей метку на руке. Тюремщики, наверно, посчитали, что будет мне наука, да только и они тот день также не забудут…

Признаться, ее торжествующая злорадная ухмылка выглядела пугающе.

— Вдруг оказалось, что колдовать я все-таки способна, — соседка многозначительно на меня посмотрела, выдерживая театральную паузу. — Я так сильно захотела выбраться оттуда, что наружная стена узницы взорвалась и рассыпалась каменной крошкой. Лишь чудом никого не завалило.

— Ого! — я не могла определиться, восхищаться мне или ужаснуться. — И вы с матерью сбежали?

— Разумеется! — отозвалась подруга. — Грех было не воспользоваться непроглядным облаком пыли и начавшейся суматохой. К слову, не одни мы так поступили: почти все томившиеся в застенках преступники разбежались в тот день. Ох и несладко пришлось тогда всему городу… А стража-то как осерчала! Вынуждены мы были маму скрывать — помогли добрые, пусть и не самые честные люди.

— Как вы выжили, не имея вообще ничего? — встревожилась я.

Знакомый лукавый взгляд зеленых глаз ясно дал понять, что ответ не придется мне по душе.

— А я забрала все наше и даже чуть поболее, — отвечала рыжая бестия. — Рассудила: раз нарекли господа меня воровкой, то и получить должны, что хотели! Я собрала вместе всех малолетних воришек с главного рынка, и мы веселой гурьбой тем же вечером отправились обносить мой бывший дом. А там я знала всякую лазейку и каждый тайник. Хозяев и слуг крепко связали, а имение вычистили догола. Кто-то даже пытался снять шелк со стен… Вот смеху потом было, когда едва ли не каждая босячка города щеголяла в бальном платье!