Всё происходящее давным-давно стало скверной фантасмагорией. Теперь Веля уже не боялась, а надеялась, что лежит в психиатрической больнице, умственно запертая в палате больного сознания. Ведь когда славный супчик из дерьма и крови варится только в твоей голове, не выплёскиваясь наружу, плохо только тебе и никому больше. И вообще, можно попытаться сместить угол сознания таким образом, чтобы этот супчик стал полезным и естественным питанием. Только как.

Она дождалась, когда стало слишком шумно — это значило, что трейнтинская знать и благородные гости перепились. Тогда встала и, глядя в стол, произнесла:

— Трапеза закончена.

И удалилась. Некоторые были так пьяны, что не смогли подняться вслед за нею, позже их под руки выводили новые слуги, которых Пол набрал исключительно из ганцев.

Прислугой теперь заправлял Фобос. Глядя на его лучащееся восторгом красное лицо, такое значительное, на его униформу мажордома, Веля вспомнила, что этот человек был бедным её лакеем, и плавал вместе с садовником за нею на лодке, боясь, что она утонет, а ей нравилось их дразнить, и она специально наматывала круги и ныряла. Потом она поставила его на перегонный куб, а потом он сам по себе начал ходить за зверем и заглядывать ему в рот, будто почувствовал за человеческой оболочкой ту сущность, которую никто не чувствовал, даже потерявшая голову Веля. Как хорошо тогда было, и как плохо теперь.

Ни в каких советниках Пол не нуждался, он нуждался исключительно в прислуге. И в ней Пол тоже не нуждался, владычица при таком звере была исключительно формальностью. Если он так и останется в человеческой форме, слушать здесь станут не её, а этот концентрат темной энергии, вернее — созданное для защиты мира существо, способное к саморазвитию и после гибели создателя эволюционировавшее в недоброго божка. Она представила себе, каким божком стал бы отцовский лис, поглотивший силу четверых, закончи тот начатое, и содрогнулась. Он стал бы близким первозверю.

При звере робели даже её охранницы, которых к вечеру и в самом деле собралось семеро, шесть девчонок, тот самый «молодняк», который приехал выиграть лошадку, и Мадора. Одна Веля Пола больше не боялась, может потому, что поняла, наконец, его природу, а может и вопреки этому.

И, к сожалению, больше не любила. «Неужели это я, — думала она, слушая заздравные тосты и изредка бросая быстрые взгляды на его серьёзное, по-прежнему симпатичное, но больше не притягательное лицо, — собиралась за ним идти, как долбаная Ханна Каш, в какую сторону он бы не направился? Да, кажется я. Но не за ним. Вернее, за ним, но не за этим, каким он явил себя теперь, а за тем, которого сама себе придумала, потому что маленьким он был пушистым и с милым розовым носиком. С удивительно милым носиком. И даже в большом звере я видела маленького нежного зверёныша, укусившего меня за палец. Он ездил в кармане моей кофты и ел со мной из тарелки овсяную кашу с сухофруктами. А мне хотелось просто кого-нибудь любить, всё равно, кого…»

Она ушла к себе в покои. Где поселился Пол, Веля не знала, а спрашивать его не стала. Всё равно он был нигде и везде, особенно — ночью. Чтобы было не так грустно, она снова забрала к себе прежнюю горничную, Таки, но грусть никуда не делась. Таки вместе с «верной слугой» Зейной, деловито осматривала её шкафы, чтоб запомнить, что где лежит и быстро подавать. На ней уже красовалась дворцовая униформа, дополненная розовым бантиком. Веля попробовала с ними поговорить, но быстро поняла, что ей нечего сказать, и что обе говорят совсем не то, что хотелось бы слышать, и отослала всех. Затем села за столик, где раньше вышивала её мать, и стала сидеть, глядя на пламя керосиновой лампы.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала она.

Дверь открылась и в комнату зашла бледная королева Вассара, уничтоженного вместе с другими землями. Только теперь Веля поняла, что ни её, ни принца на вечернем пиру не видала.

— Где Фип? С ним всё в порядке? — спросила Веля встревоженно.

— В порядке. У себя… — сказала вассарка, и вдруг лицо её искривилось, и она упала на колени.

Право, эти коленопреклонения удивительно тонизировали, Веля сразу неприятно взбодрилась и вскочила.

— Ты что, что ты?! — забормотала она, хватая вассарку за руки, — Зачем это? Встань, пожалуйста!

— Я беременна.

— Бл@дь.

Несчастная женщина билась в настоящей истерике, а Веля изо всех сил обнимала её, будто пытаясь задушить, прижимала к себе темноволосую голову и закрывала её рот своим плечом. Она молола чёрте что, потом так и не смогла вспомнить, что говорила в тот момент, и сомневалась в том, что Леяра это помнила. Тягостная сцена продолжалась какое-то время, но вдруг вассарка затихла, разом перестав всхлипывать и замерла, как пойманная птица. Кто-то им негромко аплодировал. В кресле, рядом с пустым манекеном, закинув ногу за ногу, сидел Пол и неторопливо хлопал в ладоши.

— Вынужден прервать эту мелодраматическую сцену, — сказал он, — но вашему вассарскому величеству пора вернуться в свои покои.

Веля сжала зубы.

— Нечего в моей комнате… — начала она.

— Это ты в моей комнате, — перебил её Пол. — Вы все в моей комнате. И в данный момент мне хотелось бы остаться в комнате без этой женщины.

Леяра опустила голову и быстро вышла. Веля снова осталась стоять, как провинившаяся ученица. Это становилось однообразным.

— Что ещё тебе надо? — сухо поинтересовалась она. — Кажется, ты уже получил всё возможное поклонение сегодня и получишь свою жертву завтра. Так в чём дело?

— Когда я нахожусь в этой форме, — вставая, произнёс Пол, — форма выдвигает мне собственные требования. Не к прислуге же мне с ними обращаться.

Он подошёл к ней, одной рукой обнял за талию, вторую положил на затылок и глубоко поцеловал, не давая отстраниться. Веля сжала губы, с силой упёрлась ему в грудь обеими руками, оттолкнула его и вырвалась. Крепко вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Я. Больше. Тебя. Не хочу, — стараясь, чтобы голос не дрожал от злости, раздельно сказала она. — Можешь обратиться к прислуге. К кому-то из придворных дам. Можешь сам себя трахнуть из неоткуда в никуда или отовсюду и везде. Можешь сам себе отсосать. Но ко мне ты больше не прикоснёшься.

— Конечно же прикоснусь, — улыбаясь, возразил тот. — Ты сама придёшь и попросишь к тебе прикоснуться. В конце-то концов, твой топорылый папаша замочил твоего любовника, а физиологических потребностей никто не отменял, в то время как нам, помнится, неплохо было.

— Пошёл нахрен, — сквозь стиснутые зубы выдавила Веля и отошла ещё на несколько шагов.

По-прежнему улыбаясь, Пол преувеличенно почтительно поклонился, развернулся к ней спиной и, насвистывая Моррисона, ушёл в тёмный угол. Свист стих. Прошло не менее получаса, прежде чем Велю перестало трясти. Она знала, что не уснёт, да и спать — только время тратить. Она вытрясла из мешочка последнюю пригоршню реса и съела сухим. Потом надела свой свитер, штанцы и сапожки. Поискала плащ — и он нашёлся среди вещей матери — ярко-алый. Ну что ж, сойдёт. Больше наряжаться ни к чему было.

***

К еде отец так и не притронулся. Поднос с подсохшими овощами и мясом стоял на столике. Когда она вошла, открыв тяжёлую железную дверь, он сидел на кровати, опустив голову, опёршись локтями о колени, сцепив в замок большие руки, закованные в кандалы. Она не отдавала приказа заковать отца, об этом тоже распорядился Пол, видимо, желая унижением отомстить за собственные ранее потерянные острова и прежний погибший род, за попытки убить его самого и мёртвых собратьев, за Луну и волну. Втайне надеясь, что отец накинет ей на шею цепь и в две секунды прекратит сольное выступление в этом дерьмовом театре, Веля присела рядом с ним, но тот поднял глаза и посмотрел совсем спокойно, таким ясным взглядом, которого она уже давно у короля не видела. Скользнул взглядом по её уставшему лицу, с долей изумления задержался на коротко отстриженной теперь голове.