На минуту она задохнулась. Её затопило этой волной.

***

— Что ты там ищешь? Твои ножи у меня.

— Здесь должна быть лампа, может, осталось немного керосину. Хотя, вряд ли, думаю, он весь выгорел.

Раздался металлический лязг — Шепан зачиркал кресалом по огниву. Высеклось несколько искр, одна из которых и подожгла сухую тряпицу в его руке.

— У меня есть факел, — мрачно сказал он, отошёл куда-то в сторону, пока Веля ползала по полу в поисках лампы, а вернулся уже с горящим факелом и стоял над ней, пока она отряхивала от налипшего мусора найденную лампу, конечно же, пустую, но, вполне пригодную как ёмкость.

— А сейчас что ты делаешь? — спросил устало.

Веля руками собирала пепел в лампу, стараясь не поднимать лица. Она не представляла, как смотреть на этого человека. Больше всего она хотела никогда в жизни больше его не видеть, но пока что так не получалось, значит, нужно было лгать дальше.

— Мне обязательно нужен этот пепел, — пояснила Веля, стараясь, чтобы голос не дрожал и звучал нормально. — Так что тебе обещал отец?

— Остров, — мрачно выплюнул Шепан. — Вон, левее, ещё горсть лежит. Какого дьявола я на тебя повёлся как сопляк?! Я не представляю, что теперь будет.

«Что ему говорить? — с ужасом подумала Веля. — Надо лгать по максимуму»

— У тебя буду я, — сказала она. — Ты всегда можешь оставаться при мне советником или даже консортом…

Шепан хмыкнул.

— Ты что, замуж просишься? — с сарказмом спросил он. — Тебя не разберёшь.

Однако, Веля собрала весь пепел, больше не осталось, следовало подниматься, и она встала на ноги. Её переполняло напряжение, которое всё копилось, как пепел в лампе, пока, наконец, не вылилось истерикой. Она решила больше не сдерживать слёзы и разрыдалась. Правильно — через некоторое время Шепан начал утешать её. Мужчины инстинктивно пытаются утешить расстроенных бедняжек. Чаще всего, перед сексом, но иногда и после.

— Я так несчастна, — плакала Веля и была совершено искренна в своём горе, разве что причины его утаивала. — Я так ненавижу отца, — и снова не лгала, — он не даёт мне ни жить, ни дышать. Чем ему мешает мой бедный зверёк? Чем?! Я вообще не хотела сюда, в Трейнт, жила б себе… на Гане, варила керосин и никого не трогала. У меня всё было хо-ро-шо!

— Ну-ну, детка, перестань… — Шепан обнял её и погладил по спине. От него пахло свежим потом и тем унижением, которое она прощать не собиралась.

— Это же какой-то узурпатор, — жалобно говорила Веля, всхлипывая в кожаную жилетку и стараясь не отстраняться инстинктивно, — А как он потребительски относится к людям? Вот это постоянно — повесить каждого третьего? Просто тиранозавр, как его земля носит…

Шепан вдохнул воздух, будто хотел что-то сказать, но промолчал. Её ножи этот человек забрал, пока что с ним проститься не выйдет. Но можно было попытаться его использовать. Значит, следовало лгать ещё. Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

— Отравить отца не получится, он либо с нами питается, либо королевский повар первым пробует, когда отец ест один, — продолжала Веля. — Я же не могу отравить вместе с ним обеих моих дам и васарского принца? Надо организовать толковое покушение, а лучше несчастный случай. На празднике. Он собирается устроить праздник в мой день рождения и даже отменил казни.

На самом деле, она и не думала о смерти отца, просто молола, что первое приходило в голову.

— И что ты планируешь сделать?

— Вот это давай и обсудим. Шепан, мне, если честно, этот Трейнт вообще никуда не упёрся. Мне с головой хватит моей Ганы, буду там себе жить спокойно, а ты бы со всем остальным разбирался как хотел, что скажешь?

— Я одного не понимаю, — произнёс Шепан, — ладно мои с ним тёрки. Но чем он так тебе досадил?

Веля обняла его за шею одной рукой, во второй была лампа с пеплом.

— Он хочет убить моего зверя и убьёт, если я его не остановлю, — тихо сказала она, отстраняясь. — Запомни, для меня сначала есть мой зверь. Потом всё остальное.

И это тоже было правдой и потому прозвучало так убедительно, что он поверил. Между своим милым Полом и отцом, которого никогда раньше не было и непонятно, насколько он нужен, она, не задумываясь, выбирала зверя.

— Ну, уж тут ты меня ничем не удивила, — произнёс Шепан, нагнулся и поцеловал её, отчего по спине побежали мурашки а волосы на затылке встали бы дыбом, не будь они увязаны в хвост.

Веля улыбнулась и ответила на поцелуй.

Они вернулись, ориентируясь на пробку с иглой в плошке. Веля хотела и дальше искать гробницу, но Шепан утверждал, что уже слишком поздно, вернее, слишком рано. И что следует вернуться, пока король не встал, а просыпается он засветло, а Велю хватился ещё с вечера.

Дрожащий свет факела выхватил из темноты наскальную надпись: «Тебе конец, выродок» и схематическое изображение вагины.

— А как ты, кстати, узнал, что я тут? — спросила Веля.

— Я заныкался на террасе и видел, как ты выбралась из окна, как зверь к тебе пришёл и как ты полезла в кабинет короля, — нехотя ответил он после недолгого раздумья, — Я слушал под окном, думал, там перехвачу. Но когда твой папашка вернулся, понятно стало, что ты ушла так, что он тебя и не застал и не заметил. Я знал, что в кабинете есть ход и знал, кто им ходит. Впрочем, я допускал, что ошибся и вас не найду. Он же у тебя ночной, мало ли, куда вы отправились. Я и пошёл в катакомбы только из-за того, что чайка королю говорила о каких-то магнитных полях у зверей, а то, что компасы тут сбоят — знают все. Ну я и решил проверить, чего они сбоят. А там ты костёр из его воротника палишь.

Он помолчал. Веле тоже нечего было сказать, и она таращилась на стены. Порой попадались интересные надписи, к примеру: «Отомсти себе — не плати налоги», «Дьявол уехал к бабушке», «Ты слишком добр, п@ц тебе, Зорис».

— Слушай, детка, зверь у тебя такой урод, как тебе его в руки брать не гадко. — произнёс Шепан. — Лис хоть красивым был.

— Мне плевать, какой он, — отрезала Веля. — Пусть он хоть монстром вам всем выглядит. Это мой зверь и я пойду за ним. Есть другие ходы в подземелье?

— Я через кухню прошёл в винный подвал, а оттуда в катакомбы. Чёрт, детка. Не нравится мне всё это. Твой папаша не дурак, что мне ему говорить?

— А ничего, — с отчаянием сказала Веля и мотнула головой.

— Ты же шкуру украла!

— Пусть докажет, что это я.

В своих покоях она спрятала лампу с пеплом в глубине шкафа с рукоделием матери, быстро вымыла холодной водой самые грязные места, распустила волосы и облилась духами, чтоб не вонять гарью. За окном только начинало сереть. Возможно, она успеет вздремнуть, пока не придут звать к завтраку? Она ужасно устала, будто, она невесело ухмыльнулась, — всю ночь бродила по каменоломням и отдалась прислуге. Веля юркнула в кровать и с изумлением обнаружила, что её постель занята. Там спала тёплая староземская владычица Эвелин, которая, стоило Веле лишь прикоснуться к ней, проснулась и заплакала.

— Ах, дорогая, — сквозь слёзы сказала она, — похоже, я надоела королю, он сказал больше не приходить. Я не могла спать, не знала, куда мне деваться и пришла к тебе, но тебя не было… Я так несчастна!

Кажется, эта фраза была кодовой, глаза сразу защипало.

— Мне жаль, — сказала Веля сдавленно.

Она не уточняла, чего именно ей жаль, просто обняла тёзку и тоже заплакала. Она думала о том, что сегодня сделала, и о всём том, что сделать только предстоит, и слёзы катились сами по себе. Веля слушала жалобы тёзки на равнодушие отца, с ужасом представляла вероятные финалы собственной истории и душераздирающе всхлипывала.

Так, наплакавшись, в обнимку, обе и уснули. Утром было неловко, горничные невесть что подумали, впрочем, виду не подали, а подали одеваться: блузку, лёгкую юбку, жакет — день был приёмный и Веле предстояло сидеть с собственноручно разведённой бюрократией у подножья лестницы в тронном зале. Волосы она заплетать не стала, а просто расчесала и надела одну из жемчужных корон матери с длинными цепочками, свисавшими по бокам и сзади, чтоб отцу было приятно.