Катя Капович Город неба Как-то в одном хорошем училище учитель начинал урок с задания: «Господа, опишите розу стихами. Каждый описывал как мог, а ученик Пушкин особенно изящно – «Увяла роза, дитя зари…» и т. д., – но и те, чьи неуклюжие упражнения до нас не дошли, урок заучивали: роза становилась розой только в результате поэтического описания. Это относится не только к любимому цветку поэтов – от царя Соломона до Гертруды Стайн, но и ко всему на свете: к Бородинскому сражению, деду Мазаю, испытанным острякам, дороге приморского сада, к жизни как таковой. Известный афоризм мы вправе переиначить так: жизнь, не описанная поэтически, не стоит того, чтобы ее жить. Что очень хорошо понимает Катя Капович, написавшая: – не отрывая пера, опишу этот день и забуду. Это конец одного стихотворения Кати Капович. В целом «Встреча в Иерусалиме» исполнено, как танец, где одно выразительное движение плавно («не отрывая пера») переходит в другое, пока не кончается неожиданным то ли прыжком, то ли просто падением. – «и забуду». По поводу стихов этого поэта мне припоминается давний случай, когда в городе, где я родился и жил, гремела слава молодого Михаила Барышникова в «Жизели». Одному моему другу отказала в любви девушка, потому что на глубоко волновавший ее вопрос: «Почему Барышников во втором акте каждый раз падает в другом месте сцены?» – мой друг неострожно ответил: «А где его застанет конец музыки, там он и грохнется». Отвергнутый балетоманкой мой друг пошел завивать горе веревочкой и, надо же, той же ночью в ресторане неожиданно увидел Барышникова! Он подошел к танцору и попросил рассудить: прав он был или виноват. «Конечно вы правы, – сказал Барышников, – где меня застанет конец музыки, там я и грохаюсь». И добавил: «Только все дело в том, как грохнуться». Все дело в том, как описывается жизни непрерывным пером. В этом смысле такие стихи, как, например, «Встреча в Иерусалиме» – образец поэтической дисциплины. «Музыке не важен адресат», – пишет Катя Капович в другом стихотворении. Музыке важно лишь одно – чтобы ее исполняли не фальшивя. Но фальшивых нот читатель стихов Кати Капович не услышит. Читатель услышит сильный и красивый в лучших вещах, может быть, немного сбивчивый в экспериментальных, но всегда свой голос настоящего большого поэта. Катя Капович Город неба И, шагнув на шаткий мостик, Поклянемся только в том, Что ни зависти, ни злости, Мы на небо не возьмем. В.Шаламов Первая часть «Когда под небом невесомые…» Когда под небом невесомые Когда под небом невесомые однажды жили мы с тобой, когда нам пели насекомые в плафонах зелени густой, тогда уже в часы вечерние мне стал являться странный звук, как бы листвы сердцебиение передавалось пальцам рук. В те дни, измученная мыслями, ещё не внятными уму, я поднималась и меж листьями брела в мерцающую тьму. За огородами капустными шли помидорные поля, и было и светло и грустно мне, и вся земля была моя. «Я родилась, когда мне было три…»
Я родилась, когда мне было три, нашедши краба под приморским камнем. Он мертвый был, смотрели изнутри его глаза с холодным пониманьем. Я думала, он снова оживет, и полила его водой из лейки, но панцирь, как спасательный жилет, оранжевым блеснув, померк навеки. Трусы в намокшей тине, вьется гнус, в песке моя остриженная репа. Я буду жить, и я не оглянусь туда, где он лежит и смотрит в небо. «Училище напоминало ферму…» Училище напоминало ферму машинного доения голов. Ученики, переваривши термо — динамику, слонялись средь дворов. Однажды со стены пропал Лесков и появилось «Соколова – стерва». Потом в спортивный зал внесли рояль, учились танцевать на переменах, а после декабря там был февраль, и штукатурка сыпалась на стенах, когда они, согнутые в коленах, скакали, даже нервный Баштанарь. Танцуют Констандогло и Петров, танцуют в паре два Аркаши рыжих, танцуют все, выходят из углов, стеклом увеличительным их выжег на памяти моей Господь. Все ближе круги подмышек, музыка без слов. О чем же я железным соловьем? Они передо мной пройдут колонной, когда умру однажды целиком. Между козлом, канатом и бревном гори, гори, линолеум вощеный, качайся пыльный столб в луче косом. «С кровати сползающий старый матрас…» С кровати сползающий старый матрас из детской больницы соврать мне не даст, где после уколов и чаю я «Трех мушкетеров» читаю. В больничной палате под номером три с карманным фонариком после зари, когда уже свет погасили. «Читай!» – остальные просили. Нас много, нас больше в палате одной, чем выдержать может больничный покой детей с гайморитом и горлом, готовых служить в мушкетерном. Да нету такого в природе полка, где два санитара стучат в дурака в ночном коридоре в подвале. Ну, ладно, на слове поймали! Зато в обороте понятие есть, и можно высокий забор перелезть, и высвистать верного друга, чтоб кеды принес и подпругу. Чтоб мы убежали навеки с тобой туда, где качается дым над трубой, и с ватой, с бинтами уроды уходят по черному ходу. |
