Смешно… И в очередной раз я выговариваюсь тебе. Сколько лет прошло с нашей первой встречи? Три года? Срок не такой большой, но это и не важно. Важно то, что ты всегда оставался искренним со мной, ты делился переживаниями и доверял мне свою боль. Это позволило мне открыться тебе. Я знаю, как тебе больно. Прости, я все еще не понимаю многих твоих мыслей, я глупая, но я точно знаю, что это большое бремя, которое ты так долго несешь один. Это ужасно. Ты так много говоришь, но остаешься непонятым. Как я уже сказала, я довольно глупая и не могу с уверенностью сказать — прав ты в своих идеях или нет, однако меня всегда удивляло, как ни смотря ни на что ты оставался верным своим идеалам. Особенно, когда они противоречили друг-другу. Да-да. Ты говоришь, что ненавидишь людей, но всегда стараешься помочь им, говоришь, что ненавидишь чувства, но ты один из самых чувствительных людей, которых я встречала. Эта буря внутри тебя — тяжелое бремя. Пускай тебя будут считать наивным, глупым, несуразным, но ты ведь не сдашься? Ты стремишься к истине, даже не ведая, существует ли она на самом деле. Пока все выбирают легкий путь, отдаваясь искусству, мелочным делишкам, как ты любишь говорить — порабощая душу индивидуализмом — ты не прекращаешь эти болезненные попытки переменить себя и окружение. Ты очень сильный и я хочу, чтобы ты оставался таким дальше. Я верю, что у тебя все будет. Все твои муки оправдаются. Ты обязательно доберешься до истины, пускай это и будет через десять, двадцать или тридцать лет! А не доберешься, так создашь свою! Ладно, наверное, я уже несу какой-то бред. В конце концов, тебе никогда не нравилось мнение о том, что истины или нет, или она у каждого своя.

Так что, пожалуйста, живи! Живи за нас двоих! Борись и ни за что не сдавайся! Будь сильнее всех напастей! Превзойди их все! Живи!

Спасибо за все. Твоя Рудольф»

Дыхание замерло, по щекам катились слезы, они падали на бумагу и размывали чернила. Это и правда был ее почерк.

Это несправедливо… совсем нечестно… как можно быть такой эгоисткой… черт… Руди…

Тогда, с зеленым ублюдком, я был яростен и неумолим… А что теперь? Куда делась вся та злоба и решительность? Как же я непостоянен… Почему я такой?! Почему?! Что я делаю не так?!

Бессмысленные вопросы. Я ведь знаю ответ. Я был слишком наивен, слишком легко поверил в то, что все будет хорошо. Забавно, ведь я был первым из тех, кто настаивал готовиться к опасностям… А теперь… Просто сижу и жую свои сопли, закусывая горечью.

Но что мне делать? Жить? Да, Руди? Эгоистка… Впереди ведь так много боли. Заставляешь меня принять ее всю. Да разве же я сильный? Правда? Видела бы ты меня сейчас…

Бедная моя Руди… Это мне стоит просить прощения у тебя. Мне не удалось подарить тебе хотя бы крупицу счастья в этом сумасшедшем мире. Прости меня, Таня…

Я продохнул, протер глаза и взглянул на небо. Редкие облака медленно сбегали на юг.

— Что вы сделали с ее телом?

— Сожгли. Нам не стоило?

Я молча поднялся на ноги и вновь посмотрел на север. Добраться до истины, да? Сумасшедшая цель. Невозможная.

Слова Руди толкнули меня. Бросили в неизвестность, во тьму неопределенности. Это было жестоко. Я чувствовал себя ужасно. Мне было невыносимо больно и горько.

Сумасшедший мир отнимал у меня все, что было дорого, взамен оставляет ужас и отчаяние. Однако мое сердце вновь завели, подобно тому, как часовщик дает еще один шанс поломанным механизмам.

Это было чертовски жестоко.

— Я не буду извиняться перед тобой, — обратился я к Спартаку.

— Я и не прошу.

— Откуда ты узнал про глаз? Кому еще известно? Канеки?

— Откуда? Странная сила, которая тебе позволила одолеть Ямадо. Нереальная регенерация. Победа над химерой. А когда Канеки вернул тебя, я сразу же обратил внимание на твой глаз. Не было никаких следов повреждения, он просто был закрыт. Когда ты был в отключке, я решил посмотреть. Он такой же, как и у того гоблина, правильно? Когда тот ублюдок снял свою повязку, его сила возросла в несколько раз, потому я решил перестраховаться. Знают об этом все из гильдии.

— И вы не боитесь? Не думаете, что это значит, что меня поглотила тьма или что-то в этом роде?

— В тебе достаточно тьмы. Твоей собственной тьмы. Жалости к себе, ненависти, нытья. От тебя смердит тьмой. Боюсь ли я? Будь так, я бы не стоял сейчас перед тобой.

— Спасибо на добром слове.

— Не за что. Ты поэтому скрывал ее? Боялся, что неправильно поймем?

— Да.

— Ты знаешь, что это такое?

— Нет.

— Понятно. Ну… Во всяком случае, это твоя личная проблема.

— А как же товарищество? Мы же с тобой накама, правда ведь?

— Если попросишь — помогу, а до тех пор лезть не буду.

— Какой-то ты противоречиво вежливый. Пять минут назад ты прижал меня к земле, навязывая свое виденье.

— Ибо серому кардиналу так выгодно.

— Вот как… Будем надеяться, ты не пожалеешь об этом.

Спартак и Канеки рассказали мне, что произошло.

После того, как Ямадо применил Последнее дыхание, между ним и темной сущность завязалось сражение. Это позволило нам улизнуть и добраться до Гранбурга, где я провалялся два дня в отключке. Благодаря капитану Ланселю, гильдию, а вернее то, что от нее осталось, поселили в замке, который стражи порядка западного района города использовали в качестве опорной базы. Из-за смерти Ямадо Настя покинула группу и не пошла с остальным. О ее дальнейшей судьбе никто ничего не знал. Миша был подавлен и, со слов Спартака, второй день не покидал своей комнаты. Разведчики докладывали, что на западе собирается огромное войско черноглазых и зеленокожих. Ко всему прочему, мы оказались не единственными тестерами в Гранбурге. Спартак с Канеки провели встречу и выяснили, что их осталось всего четверо. Это известие очень озадачило меня. Изначально мне даже захотелось попробовать тихо устранить их, чтобы не допустить возникновения возможности, при которой они смогли бы достать нас первыми, но я быстро отбросил эту идею, понимая, что при обороне города нам может понадобиться их помощь. Да, было решено — мы останемся в Гранбурге и дадим бой армии Темного короля вместе с солдатами Империи.

Все было чертовски плохо. Надежды на какой-то счастливый конец растворились. Слова Руди смогли помочь мне совладать с желанием покончить с собой, но этим они лишь толкнули меня во тьму, и я просто смирился с тем, что нас ожидала смерть. Хотя это не значило, что я собирался оставить попытки выжить. Возможно, именно сейчас вопрос моего выживания заботил меня сильнее, чем когда-либо в том смысле, что я не собирался так просто дарить неприятелю свою жизнь.

Единственным лучиком позитива, который слегла облегчил мою учесть, был весомый ап способностей.

Во-первых, у меня появились две новые способности: Гравитационное лезвие и Гравитационный щит. Я испытал их при первой же возможности — когда мое тело достаточно окрепло, чтобы я вновь мог управлять жизненной энергией. Гравитационное лезвие накладывало на меч баф, добавляющий клинку определяемую мной дополнительную длину в виде специальной гравитационной аномалии, также увеличивающей урон и позволяющей мне рассекать почти все что угодно, включая некоторые вражеские способности. Действовала способность около минуты и требовала десять минут на перезарядку. Гравитационный щит создавал вокруг тела аномалию радиусом в четыре метра, отталкивающую все, что считалось мной или врагом, или вражеской атрибутикой. Способность работала по принципу зарядов. Испытав ее, я узнал, что количество зарядов равнялось двум. Перезарядка первого заряда требовала около десяти минут. Полный же откат способности требовал примерно пятнадцать минут.

Во-вторых, способности больше не требовали словесно-звуковых ассоциаций для своего высвобождения. Иначе говоря, мой уровень владения жизненней силой повысился и мне больше не требовалось произносить название способности, чтобы применить ее. Трудно было говорить о том, почему это произошло, но можно было предположить, что на это повлияли события в Визе.