— Продолжить.
Свет, хлынувший из узкого горизонтального прореза, ослепил меня. Закрыв глаза, я снял плотно прилегающий, благодаря набитой внутренней прокладке, шлем армет и сделал глубокий вдох.
Я стоял на окруженной коренастыми деревьями поляне. Озираясь вокруг, я удивлялся каждому листочку, каждой травинке, каждому рвущемуся сквозь плотные кроны лучику Солнца.
Слишком реалистично…
Я замлел от созерцания пестрящих на ветру салатовых листьев. Все выглядело настолько правдоподобно, настолько реалистично и неподдельно, что не удивиться было невозможно.
Вдох. Выдох.
Чистый лесной воздух наполнял мои легкие.
Как… Как такое возможно? Как им удалось реализовать это?
Чувства переполняли меня, и я не прекращал удивляться тому, что видел.
Однако нужно было взять себя в руки.
Я никогда не любил чувства. Будь то радость или злость, удивление или испуг — все эти психические издержки казались мне сущей глупостью. Глупостью, от которой, однако, никак не избавиться.
Мне всегда казалось, что чувствительная сторона человека являлась причиной всех бед социального характера. Именно поэтому я старался подавлять свои чувства и следовать рациональности, независимо от того, хорошо у меня это получалось или нет.
У человеческих чувств есть две основные проблемы. Во-первых, их негативная сторона — злость, ярость, алчность — неразрывно связана с положительной стороной — добром, милостью, щедрость. Само существование доброты предполагает существование зла. Такой принцип применим к любым противоположным чувствам. Во-вторых, чувства основываются на индивидуальном восприятии мира, что не позволяет людям в полной мере понять друг друга. Это приводит к тому, что люди имеют разные взгляды и мнения на одни и те же вещи. В свою очередь такое положение дел провоцирует конфликты социального характера.
Если общество есть причина неправильного воспитания индивида — независимо от того, преднамеренно это происходит или нет, то чувства являются инструментом выражения девиантности, вызванной неправильным воспитанием. Таким образом, чувства девиантов или обычных людей провоцируют появление еще одного девианта. Это порочный круг, который необходимо разорвать.
Нередко защитники чувств не способны посмотреть на проблему в нужном масштабе, чтобы понять весь ужас происходящего. Это происходит из-за того, что они слишком зациклены на своих чувствах, которые желают сохранить.
Дело в том, что помимо точечного пагубного влияния, чувства провоцируют людей причинять боль другим людям. Иногда это домашнее насилие, а иногда это войны, спровоцированные амбициозностью или алчностью власть имущих.
Тот, кто опирается на чувства, заявляя о радости и позитивных ощущениях, нередко слепо игнорирует боль, ненависть, злобу и другие чувства, которые доставляют людям неприятные ощущения. Это происходит из-за индивидуализма, ибо люди, желающие получать приятные ощущения, оправдывают чувства, не взирая на тех, кто от них страдает. На самом деле, страдает от чувств все общество. Однако защитники чувствительной природы человека всегда будут настаивать на своем. Они самовлюбленные эгоисты, заботящиеся лишь о том, чтобы у них была возможность получить серотониновый всплеск, который спровоцирует их тело испытать нечто приятное.
Одним из аргументов в поддержку чувств является мнение о том, что добродетель берет начало от чувств и что только с помощью чувств люди могут помогать друг другу. Несомненно, чувства могут провоцировать людей на благие дела. Однако наивно полагать, что благие дела происходят исключительно от чувствительного начала. Добро — то есть то, что в итоге проводит к положительным результатам, можно делать, руководствуясь рационализмом и позитивной расчетливостью. Например, когда один индивид коллективистского общества помогает другому, он может и не получить прямой выгоды, но выиграет от того, что второй индивид, как часть хорошо сплоченного общества, продолжит беспрепятственно трудиться на благо этого общества, которое уже и позаботиться о первом индивиде. Это есть рациональный подход, который может быть распространен в том случае, если обществу удастся избавиться от индивидуализма — а это значит, что и от чувств тоже.
Еще одним аргументом защитников чувств является аргумент о скуке. Он подразумевает под собой мысль о блеклости рационального мира без чувств. Таких людей можно обвинить в том, что они превозносят проблему скуки над проблемой негативности чувств. Однако истинно хорошим ответом будет то, что в мире без чувств по определению скуки существовать не может.
Существует мнение, что жизнь человека без чувств бессмысленна. Чтобы парировать данную позицию, стоит понять, что вообще есть смысл человеческого бытия. Если предположить, что смысл по отношению к человеку трансцендентен, то есть независим от него, то в таком случае оспариваемое мнение должно строго совпадать с ним. Однако о существовании какого-либо трансцендентного смыслового начала человека неизвестно, поэтому с этой точки зрения данный аргумент не может быть состоятельным, пока не обретет необходимое подтверждение. Если же склониться к тому, что смысл субъективен, тогда рассматриваемый аргумент является несостоятельным по причине своей частности.
Таким образом, я пришел к выводу о существовании двух категорий людей: те, кто благоволят чувствам, допуская возможность радости и горя, и те, кто порицает чувства, стремясь отказаться как от радости, так и от горя.
Стоит понимать, что просто отрицать чувства не получится. Для борьбы с ними нужно устранить их анатомическое основание. Иначе говоря, тело человека должно познать кибернетическую рационализацию, чтобы подавить чувства. Однако на данном этапе развития человечества это, к сожалению, невозможно, потому противники чувств только разрабатывают философские системы — такие как, например, постгуманизм — и продвигают их в массы.
Как бы там не было, я был обычный человеком, который зависел от своих чувств и не мог избавиться от них.
Первым делом я решил тщательно изучить свою экипировку. Благодаря тому, что я интересовался играми со средневековой тематикой, кое-что я в этом понимал.
На теле ощущались ленные, как стоило полагать, штаны и рубаха. Торс прикрывался плотно сидящим черным акетоном и такого же цвета кирасой. Плечи, предплечье, руки, бедра, голень и стопы защищались соответственно чёрными наплечниками с продолжением в виде серебренных желобов, доходящих до защищенного налокотником локтя, латными наручами, перчатками, набедренниками, наколенниками, сочленявшимися снизу с поножами, и железными сабатономи. Слева, на портупее, в черных ножнах свисал бастард. Я вынул его, чтобы осмотреть. Клинок меча, походивший формой на иглу, был черным, как смола, эфес же его состоял из серебренной полумесячной гарды и оплетенной черной кожей рукояти с серебряным навершьем в форме волчьей морды. И что приятно удивляло, так это то, что весь этот железный панцирь был не тяжелее моей повседневной одежды, а меч — тонкой деревянной палочки.
Тело, казалось, было не просто игровым аватаром, а моим собственным и ощущалось так, словно я в нем всю жизнь провел. Я прекрасно чувствовал натяжение мышц и легкий зуд на шее от ворота рубахи, да даже боль от щеки, которую я попробовал ущипнуть. Это завораживало и пугало одновременно.
Я несколько раз ущипнул себя с нарастающей силой. И каждый раз боль, как ни странно, возрастала.
Каков здесь болевой лимит? Есть ли он вообще?
Страшно было и подумать, что такого основополагающего механизма не предусмотрено.
Это показалось мне сумасшествием.
Резать себе руку или делать что-нибудь еще в этом роде я не стал. Не знаю как уж дела обстояли на самом деле, но я решил считать, что ощущение боли полностью сохранено — как и все другие ощущения.
Достаточно изучив свое тело и его очевидные возможности, я приступил к интерфейсу.
— Интерфейс.
Мне явилось полупрозрачное золотистое окошко в фирменном плоском стиле, на котором отображалась карта и список моих базовых способностей, каждая из которых имела короткое описание.
