— Тогда у меня не было власти помешать другим навязать мне свою волю, — мягко ответила Амиция. — Теперь есть.

— Тебе приятно считать себя ровней мне, — сказала Гауз. — Я знаю, о чем ты грезила, — почти проворковала она. — Я наблюдала.

— Не понимаю, зачем бы мне быть вам ровней. Если вы видели, о чем я грезила, то знаете и о том, как я с этим разобралась. Я вам не враг, мадам, но, если вы снова сунетесь в мою голову, я могу расценить это как нападение.

Гауз снова облизнулась.

— Ты влюблена в моего сына. — Она положила руку на грудь. — Это меня чрезвычайно интересует, женщина. Говори!

Амиция повторила реверанс.

— Миледи, я сестра ордена Святого Фомы и помолвлена только с Христом. Вы можете сколько угодно навязывать мне свою волю — я сочту это истязанием и ничем другим. Я восхищаюсь вашим сыном как хорошим рыцарем и замечательным человеком.

— Клянусь леди Тар! — воскликнула Гауз. — Мой Габриэль — не хороший рыцарь и не замечательный человек! Все это вранье для крестьян. Я выковала из него бога!

«Зря я сюда приехала».

Атмосфера напиталась могуществом Гауз, и желание высказаться давило на Амицию, как тяжелая кольчуга. Но она устояла. «Вся власть у Бога. Христос, не оставь меня. Дева, пребудь со мной сейчас и в час моей смерти».

— Кто тебе дал это кольцо? — внезапно спросила Гауз.

Амиция открыла рот, ее воля сломалась от неожиданного вопроса, но голос, раздавшийся сзади, безжалостно ее оборвал:

— Отвяжись от девушки. Христос распятый — ты наседаешь на нее, как на горничную, которая украла серебряную ложку! Сестра, не обращай внимания на эту старую каргу — ей нравится мучить хорошеньких женщин, а ты тут как тут.

Граф остановился на пороге и прислонился к косяку.

Амиция, попавшая в капкан, ощутила подлинный страх. Она была как косуля, очутившаяся между двумя великанами.

— Она не горничная, а колдунья неимоверной силы; секретов у нее больше, чем у Ричарда Планжере, и я считаю, что она лжет. Я бы не впустила ее к себе, но теперь, когда впустил кто-то другой, хочу в ней разобраться. — Гауз стояла, уперев руки в бока. — Ты не монахиня.

Амиция задохнулась.

— Не вам осуждать мои дела, — отрезала она.

— Ты на груди посмотри! — посоветовал граф, хлопнув себя по высокому, до бедра, голенищу. — Христос всемогущий — дыши поглубже, милая!

Амиция стояла прямо, как равная графу и королевской сестре.

— Можно мне удалиться? — спросила она. — Если вы позволите, я предпочту быть с прислугой.

Она поднырнула под руку графа и спустилась в большой зал. Никто не сказал ей ни слова.

С помощью слуг она добралась до комнаты сэра Джона. Старый рыцарь лежал под балдахином с тяжелыми занавесями. Он бодрствовал, румянец на щеках восстановился, а оруженосец читал ему книгу о кавалерии. Юноша встал, но Амиция махнула, чтобы сел.

— Вы знакомы с Мурьенами? — спросила она.

— Я встретился с графом в сорок девятом или пятидесятом, — ответил сэр Джон. — После Чевина мы оказались на одной стороне и пару раз сыграли в кости. Это все. — Он приподнял голову. — Да вы, моя девонька, вся красная, как свекла!

— Меня допрашивала леди Гауз. А граф не прочь снять с меня кожуру и, вероятно, съесть. — Она рухнула в кресло. — Я никудышная монахиня. Мне хочется сжечь ее дотла. Я должна исповедаться в пятидесяти грехах.

— Что ж, здесь-то вы в безопасности, — сказал сэр Джон. — Я вряд ли покушусь на вашу невинность, даже если бы и хотел. Вы не против, если я сам исповедуюсь вам, а вы наложите на меня какую-нибудь легкую приятную епитимью? Джейми, поди принеси нам горячего винца.

— Благодарю, сэр Джон, — улыбнулась Амиция.

— Полно! — Он выдавил улыбку. — Вы спасли меня от чудовищ, а я спасу вас от графа.

Она почитала ему из Евангелий — у него было походное издание с простеньким шрифтом и без картинок. Через несколько минут Джейми вернулся с вином, сел у огня и принялся латать хозяйскую котту. Позднее Амиция закрепила всю лечебную ворожбу, к которой прибегла.

На пороге возник граф, одетый в зеленый бархат.

— Вот ты где, — сказал он и надвинулся. — Как поживает твой подопечный?

Сэр Джон сел.

— Достаточно хорошо, чтобы велеть вам отцепиться от монахини, пока я не встал и не врезал вам булавой.

— Наслышан о вашем крутом характере, сэр Джон! — рассмеялся граф. — Могу ли я выразить ей мое почтительное восхищение?

Сэр Джон посмотрел на монахиню и мотнул головой.

— По-моему, сестра ничуть не нуждается в подобных восторгах. Вы же понимаете, что она сыта ими по горло после того, как побывала в обществе наемников во время осады.

Граф снова ответил смехом.

— Проклятье, сэр Джон, она, должно быть, отбивалась от них, как от голодных волков. И применяла колдовство вовсю, да? — Он оскалился. — Сестра, я не порождение сатаны. И рук не распускаю, хотя, если вы передумаете...

Не получив ответа, он покачал головой.

— Вы-то покруче, — сказал он сэру Джону. — Насколько я понял, вы с кинжалом набросились на горного тролля и победили.

Сэр Джон рассмеялся, схватился за ребра и крякнул.

— Господи Иисусе, ваша светлость, можно сказать и так. И хотя это правда, верно и то, что злобная тварь об меня споткнулась!

Граф тоже хохотнул.

— Что ж, вам обоим найдется место за моим рождественским столом. А моя жена будет вести себя с вами поаккуратнее, сестра. — Он улыбнулся ей и перевел взгляд с лица на грудь, которая, как ей казалось, была похоронена под двумя шерстяными платьями. Однако бывают мужчины, способные...

Ужин подали им троим без каких-либо комментариев. Сестра Амиция отправилась в часовню, где помолилась со священником, который выглядел отрешенным. На постели она нашла чистую ночную рубашку из белой шерсти, надела ее, и ей снилось только, как она плавает в прозрачном озере под крупными, как ягоды омелы, звездами.

Рождественское утро в Тикондаге ознаменовалось снегопадом, который сменился ослепительным солнечным светом. Амиция пошла на мессу и провела все это время на коленях. Когда весь гарнизон с возлюбленными и женами покинул часовню и двинулся коридорами, Амиция обнаружила, что Гауз отлепилась от мужа и присоседилась к ней. Сэр Джон ковылял рядом, и она сочла, что сию секунду ей ничто не грозит. Мастер Амато находился поблизости и улыбался ей.

— Успокойся, девочка. — Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. — Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. — Она выгнула бровь. — Тем более когда это любовница твоего сына.

Амиция выдержала ее взгляд.

— Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.

В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой — она это ощутила.

Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.

— Но вот же он, мой сын! Вы связаны!

Амиция вздохнула.

— Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.

— Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, — ответила Гауз. — Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. — Она кивнула на сэра Джона. — И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. — Губы старшей женщины насмешливо искривились. — Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?

Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.