Герцог вздохнул.

— Том, Ранальд может склониться к поездке на запад в Лиссен Карак. Леди Мэри удалили от двора, и сейчас она едет вдоль Альбина в монастырь встречать Рождество. — Он протянул Ранальду депешу и улыбнулся. — Хорошо, когда есть шпионы! Мне будет этого не хватать. На колени, Ранальд.

Тот поднял глаза.

— Зачем? — спросил он и посмотрел на грязный снег. Было холодно, а нога болела.

— Затем, что так положено при посвящении в рыцари, — ответил герцог.

Леди Мария стояла в неофициальном тронном зале со свитками в корзинке для рукоделия.

— Мегас Дукас, очевидно, направляется домой, — сказала она. — Он передает, что вернется через неделю. — Она подняла глаза. — Он поручает вам подготовиться к Рождеству.

— Мой отец остается в заложниках? — спросила принцесса.

— С ним обошлись очень дурно, — сказала леди Мария. — Мегас Дукас просит вас не отчаиваться. Он говорит, что императора перевезли подальше в горы.

— Что?!. — простонала принцесса.

Она отвернулась и залилась слезами.

Действующий спатариос Черноволосый шагнул вперед.

— Что случилось? И где?

Мария развернула карту.

— Все чертовски запутано. Мегас Дукас отправился на запад, дошел почти до Зеленых холмов и опередил Андроника на пути в западную Фраке. Он победил Деметрия, тот отступил. Андроник собрал армию, а потом распустил.

— Естественно, — кивнул сэр Джордж Брювс. — У него не было обоза.

— А у нас был! — возликовал Черноволосый.

Леди Мария позволила себе чуть улыбнуться.

— Был.

Брювс присвистнул.

— Выходит, меха на самом деле ничего не значили!

Леди Мария повысила голос, чтобы услышала принцесса, которая горевала на троне.

— Нет, джентльмены. Костяк армии продвинулся вдоль озера на север и, очевидно, сопроводит меха на юг. — Она пробежала глазами четвертое донесение. — Здесь говорится, что на Внутреннем море стоят галлейские войска и наш Мегас Дукас ожидает, что они отступят при виде наших знамен, но мне слабо верится, что на озере есть галлейцы. На пороге зимы? Об этом писали, но мне продолжает казаться, что здесь какая-то ошибка писца.

— Он же сказал, что идет на восток! — проговорила принцесса.

Сэр Джордж Брювс прикусил язык. Он выдавил улыбку и произнес:

— Так или иначе, кампания замечательная. И нас ждет славное Рождество.

Далеко-далеко на севере сэр Хартмут скорбно взирал на свои галеры, входившие в неспешный снегопад. Устье озера уже подернулось льдом, который придется взломать.

Они сожгли два поселка плетневых хижин и домиков из шкур. Он больше не мог демонстрировать свою военную мощь и был вынужден отступить, когда на южных холмах появилось войско — великолепное войско.

— Три переплетенные восьмерки, — сказал он де Маршу, встряхнув головой. — Кто это был?

Де Марш застонал.

— Известна ли вам история о королевском походе на Арелат?

Сэр Хартмут оглянулся на снегопад.

— Тот самый капитан? Ах, мастер де Марш! Мне придется употребить силу, чтобы научить его манерам. Тогда я завоюю любовь короля. — Он повращал затекшим плечом. — У них была хорошая тяжеловооруженная конница. Не хуже моей.

— Вы не потеряли ни единого человека, а я лишился шестерых матросов. — Де Марш был сыт войной по горло.

Сэр Хартмут пожал плечами.

— Судьба. Если бы их конные лучники налегли посильнее, нам всем пришел бы конец. Я признаю, что засада была бессмысленным фанфаронством.

Де Марш выдохнул воздух, которого набрал полную грудь, собираясь высказаться откровенно. Вместо этого он спросил:

— Полагаю, на зиму с операциями покончено?

— Вы хотите сказать — если льды не раздавят нас, как жуков? — отозвался сэр Хартмут. — Не поплывете же вы в эту пору домой?

— Христос распятый! — воскликнул де Марш. — Нет, милорд, не поплыву. Я вытащу корабли из воды, поставлю на распорки и, может быть, даже сооружу навесы, если позволит погода.

— Замечательно. А мы займемся обучением аборигенов. Им предстоит многое от нас перенять, — сказал сэр Хартмут. — Мы дадим им урок отваги.

Де Марш знал, что после двух дней бесплодной битвы две трети пришедших из-за Стены покинули их, оставив ждать морейского нашествия только галлейцев да горстку их стойких приверженцев. Они, по меркам пришедших из-за Стены, оказались исключительно преданными союзниками, которые продолжали сражаться и после того, как превосходство морейцев и южных хуранцев сделалось очевидным.

Но он посмотрел на сэра Хартмута и промолчал.

Ему редко приходилось ездить на таком холоде. Кронмир лишился левого мизинца, как только нашел врача, а чтобы отогреться, ему потребовалось три долгих дня, несмотря на систему отопления просвещенного Ливиаполиса.

На сей раз мастер Кронмир представился богатым купцом и снял комнаты в гостинице «Серебряный кубок», где часто селились этруски и другие чужеземцы.

Армия еще не вернулась в город, и он отправился по делам сразу, едва согрелся и ощутил себя в безопасности. Полдня он делал покупки — просто чтобы увериться в отсутствии слежки, а потом навестил своих лучших агентов и оставил им рождественские подарки: амулеты от Аэскепилеса. А также шифрованные инструкции, как ими пользоваться, вкупе с сердечными пожеланиями счастья в Новом году, после чего осторожно начал зондировать почву на предмет недовольных среди моряков-новобранцев на процветающей ныне военной верфи.

Вольнодумец оказался дураком, причем дураком опасным, зловредным — худшая разновидность агента. Но Кронмиру не приходилось выбирать. Он воспользовался первым попавшимся орудием. И встретиться с недоумком Сни предстояло лично, так как он не мог довериться связному из тех, кого используют втемную, — а это было опасно. Кронмир рисковал. И он, в отличие от многих, понимал, куда приведет эта дорожка.

Тайлер покинул замок Сказочного Рыцаря на заре, хорошо понимая, какой его ожидает путь. Не было силы, способной его удержать, и он не то чтобы бежал — шагал свободно, не подпадая под влияние магии этого логова. Когда он пересек его не вполне различимый священный рубеж — границу хозяйской власти, то увидел в кружащем снегу мотыльков: сто или больше, вяло порхавших среди деревьев на лютой стуже, подобно безголовым снежным совам. Ему не понравилось такое знамение, и он невзлюбил их еще сильнее, когда два последовали за ним.

Возможно, ему помогло то обстоятельство, что его не особо заботило, жив он или мертв.

Когда-то раньше он понял бы меру личной вины в случившемся, но у него было много недель на пересмотр своей версии событий, и к тому времени, когда снег заскрипел под его ногами, обмотанными сыромятными ремнями, которыми пользовались пришедшие из-за Стены, он больше не думал ни о Бесс, ни о том, как долго ее любил. Он прочно сосредоточился на никчемности младшего поколения повстанцев, ни один из которых не пожелал его сопровождать.

«Я освобожу бедных сервов, если придется сделать это самому, — сказал Тайлер. — Чума на Билла Редмида и эту шлюху!»

Он устроил себе день гнева, затем — второй. Зимой гнев полыхает ясно и чисто. И погода держалась подходящая — тоже ясная и холодная, да, но без внезапных оттепелей, способных убить одинокого путника. Тайлер, хотя его пожирали ревность и ярость, был не дурак и разбивал лагерь рано, собирая горы хвороста и валежника — не так уж трудно при четырехфутовом слое снега. Он устраивался под поваленными елями или возводил из лапника шалаши, и он тащил с собой сани от пришедших из-за Стены, на санях можно было лежать, соорудив солидное ложе из шкур. Дерево саней, слои меха и тепло костра поддерживали в нем жизнь; каждое утро он поджаривал ломоть мороженого бекона и готовился к новому дню. Он полагал, что если ему повезет, то переход через земли Диких займет дней пятнадцать; у него кончатся припасы, и он впадет в отчаяние, как раз когда перед ним предстанут сельские окрестности Альбинкирка.