Воины попадали, как марионетки с перерезанными нитками.

Никто серьезно не пострадал, а у него не было других способов герметически защититься. Но когда люди валятся с ног, они начинают иначе смотреть на бой, и бывалые воины задумались о выживании. Туркос отправил ближайшего к праотцам, ударив его кое-как, но все-таки погрузив наконечник в череп.

Второй поднялся на колено и потянулся к нему; Туркос схватил его за руку, как учили, сломал ее и ударил в лицо рукоятью сабли. Тот лишился чувств, а Туркос приготовился получить между лопаток арбалетную стрелу. Он крутанулся — его время истекло, и он молился Богу, Иисусу, Парфенос-Деве и всему пантеону святых...

Старик всадил стрелу в ближайшего кри, а от других остался только гвалт и топот, с которыми они убегали в лес.

— Садись-ка лучше на мою лошадь, — сказал старый охотник. Он выдавил смешок, но был со всей очевидностью потрясен. — Хорошо, что я не сунулся тебя грабить.

Туркос осторожно уткнул острие сабли в оленью куртку покойника, оперся на клинок и глотнул воздуха. Он словно милю пробежал.

Афина взбрыкнула ногами и вздохнула. Изо рта вылилась кровавая пена, и лошадь умерла.

Туркос плюхнулся рядом и расплакался. Он заработал длинный порез в основании левого большого пальца и различил под кожей прослойку жира — откуда она взялась? И с голенью что-то неладно. И Афина мертва. Он заново осознал ее смерть, раза три-четыре, как будто трогал языком пенек сломавшегося зуба. Он не хотел ее гибели. Не собирался ею жертвовать.

— Как по-твоему, существует рай для животных? — спросил он.

— У леди Тар есть место для животных, — сказал старый охотник и огляделся. — Мы должны идти дальше.

Туркос взял в себя руки, но в глазах было жарко от слез.

— Я любил эту лошадь, — сказал он.

— Тогда ищи ее в полях Тар, где она носится с оленями и лисами — ни хищников, ни жертв, — произнес старик нараспев. — А теперь залезай на мою, и поехали.

Через час они достигли первого осавского аванпоста, Туркос сказал пароль, протрубили тревогу, и конные вестники сорвались в деревни Южного Хурана с сообщением о скорой атаке. На подготовку оставался день, и никого не застигнут врасплох.

В Осаве Туркос вернулся в древнюю стенную башню и быстро, как мог, прочел все новости за месяц. Маленькая крепость готовилась к осаде огромным и лучше вооруженным войском, поэтому вникать в детали было некогда, и он только в общих чертах узнал, что император взят в плен герцогом Фракейским, а его непосредственный командир, логофет — мертв.

Пока на стены и в угловые башни поднимали баллисты из его драгоценного запаса, он ознакомился с двумя самыми свежими депешами.

Новый Мегас Дукас был альбанским наемником и — Туркос с растущим возбуждением несколько раз перечитал последнее сообщение — вел свою армию к границе. Ему же — Яннису Туркосу — предписывалось собрать мобильный гарнизон и выдвинуться навстречу, охраняя всех торговцев мехом Осавы с окрестностями и их товары.

Ну а как же иначе. Он занимался охраной доли империи в меховой торговле.

Туркос еще раз перечитал обе депеши и встал за рабочий стол. Левую руку, перевязанную грязным бинтом, он вскинул, чтобы унять кровотечение, а правой постарался писать помельче, как научился у монахов в Эрессосе. Зашифровав подробное сообщение новейшим шифром, какой у него имелся, он разослал четыре копии, по одной на каждую птицу в башне. Когда улетел последний вестник — огромный, черно-белой окраски, — он затворил ставни своего кабинета, чтобы не выстудить помещение, и по витой внутренней лестнице спустился в цокольный этаж, в караулку, где дремал старый охотник.

Туркос растолкал его.

— Я бы дал тебе поспать, но ты уйдешь до начала сражения, — сказал он. — Вот твое золото, — добавил он. Затем протянул руку: — А вот моя благодарность.

Старик сонно улыбнулся.

— Я не пропущу такого зрелища, — ответил он. — Но золото возьму.

Позднее тем же днем в нескольких милях к северу от Осавы боевые каноэ причалили к берегу. Вождь кри сошел с первого и заработал в горло стрелу от Большой Сосны. Он умер в корчах, в ледяной воде. Отряд Большой Сосны издал боевой клич...

...и воина началась.

Армия покинула плац и выступила на север в новеньких белых шерстяных мундирах, с лучшим оружием и амуницией. Зрелище получилось на славу. Большинство несло воду во фляжках, а самые запасливые держали в вещмешках галеты и связки сосисок.

Они двигались на запад по дороге на Альбу, и чем дальше уходили, тем сильнее беспокоились.

Мэг еще ни разу не доводилось командовать. Она обладала естественным преимуществом немолодой женщины — мудростью, которая приходит, когда улетучивается честолюбие юности, и малой толикой силы, даруемой герметическими способностями. В своем городке она возглавляла алтарное общество и помогала снабжать замок продовольствием во время осады.

Под ее началом находилось шестьдесят женщин и дюжина копейщиков с ее любовником, Джоном Ле Бэйлли, во главе. За сборами она лишилась сна. Телеги с расходящимися бортами были набиты под завязку, подводы — нагружены, а остались еще бочонки с водой, запасные швейные иглы, палатки, кастрюли, сушеное мясо, тряпки, подковы...

Все это не затруднило ее ни на миг. Мэг умела читать, писала тоже неплохо.

Но когда караван — полсотни огромных телег, двадцать подвод и шестьдесят шесть мулов — прошел под аркой дворцовых ворот и шумно вторгся в сгущавшиеся сумерки, она неожиданно ощутила небывалое одиночество. Ле Бэйлли взобрался на головную телегу, и Мэг приникла к нему совсем не на командирский манер. Он улыбнулся ей в темноте и поцеловал в губы.

— Мне страшно, — прошептала она.

Ле Бэйлли рассмеялся.

— Я рад это видеть, кудесница.

Он откинулся, чтобы вытянуть ноги и расслабить спину. Шпоры застряли меж досок переднего борта, и он чуть не выпал.

Она грубо расхохоталась, и он подхватил.

— Послушай, — сказал он. — Командовать проще в молодости, а чем старше — тем труднее.

— Ох, да заткнись ты со своей жуткой философией, — ответила она и коротко его обняла. — Что я забыла?

— Ушную серу? — подсказал он.

На секунду она купилась... потом дала ему тычок.

Он снова рассмеялся.

— Брось! Если ты что и забыла, то теперь обойдемся. — Он оглянулся на вереницу телег. — Сколько новых?

— Все, кроме шести, — призналась она.

Телеги сделали на военно-морской верфи, чтобы укрыть от посторонних глаз. Для пущей секретности Мэг воспользовалась еще и герметическими средствами.

— Лучший военный транспорт, какой я видывал. Он здорово потратился, — заметил Ле Бэйлли.

— Да, — кивнула Мэг.

— Ты офицер, а я — жалкий капрал. Уверен, что мне не положено это знать, — улыбнулся Ле Бэйлли, — но, господи, женщина, похоже, что мы идем в горы зимой. Что он творит?

Мэг рассмеялась.

— Он не изменяет себе — загадочный, надменный и, вероятно, победоносный. — Она поцеловала Ле Бэйлли. — Мы почти миновали ворота, капрал. Ступайте охранять мои телеги от врага, пока я не воспользовалась вашим прекрасным телом, чтобы отвлечься от тягот командования.

— В любое время, — ответил он и легонько поцеловал ее перед тем, как сойти с телеги и оседлать коня, который всхрапнул, словно не одобрял всей этой показухи.

Колонна Мэг вкатилась в разбитый людьми Гельфреда лагерь — колья и веревки, приготовленные для палаток, и конный дозор, прикрывающий прибытие. Войско, подоспевшее через полтора часа, обнаружило, что палатки стоят, а в тех из них, что отведены под столовые, уже ждет еда.

Морейские добровольцы наелись горячего, переночевали в палатках и не дезертировали.

А утром поднялись до зари в холодном тумане и двинулись через горы к Зеленым холмам.

Погода стояла прекрасная. Дороги замерзли, но солнце светило ярко, и воины ехали верхом.