На третий день они передвинули лагерь, превратив в небольшую крепость песчаный откос с глубокой старой костровой ямой и тремя удобными скамьями, сооруженными чужими руками.

— Ирки, — сказал Та-се-хо. Он уютно привалился к спинке, выросшей из узловатого деревца. — Это их край. До Н’гары всего несколько дней плавания на юго-восток.

Младший восстановил для старшего навес, нагромоздив столько сучьев, что они почти полностью защищали от непогоды. Во всяком случае — от ветра, благодаря шкуре хейстеноха.

Вечером третьего дня Та-се-хо взглянул на их третье изделие и кивнул.

— Завтра пристроим фальшборты, — объявил он. — Вы молодцы.

К полудню лодка была готова, и они сняли лагерь. Та-се-хо велел убрать ошметки оленины и мусор, скопившийся за несколько дней стоянки.

— Приберите здесь, чтобы самим было приятно, — сказал старый охотник. — Ирков многие ненавидят, но я не из таких. Леса хватит на всех.

В тот день они поплыли на запад, а лагерем встали под очередным навесом, оставленным ирками.

— Царство Тапио, — сказал он. — Моган живет севернее. Мы в пограничном краю. Будьте начеку. Здесь держат солдат обе стороны. — Зловеще улыбнувшись, он потер ключицу. — По крайней мере, их называют солдатами.

Они продвигались мучительно медленно — переломанные кости и срастающиеся ребра превратили плавание против устойчивого западного ветра в унылый кошмар, несмотря на красоту солнца, играющего на воде; косяки гусей и уток, направляющихся на юг; морозные белые облака поздней осени, которые мчались по небу, и великолепные берега, устланные багряной и золотой листвой. Та-се-хо безостановочно курил. Запасы продовольствия иссякли, потом закончился табак, и, наконец, близ места, где Верхняя река впадала во Внутреннее море, им пришлось высадиться, чтобы поохотиться и насушить мяса.

На исходе дня они причалили к песчаному берегу, исчерченному другими лодками и множеством ног. После бесплодной вечерней охоты устроились у крохотного костерка, жуя пеммикан. Гас-а-хо выплюнул хрящик.

— Дров мало, — изрек он. — Я наскреб, что сумел, но это все хворост для баб.

— Повелители были здесь. — Та-се-хо показал на следы. — Я их чую. Пятьдесят воинов. Они простояли день, может быть, два. Перебили всех оленей и пожгли весь лес.

Нита Кван глянул на заходящее солнце.

— Воюющая сторона? — спросил он.

— Не думаю, — ответил Та-се-хо. — Утром найдем их стойбище и посмотрим.

Они улеглись почти сразу, как стемнело, а когда проснулись — до зари и насквозь продрогшие, — уже вовсю падал снег. На растопку осталось мало что, и это был лапник. Нита Кван пробежал чуть ли не милю по берегу, нашел немного кедрового плавника, принес. Ребра болели, но разминка пошла на пользу, и он впервые за долгие часы согрелся. Плавник горел красиво, аромат шел почти волшебный, вся троица наелась пеммикана и напилась сассафрасового чая.

Вскоре после рассвета они прогулялись по берегу — обнаружили место, где Повелители ставили лодки; затем втроем дошли до леса. Там, сразу за высокими березами, оказался плетень вдвое выше человеческого роста. Они осторожно двинулись вдоль и достигли ворот.

— Там никого нет, — сказал Та-се-хо, но в голосе чувствовалось напряжение.

Крадучись, они вошли, с известным благоговением взирая на большие спальные помосты и тканые лежаки.

— Это дело рук человеческих, — заметил Та-се-хо. — У них есть рабы — они иногда торгуют.

Пожав плечами, он бросился на лежак, словно кот на мышь.

Под тем оказалась красивая шкурка выдры. Она была зашита и снабжена хитроумным карманом, а отверстие и часть спины украшены бисером и перьями — бусины сплошь золотые, а перья красные и лиловые, королевских цветов. Он заглянул в мешочек, принюхался и выдал пронзительный, торжествующий клич.

— Табак! — вскричал он.

Распахнув уже свой мешок, он вынул самую маленькую трубку и набил ее. Руки тряслись. Он подошел к очагу форта, разворошил ножом золу, нашел и раздул тлеющий уголек. Трубку он разжег с тем удовлетворением, которое мужчины обычно приберегают для еды и других удовольствий. Затем уселся на каменный край очага.

После этого он осторожно огляделся.

— Если здесь побывала не сама Моган, то кто-то из ее полюбовников — царек из озерных Повелителей. И я клянусь, что это не боевой отряд. Уже по кисету понятно — никто не возьмет такую вещь на войну.

Нита Кван вскинул брови.

— А вот в моем народе и у альбанцев принято брать на войну самое дорогое.

— С ними были люди и как минимум два ирка. Видишь следы? Это женщина, или я — цапля. Значит, не боевой отряд. — Старик повел плечами, улыбаясь и довольный собой.

— Может, пленные, — сказал Нита Кван.

Та-се-хо улыбнулся.

— Если бы мы пришли с суши, то да, это могли бы быть пленные. Следы нужно читать с опорой на тейсандран.

Нита Кван весьма неплохо знал сэссагский язык, но это слово услышал впервые.

— Тей-сан-дра-ан? — переспросил он.

Гас-о-хо посмотрел на старшего охотника. Они понимали друг друга без слов.

— Это что-то из герметизма? Из магии? — спросил Нита Кван.

— Нет! Это идея, — ответил старший. — Вот, например, говорю я о чем-нибудь у костра, мимоходом — смысл один, а если я говорю то же самое на охоте, то он может быть и другим. Изменение смысла зависит от того, кто произносит слова, как он их произносит и где. Изменяются чувства. — Он поиграл пальцами. — Это и есть тейсандран. Изменение. Место. Явись мы с суши, это могли бы быть разведчики. Но мы пришли с востока, где Внутреннее море. Все люди — человеки — живут на востоке. Значит, эту женщину не взяли в плен на востоке, потому что иначе приплыли бы сразу за нами. Понятно?

Он развел руками.

Нита Кван крепко задумался, а потом рассмеялся.

— Понятно. Я поначалу испугался, что ты считаешь, будто, явись мы с суши, это изменило бы реальность увиденного. Но ты говоришь, что меняется восприятие.

— Да, — сказал Та-се-хо. — И я сомневаюсь. Следопыт всегда сомневается. Дело в разных возможностях, которых больше, чем оленей в стаде.

— Да ты философ, — заметил Нита Кван, воспользовавшись древним словом.

Та-се-хо повторил его несколько раз и с улыбкой пожевал мундштук трубки.

— Это так, — согласился он.

Затем он еще с минуту походил по огороженному участку, оставляя за собой шлейф едкого дыма. Потом вышел за ворота, но вскоре вернулся и выбил трубку.

— Восемь лодок. Пятьдесят воинов, два ирка — оба обутые, один мужчина и одна женщина, босой и в мокасинах. — Он прищурился. — Если бы они двинулись на восток, мы бы их увидели. Но они приплыли на лодках. Значит, естественно предположить, что они прибыли из пещер Моган и западного пристанища. Мы не пересеклись. Отсюда они пошли на юг — в Н’гару к Тапио. Там посольство, и Тапио отрядил ирков в качестве проводников. Мужчина и женщина — рабы, но им доверяют.

— С чего ты взял? — прицепился к его логике Нита Кван.

— Они далеко зашли, чтобы справить нужду, — ответил Та-се-хо. — Люди куда щепетильнее в этих делах, чем Повелители. Их отпустили без охраны.

— Так, может, они не рабы?

— На них возложили всю стряпню, — объяснил Та-се-хо. — Но да, возможно, им хорошо платили, или их это просто устраивало.

— Насколько ты в этом уверен?

Старик набивал трубку. Он встретил взгляд Нита Квана кривой улыбкой, поднял бровь и продолжил свое занятие.

— Сколько времени мы потеряем, если пойдем в Н’Гару, а их там не окажется? — спросил Нита Кван.

— Неделю, — ответил Та-се-хо. — Если Тапио убьет нас, то больше.

Он и Гас-а-хо разразились лающим смехом, и тот эхом отразился в неподвижном осеннем воздухе от камней и невысоких утесов.

Нита Кван принужденно улыбнулся.

— По-твоему, так будет правильно, — сказал он.

Та-се-хо пожал плечами, но сжалился.

— Да, — подтвердил он. — Если Тапио и Моган зароют топор войны и подружатся, то они образуют на севере самый мощный союз, а мы поступим лучше не придумаешь, когда предложим им наших людей. Брат и отец Моган никогда не обижали людей. — Он сделал странное движение головой и добавил: — Но не особо и привечали.