— А что этот Тапио? — спросил Нита Кван.

Вперед подался Гас-а-хо.

— Рогатый говорит, что это очень хитрый шаман — почти как древний бог. Он не советует ночевать в покоях Тапио, иначе проснетесь и окажется, что минули века.

Он уставился в землю, убоявшись, что слишком разговорился для своих юных лет.

Та-се-хо растянулся на гигантской спальной скамье, предназначенной для демона девяти футов ростом.

— Тапио воевал с нашими пращурами, — сказал он сонно. — Все рассказы о подземных феях и подземной войне — они как раз об этом. Он очень стар.

Нита Кван ни разу не слышал ничего подобного.

— Он ненавидит сэссагов? — спросил он.

Та-се-хо, не снявший мокасин, положил ногу на ногу.

— Он вряд ли и помнит нас. Зато мы его помним отлично. Все земли вокруг Н’гары принадлежали нам. То были сэссаги — народ Западных врат. Тапио захватил наши великие города и вынудил нас бежать на север в Сожженные земли.

— Вот тебе и посольство, — вздохнул Нита Кван.

Та-се-хо помотал головой.

— Нет. Теперь мы живем хорошо. Тапио нам, может быть, и помог — забрал, что хотел, а мы выжили. Вроде того колдуна, что зарится на наш Священный остров. Послушай, Нита Кван. Власть есть власть. Лучше смириться с переменой и избежать смерти. Если нам удастся их перессорить, чтобы передрались... — Старик хмыкнул. — Что ж, тем лучше. То-то повеселятся сэссаги, когда Шип и Тапио уничтожат друг друга.

— Не только повеселятся, но и станут сильнее, — заметил Нита Кван. Охотник покачал головой.

— Это ваш брат так считает. Сила — для тех, кто ее ищет. Люди хотят жить. Жизнь — это жизнь, а не сила. Матроны понимают, и тебе тоже нужно понять. Мы ищем союза не для того, чтобы стать сильными. Мы ищем его, чтобы по возможности избежать бед, чтобы охотники охотились, а матроны растили детей.

Нита Кван по-новому взглянул на старого охотника.

— Тебя послушать, так ты презираешь власти.

Старик поспешно пыхнул трубкой, чтобы не потухла.

— Представь себе ребенка, который должен постоянно показывать другим детям, какой он умный. Остальные играют, носятся, едят, любят мам, а этот малыш не может остановиться и умничает. Знакомая картина?

— Слишком хорошо знакомая, — рассмеялся Нита Кван.

— Власти. В основном это люди, которые так и не научились жить. — Та-се-хо со смешком откинулся. — Учти, что я старик, не знающий магии. Если бы я мог убить оленя за милю одним движением пальца, то был бы другим человеком. Но вот охотиться меня никто не учил. И я люблю охоту. — Он сел прямо. — Не знаю, как еще объяснить — мне не хватает слов.

— Ты философ, — повторил Нита Кван.

— Глядишь, я и полюблю это слово. Но вот что: через неделю Внутреннее море замерзнет. Если мы собираемся плыть, то лучше поторапливаться.

И часом позже они уже плыли на юг по направлению к Н’гаре.

Аббатиса внимательно прочла последнее донесение из Харндона, а сестра Амиция терпеливо ждала, упрятав кисти в рукава.

Один раз аббатиса поморщилась, затем ее лицо застыло. Если присмотреться, можно было понять, что она перечитывает донесение снова от начала и до конца. Теперь она закусила губу. Потом состроила мину — совершенно не по-аббатски.

— Ты знаешь, о чем здесь сказано? — спросила она у Амиции, и та покачала головой.

— Я, мадам, когда прибыл королевский гонец, была у себя в часовне у Южной переправы. Поскольку донесение полагалось доставить сюда, а воскресенье прошло, я сразу и принесла. Гонцу было нужно поспеть в другие места.

Мирам побарабанила пальцами по ручке кресла.

— Король назначил в Лорику нового епископа, который считает, что без его индульгенции весь орден Святого Фомы падет. — Она улыбнулась, но не обычной улыбкой, а запальчивой. — Подозреваю, что мы с приором Уишартом согласимся — у него нет власти над нами, но я предвижу известные неприятности.

— Новый епископ Альбинкирка — замечательный священник, — сказала Амиция.

— Он к нам наведался! — подхватила Мирам. — Ха, и застиг нас в сорочках. Банный день, а новый епископ стучится в ворота! Но сэр Майкл вызвал охрану, и мы привели себя в порядок, а ванны снесли на кухню. Он и правда милейший человек, а в его теологии есть свежая струя. — Мирам свернула свиток. — Он подтвердил твое право служить мессу, когда нет священника. И назначил к нам нового капеллана — отца Десмонда. Ученого, ни больше и ни меньше! Мы показали себя с наилучшей стороны.

Амиция снова сделала реверанс.

— Жду не дождусь встречи с ним.

— Ты, верно, устала, дорогая сестра. — Мирам выдержала паузу. — О вольностях, которые тебе предоставлены, все только и говорят. Будь добра явиться сегодня на службу, и на заутреню тоже, дабы все узрели твою набожность.

Амиция вспыхнула и подавила гнев.

— И ты понадобишься нам для восстановления линии обороны. Пока ты здесь, хору — герметическому хору — нужно поупражняться. — Мирам взялась за голову. — И кто только придумал, что в монастырях царят мир и покой?

Когда личинки превратились в мотыльков, Ота Кван испытал пренеприятные чувства. Когда же подвешенные трупы его товарищей превратились в личинки, он задумался о вещах, размышлять над которыми не хотелось, а потому с головой окунулся в дела. Он набрал пополнение из желторотых юнцов полудюжины племен, вдохновленных Знатоком Языков, и возглавил их в короткой кампании — сначала для устрашения абенаков, а после — дальше на восток.

Абенакские войска ему навстречу не выступили. Он остановил свой отряд к югу от вереницы приречных сел и встретился с делегацией старейшин. От них он потребовал рекрутов и пригрозил разорением, а два престарелых воина, которые той весной были верховным руководством, ответили яростной бранью.

Ота Кван сказал им:

— Отныне ваш повелитель — Шип. Покоритесь — умножите силы. Воспротивитесь — будете уничтожены.

Поставив их перед выбором, он повернул на юго-восток. Шип дал ему посох, не подпускавший рхуков, которые вдруг наводнили низину близ Внутреннего моря, и шесть неуклюжих великанов шли за ним следом. Остальные предпочли держаться подальше. Он ожидал, что почувствует прилив энергии, но ничего подобного не было, и только рхуки подчинялись его воле.

Через шесть дней пути отряд вынырнул из каменистых болот у селения Непан’ха. Пройдя по первому снегу, он встретился с местной главой, женщиной по имени Прыгучая Форель, которая стояла с копьем в руке на верхней площадке палисада в причудливом наряде из шкуры северного оленя.

— Шип требует вашей сдачи! — крикнул он.

— Пусть придет и потребует сам, а не присылает какого-то недоумка!

— Он уничтожит вас, — пообещал Ота Кван.

Старуха повернулась, задрала платье и выставила голые ягодицы. Она протяжно выпустила газы, а ее окружение расхохоталось.

— Передай своему колдуну — пусть отымеет березку! — прокричала она.

Ота Кван дал волю гневу. Он почувствовал себя выше, сильнее — и действительно стал таким. Воздев посох Шипа, он направил его на стену.

Вдали послышался рев. Земля задрожала.

Дюжина рхуков заковыляла вперед.

У защитников стены были луки и копья; рхукам пришлось туго. Четверо умерли сразу.

Но великана убить нелегко. Те, что выстояли под ураганным обстрелом, голыми руками снесли палисад и вошли в поселок. Они предались буйству, круша все вокруг, ровняя дома с землей и убивая всех подряд: овец, лошадей, детей.

Сопровождаемый пятьюдесятью воинами, Ота Кван последовал за ними в пролом. Он указал во все стороны и велел командирам зачистить стены.

— А потом? — спросил один из молодых абенаков.

— Потом перебейте всех, — сказал Ота Кван.

Пришедшие из-за Стены так не поступали. Но воины были молоды и успели многое перенять у Кевина Орли.

Через десять часов в погребе обнаружили последнюю безутешную мать, ребенка у нее вырвали и убили. Ее саму изнасиловали и обезглавили. Юные воины были с ног до головы в крови; одних тошнило от содеянного, другие пришли в необычное возбуждение. Абенакам и сэссагам изнасилование было в новинку — пришедшие из-за Стены, когда воевали, имели обыкновение забирать женщин на родину, удочерять их, жениться на них. В противном случае матроны карали воинов.