Редмид отвел взгляд и снова посмотрел на свой дуб.

— А я — союзник?

Человеку было трудно привыкнуть к улыбке ирка. У ирков она означала нечто иное и сочеталась с показом великого множества зубов. Тапио усложнил диалог еще и тем, что воспользовался ею и как ирк — выражая агрессию, и как человек — выказывая радость.

— Это ты мне с-с-скажи, ч-ч-человек.

На следующий день прибыла дружина Повелителей — или Стражей, или демонов, кому как нравилось называть. У них были высокие красные султаны, и Билл знал, что это не украшения, а естественные придатки, хотя все прочее великолепие — и золото, и серебро, и свинец, и бронза, и олово, что было встроено в клювы, — имело искусственное происхождение. На глазах у Редмида два юных демона получили от иркских мастеровых свои первые пломбы, изготовленные как вручную, так и при помощи магии. Годом раньше он задал бы стрекача. Сейчас же — завороженно смотрел.

Еще через день, на входе в хитросплетение коридоров главной цитадели, его схватил за плечо Нэт Тайлер.

— Я ухожу, — сообщил он. — Ты со мной?

Редмид глубоко вздохнул.

— Нэт... я спас тебе жизнь. Я выволок из боя твою побитую задницу, принес сюда — в буквальном смысле, большую часть пути. Теперь мне хочется спокойной зимовки.

Тайлер покачал головой.

— В Джарсее люди мрут как мухи, работая на господ, — сказал он. — Гребаная церковь отпразднует Рождество на бедняцких хребтах. Пришедших из-за Стены будут травить, как нечисть. Ты хочешь покоя. — Он подступил вплотную. — Ты нашел себе господина, как твой изменник-брат.

— Не умрем же мы, Нэт, если немного поживем в радости и покое? Послушаем музыку? Леди Тамлин лично вы́ходила тебя — неужто это ничего не стоит?

Ему не составило труда заглянуть в глаза Тайлера, и счел он их малость безумными.

Он испытал престранное чувство — они поменялись ролями. Заводилой, упрямцем всегда выступал он сам.

— Может, тебе нужна девушка, — сказал он на пробу.

— Глупец! Джарсей в огне, Альба на пороге гражданской войны! Это наш час. Благородные сцепились друг с другом! — Тайлер орал, а ирки реагировали по-разному: одни останавливались посмотреть, другие пятились к стенам. Снаружи на снегу выделялся демон с голубым гребнем.

Глаза у Редмида сузились.

— И что? — спросил он.

Тайлер пожал плечами.

— Ничего. Хочешь — иди, не хочешь — оставайся. Наше дело важнее тебя, Билл Редмид. Сиди тут и загнивай.

Он уклонился от руки Редмида, который попытался его придержать, и зашагал прочь.

Редмид повернулся, намереваясь догнать, и обнаружил, что смотрит на изысканно инкрустированный клюв и высокий голубой гребень Моган, королевы западных демонов. Он знал ее. Не близко, но они были... союзниками.

Мысль засела у него в голове.

— Моган, — произнес он.

От нее пахло горелым мылом, и она заняла весь поперечник туннеля. Ей пришлось присесть.

— Повстанец, — сказала она. — Полагаю, это не настоящее имя.

Он сохранил самообладание.

— Я Билл Редмид, демон, — ответил он, борясь с желанием повернуться и убежать.

От демонов исходили своеобразные волны ужаса — как и от многих Диких, но демоны были сильнейшими во всех отношениях. Даже на отдыхе, в тиши и в окружении других существ она излучала угрозу.

Усилие — и голубые перья на гребне поникли.

— Зачем ваши людишки требуют, чтобы я изображала покорность? — спросила она.

Удивительно, но клюв почти не мешал ей говорить.

Редмид оправился от испуга. Он принудил себя к разговору.

— Ты союзник Тапио?

Она вздохнула и вытянулась в тесном коридоре.

— Посмотрим, мастер Редмид. Позволь спросить: приятно ли найти здесь былого союзника?

— Я только гость, — отрезал он и добавил: — Никем не командую. Но люди, которых я сюда привел, тебя помнят. Ты бросила нас умирать при Лиссен Карак.

— Неужели? Брат послал меня предупредить пришедших из-за Стены. Вас не предупредили? Мы великодушный народ.

Вонь жженого мыла усилилась.

— Великодушный? Леди, сто моих повстанцев умерли ни за что, когда вы поджали хвост и сбежали.

Понаблюдать за ними стягивались ирки, люди, даже крылатые феи.

— Сбежали? — задышала она. — Ты оскорбляешь мое племя.

Редмид осознал, что ее раззолоченный клюв почти вплотную придвинулся к его носу. Но Билл так озлился, что ему было все равно.

— Твое племя живо, раз оскорбляется, — сказал он.

Гребень встопорщился, и Редмида омыло ужасом. Он отступил на шаг; феи с хлопком испарились, а большинство людей вздрогнуло, когда королева подняла тяжелую переднюю ногу и выставила зловещие когти, способные рассечь кольчугу.

— Вне этого святилища тебя ждала бы смерть за такие слова! — пролаяла Моган. — Но я объясню тебе, мастер Редмид. Не будем задерживаться на том, что Моган Благотворная из народа Голубого Гребня никогда не творила блага ни для нечисти, ни для людей. Мой брат ненавидел Шипа. Он ему не доверял. И обнаружив, что нас приставили к слабейшему из союзников — я говорю чистую правду, не желая никого оскорбить, — он решил, что нас послали на смерть.

Редмид, не дышавший всю эту речь, выдохнул. Он пригнул голову, неуклюже изображая поклон.

— Леди Моган, ваша учтивость превосходит мою, — прорычал он. — Я же лишь человек и нечисть. Но я люблю мой народ не меньше, чем вы любите свой, и у меня разорвалось сердце при виде гибели моих людей. Возможно, вы правы. Мне некогда заниматься Шипом и его планами. Но... если бы вы ударили по королевскому войску с фланга, то победа могла бы стать нашей. И мы убили бы короля.

— Может быть, — сказала Моган. — Но убийство короля Альбы ничего для меня не значит. Оно не стоит жизни и одного Повелителя. Нас с каждым годом все меньше.

Он чувствовал исходящий от нее жар, и смрад горелого мыла продолжал висеть в воздухе.

— Но мне заметны и ваши потери. — Она тоже склонила голову. — Надеюсь, мы снова станем союзниками. Не следует винить нас в отказе служить Шипу.

Редмид постарался унять дрожь в коленях.

— Я всего-навсего человек, — сказал он, не предлагая ничего.

Ее суровые черные глаза блестели в круглых глазницах. Ему было трудно смотреть сразу в оба.

— Другие — тоже мужчины и женщины, они пойдут за тобой, когда начнется война, — сказала Моган. — Этот разговор не последний.

Редмид опять выдохнул.

— Да, леди, это весьма вероятно.

Чем ближе подступал решающий момент, касавшийся нерожденного дитя королевы, тем больше опасалась Ричарда Планжере леди Гауз.

Неудобства начались, когда она заметила, что по ее гадальным покоям порхает шпион-мотылек, но постепенно эти мелкие бледно-серебристые мотыльки наводнили весь замок, и тут она уже разозлилась.

Но сила Гауз во гневе и заключалась. Она не могла нанести Планжере ответный удар, хотя и чувствовала его силу, как далекий светильник в холодной комнате, в ее арсенале имелся богатый выбор оружия. Она воспользовалась излюбленным.

Своим телом.

С тех пор как у нее выросли груди, оно ее редко подводило. Будь Планжере женщиной, пришлось бы прибегнуть к другим средствам, но с ним...

Она танцевала нагой, посылая в эфир сгустки энергии. Нагой же расхаживала по своим покоям. Она оглаживала бока, проводила ладонями по грудям и между бедер, потягивалась, подпрыгивала, раздевалась и одевалась. Мотыльков собирались тучи, а она, предаваясь неистовой любви с мужем или дразня грума, позировала для Планжере и думала: «Ты всегда был глупцом. Смотри на меня, пожирай меня, и тебе нипочем не увидеть, чем я занята».

От мотыльков ее разбирал смех — он вечно кичился своими игрушками.

В подвалах, надежно защищенных рунами, печатями, ее личными знаками и кое-какими древними начертаниями, даже для нее чересчур мудреными, она истребляла мотыльков многими способами, пока не довела убийство до совершенства, сделав его эффективным и окончательным, ибо, выживи хоть один, ее замыслам пришел бы конец. И там же она продолжала свой великий труд. Пол ее комнаты в башне был исчерчен серебром и квасцами, а на полу подвального святилища красовалась только обычная пентаграмма, да были написаны десять слов на высокой архаике.