Бельгийка снова махнула рукой.- Не обязательно. Запись с какой-то видеокамеры продана желтизне, и опубликована с анонсом «Шах Митридат переспал с профессором по динозаврам». Из анонса, кстати, непонятно, какого пола профессор. А Давутоглу, будучи спрошенным репортерами, не моргнув глазом, ответил: «я переспал с динозавром, а профессор консультировал нас». Касательно же видеозаписи, он заявил, что все вопросы к компьютерному художнику, рисовавшему это довольно посредственное произведение кино-эротики.   - Толковый ответ! - признала Аслауг, - Но мы уползли как-то далеко от темы светлого будущего Европы, да, Юлиан?   - Это точно, - отозвался он, - мы добрались до неооптимизма, как философской школы материального изобилия из НФ-романа Стругацких. Авторам не нравилась подобная философия. Передавая эту неприязнь читателю, они не пожалели дегтя и перьев, чтобы вымазать неооптимизм. Апологет показан самодовольным сибаритом, а в его учение вклинился пункт о закрытии науки после достижения роботизированного изобилия.- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить? - спросила Ликэ.- Да. Согласно неооптимизму, после этого, человечество впадает в счастливое детство, посвящая все время танцам и любви с перерывами на питание и сон. Конец истории.- Гм… - бельгийка приложилась к бутылке пива, - …А что, в будущем неооптимизма, например, мне нельзя будут заниматься моими динозаврами и адскими свиньями?

Юлиан Зайз отрицательно покачал головой.- Про запреты не сказано. Якобы люди при изобилии сами не захотят умных занятий.- Фигня! – припечатала Аслауг.- Фигня, - согласился он, - через 30 лет после издания, авторы сами сказали, что конец истории по неооптимизму, ниоткуда не следует. И желающие заняться какой-то темой совершенствования, получат море ресурсов. Вопрос лишь: сколько будет желающих?- Хоть семеро на миллион, - сказала голландка, - при изобилии ресурсов и натуральной   ориентации науки, этого достаточно, чтобы за полвека дотянуться до звезд.- Жабы жаждут звезд? – передразнила Ликэ фразой из рэп-Z-рэйв хита Чоэ Трэй.- Да! А чем мы хуже жаб?- Не знаю, Аслауг. Возможно, дела с научной этикой у нас обстоят хуже, чем у жаб.- Хуже в каком смысле?   

Бельгийка сделала паузу, допила пиво, и покатала ладонью по столу пустую бутылку.- Видишь ли: только та научная этика на что-то годна, которая может себя защитить.- У Ленина так сказано про революцию, - ввернул Юлиан.- Представь: я знаю. Но это верно для научной этики тоже. Мы, ученые, грубо говоря,  просрали нашу этику еще до миллениума. Наука XXI века, это:…Либо что-то вне связи с текущей жизнью, как мои динозавры и адские свиньи.…Либо торговля мечтами о том, что сетевые гаджеты смогут вмещать в триллион раз больше информационного мусора и перекачивать его в миллион раз быстрее.…Либо что-то биомедицинское, проводимое предельно медленно, а если, несмотря на медлительность, появится перспектива важного прорыва, то тема сразу закрывается.…Либо политическая теология на темы противодействия догматическим глобальным угрозам, с заранее оплаченным выводом о том, что глоболигархия все делает верно.- Но 4 года назад многое изменилось! – возразила Аслауг.- Это ты сменила род занятий, - поправила Ликэ, - теперь ты интермедиат МАГАТЭ по связям с ядерной инженерией в Верхней Ливии, а наука для тебя стала хобби. Если же посмотреть на структуру науки изнутри, то не изменилось. Это надоело даже мне, и я дополнила свои темы сначала биокриминалистикой, а теперь еще кое-чем. Мы с тобой редкие случаи. А наука продолжает гнить, как дерево с корнями в отравленном грунте. Отравлена научная этика, потому что мы хлопали ушами, пока наши самые сволочные коллеги получали гранты за придание наукообразия всякому политическому бреду.   

Аслауг энергично разрубила воздух ребром ладони.- А что было делать? Объявить им джихад и взрывать тринитроглицерином?- А мозг на что? - Ликэ выразительно постучала себя пальцем по лбу, - мы могли бы с легкостью торпедировать работу таких субъектов множеством способов. Мы могли бы вбрасывать конкурирующие темы, вытеснять и проваливать. Мы могли сливать самых бездарных и скандальных студентов и младших сотрудников в группы этих субъектов, наконец, мы могли бы подвергать их остракизму и креативному хейту. Но мы этого не сделали, и теперь почти вся наука Европы превратилось в трэшевую киностудию.       - Подожди, Ликэ! Ты действительно считаешь, что нам следовало превратить научное сообщество в гадючник вроде средневекового Ватикана?- Да, поскольку без этого научное сообщество стало худшим гадючником. - Ладно, - голландка вздохнула, - так или иначе, это не сделано, и шанс упущен.- Вообще-то, мне кажется, что шанс не упущен, - возразил Юлиан.- У тебя какая-то теория? – спросила Ликэ.

Консультант по ЯД немного помолчал, прежде чем ответить.- Не теория, а сценарий деловой игры. Близкое будущее. Ряд стран достиг изобилия по верхне-ливийской схеме. Может, так и будет: клоны этой схемы уже конструируются в других странах четвертого мира. На Мадагаскаре, интересно сейчас. Там в 200 милях к востоку, между Сейшелами и Маскаренами построена вертикальная подводная ферма.- Про Мадагаскар позже, сейчас не отвлекайся, - строго сказала Аслауг.- ОК, - сказал он, - в общем: новые технологичные страны достигли изобилия. И сразу вопрос: что дальше? Научных работ из запасников хватит на четверть века, и изобилие станет еще в сорок раз изобильнее, однако хочется чего-то качественно иного.- Жабы жаждут звезд? – снова передразнила бельгийка.- Чего еще жаждать при изобилии? - отозвался он, - Вот тогда в новых технологичных странах вспомнят о Европе. О колыбели научных школ натурфилософии. Там старые университеты, где стены пропитаны мифами науки и студенческими традициями… - Ты идеализируешь Европу и европейские университеты, - возразила она.- Я не идеализирую. Это они станут идеализировать. И не сомневайся: они сделают из Европы то, что соответствует этому идеализированному имиджу. Они завалят Европу материальными благами, так что социал-дарвинизм задохнется в них, и европейцам не останется ничего, кроме как генерировать конструктивные мечты. - В Европе, - заметила Ликэ, - кое-кому не понравится такая идея. Социал-дарвинизм весьма популярен именно во влиятельной части европейского общества.- Видишь ли, - произнес он, - у лидеров новых технологичных стран есть свое простое представление о том, как работать при наличии влиятельных противников выбранного вектора прогресса. Знаешь, что случилось с такими противниками в Верхней Ливии? - Догадываюсь, - буркнула бельгийка.- Юлиан, так это и есть шанс для Европы, по-твоему? – спросила Аслауг.- Да, а разве есть шанс лучше? – невозмутимо откликнулся консультант по ЯД.

28 июня, 3 часа дня. Пустыня, недалеко от тройной границы Египет-Ливия-Судан.

«Solarship Wolverine», пройдя маршрут на крейсерской высоте 12 тысяч футов, теперь плавно снижался. Прямо по курсу внизу был виден черный город Шакете похожий на ранние античные полисы, строившиеся обычно на холме, кольцевыми ярусами вокруг акрополя. Его стены и здания были сложены, кажется, из базальтовых блоков, а тонкие башни с причудливыми широкими площадками на верхушках - из других материалов зловеще-кровавой расцветки: от розового до темно-красного. Перед западной стеной, напротив циклопических ворот раскинулся оазис с небольшим озером. Прямо из ворот вытекал полноводный ручей, впадавший в озеро. На фоне желто-серой пустыни, такая картина выглядела, как мираж, оптическое отражение фрагмента иного ландшафта…… - Странная штука, - произнесла Ликэ Рэм, - базальтовые руины похожи на ансамбли мегалитов Англии и приатлантической Франции. Но башни явно из другой эпохи. Мне вообще непонятно, как они сохранились. И странно, что строители древнего города не обнесли оазис стеной. Вода в пустыне слишком ценна, чтобы оставлять вот так.- Тут многое не то, чем кажется, - загадочно ответила Аслауг.- Гм! - буркнула бельгийка, и стала внимательно вглядываться в архитектуру Шакете, детали которой становились более ясными по мере того, как дирижабль снижался.