И Тимур ощутил облегчение.

Это было сложное чувство, полное некоторого раскаяния и ощущения освобождения.

Он еще не успел додумать эту мысль и понять, насколько плохо радоваться уходу женщины, с которой живешь, как что-то тихо звякнуло со стороны дивана.

На забытый мобильник Лизы пришло сообщение.

Секунду поколебавшись, Тимур прочитал его.

«Мерзкая пиявка, оставь несчастного ребенка в покое».

Изумившись, он пролистал историю сообщений — вереница оскорблений и угроз, которые поступали по нескольку раз в день.

Какого черта Лиза до сих пор не то чтобы не обратилась в полицию, а хотя бы не сообщила об этом?

Долго и витиевато выругавшись, Тимур взял этот телефон, надел пальто и отправился на работу.

Завкафедры открыла дверь и с недоумением уставилась на Тимура.

— Тимушка, — пробормотала она, — что тебя привело ко мне в субботу?

— Сим-карта, записанная на племянника. Вы действительно думаете, что самая умная?

Тимур вошел в её квартиру, не дожидаясь приглашения.

— Угостите меня чаем? — вежливо спросил он.

— Как ты… Что?..

— Наталья Михайловна, вы же помните, что я работаю в службе безопасности банка? И разумеется, у нашего отдела налажены очень полезные связи… Вам все сходило с рук так долго лишь потому, что Лиза не говорила об этих сообщениях. Что произошло? Телефонных звонков из автоматов стало недостаточно, и вы перешли на эпистолярный жанр?

— Бедный мальчик, — вздохнула завкафедрой. — Ступай на кухню, у меня есть пирожные. Я ведь сразу всё поняла, сразу, еще на кладбище. Ты просто не мог отвести от неё глаз. Стоял над отцовской могилой с глупым выражением лица! И пожалуйста — вот уже на следующий день ты позвонил мне, чтобы найти телефон Скамьиной. Бедная, бедная Марина, все мужчины её семьи наивные глупцы.

— Только не говорите, что вы тоже любили моего отца. Это уже даже не смешно — мы же не в чертовой оперетте.

— Не в том похотливом смысле, который вы все вносите в это слово. Я была его другом, возможно, единственным.

Ну разумеется. Даже его любвеобильный отец не смог бы перешагнуть за границы платонической симпатии с этой старушкой.

— Каково мне было смотреть на то, как вы приближаетесь друг к другу? — завкафедрой зазвенела чашками. — Вас словно несло на льдинах.

— Вы следили за нами?

— Господи, достаточно было посмотреть на лицо Скамьиной!

— Наталья Михайловна!

— Мне было тоскливо, Тимур, — сдалась она неохотно. — Руслан был… солнцем нашего института. Я не хотела причинять Марине неудобств своими звонками… Мне хотелось немного поговорить о нем.

— А когда вы называли Лизу пиявкой — чего вам хотелось в те минуты?

— Ты не понимаешь, Тимур…

— Нет, это вы не понимаете!

Ярость давно копилась в его горле, и когда она, наконец, выплеснулась, то от его крика старое, покрытое морщинами лицо завкафедры словно бы пошло трещинами.

— Мне надоело, что все относятся к Лизе как к исчадию ада… Вы пятнадцать лет смотрели на её роман с моим отцом и молчали, что это вас вдруг понесло теперь? Решили, что некому за неё заступиться?

Завкафедры поставила перед ним чашку с чаем. Её руки дрожали.

— Я помню Лизу еще с тех времен, когда она появилась в нашем институте в качестве студентки. Дикая, немногословная девочка, которая вздрагивала от любого резкого звука. Она влюбилась в Руслана с первого взгляда, это было… ужасно неуместно. Нам всем было неловко смотреть на то, с каким обожанием она следовала за ним следом. Наверное, это льстило его мужскому самолюбию, не знаю.

— Пятнадцать лет отношений, чтобы потешить свое тщеславие?

— Когда Руслан попытался с ней расстаться, случилась та безумная история с лезвием. Руслан испугался. Кто знает, может даже за свою жизнь. И кто из нас его за это осудит — в конце концов, у него были веские причины. У любого бы на его месте закрались мысли о том, что если Лиза однажды уже убила человека, то сможет сделать это снова.

— Что? — спросил Тимур.

Ему показалось, что слова утратили привычный смысл.

По крайней мере, для него они прозвучали как бессмысленный набор звуков.

— Ты не знал? — быстро спросила завкафедрой, и торжественное злорадство прозвенело в её голосе. — В тринадцать лет она убила своего отца. Лиза Соловьева, об этом все газеты тогда писали. Твоя невинная овечка закончила школу в колонии для несовершеннолетних.

Тимур не очень отчетливо помнил, как покинул квартиру завкафедрой.

И пакеты с краской, и испорченные двери отошли на десятый план, и все те сердитые и резкие слова, которые он заготовил, когда направлялся к старухе, куда-то улетучились.

В библиотеке он долго сбивался и путался в цифрах, пытаясь сообразить, газеты за какой именно год ему нужны. И то, что элементарная арифметика вдруг оказалась такой трудной, окончательно расстроило Тимура.

Завкафедрой была права — дело Лизы Соловьевой в свое время наделало много шума.

Согласно газетным заметкам, девочка была обнаружена с ножом в руках над трупом своего отца. Полицию вызвала её мать, Наталья, которая, вернувшись с работы, застала эту страшную картину. С того момента и до окончания суда Лиза не произнесла ни слова. Работавшие с ней психологи пришли к заключению о физическом или психологическом насилии. Школьные учителя подтвердили, что девочка была замкнута, плохо шла на контакт, часто и без всякого объяснения пропускала учебные дни. А соседи сообщили, что в день убийства Лиза кричала «нет, папа, нет».

Удивительнее всего повела себя мать Лизы, которая с одной стороны полностью отрицала какие бы ни было неурядицы в семье, а с другой стороны — с абсолютной уверенностью утверждала, что её муж сам напал на её дочь.

Итогом стала 108 статья Уголовного кодекса: убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. Лиза получила три года колонии для несовершеннолетних, а пресса еще долго негодующе бурлила по этому поводу, считая приговор неоправданно жестоким и требуя амнистии для ребенка. О деле Лизы Соловьевой рассуждали психологи и юристы, депутаты и школьные учителя, но апелляции так никто и не подал.

Тимур несколько часов просидел в читальном зале, вглядываясь в почти незнакомое ему лицо мрачной девочки, стеклянным взглядом смотрящую прямо в объектив. И где-то в уголках её твердо сжатых губ, в складках сведенных бровей читалась приглушенная, но абсолютно отчетливая ненависть.

Кого ненавидела Лиза в эти минуты? Себя? Убитого? Судью? Адвокатов? Журналистов? Весь мир?

Но Тимур уже видел это выражение её лица — оно появлялось каждый раз, когда речь заходила об её матери.

Из оцепенения его вывел входящий звонок мобильника.

— Привет, Тим, — бодро сказала Тамара, его бывшая девушка. — Как у тебя дела? Ты давно не звонил.

— Я тебе не звонил, потому что мы расстались, — ответил Тимур отрешенно. Механически, совершенно не думая о том, что он делает, он стал собирать подшивки, чтобы вернуть их библиотекарю.

— Но это же не должно мешать нам дружить, — ответила Тамара мягко. — Мы с тобой сто лет были вместе, и я соскучилась. Давай сходим в театр.

— Тамара, я ненавижу ходить в театр.

Она помолчала.

— Мне звонила твоя сестра. Она в ужасе от твоих новых отношений.

Инга не разговаривала с ним с тех самого дня, когда он сообщил своей матери о том, что живет с Лизой. Учитывая её многословность, такое суровое молчание, должно быть, дорого ей стоило. Тимур очень сомневался, что сестра первым делом принялась звонить его бывшей, но ему было все равно, как Тамара выудила из его родных информацию. _Чи тай на Кн иг о ед . нет_

Не желая обсуждать эту тему, он просто молчал в телефонную трубку со странным чувством отупения.

— Эй, Тим, — позвала Тамара, — ты еще там? Я слышу, как ты дышишь. Хочешь, я приеду к тебе?

— Нет. Разве Инга тебе не сказала, что я живу не один?

— В это невозможно поверить. Ты даже ночевать не мог в моей кровати.