– Что вы хотите взять?

– Что?

– Какую книгу вы хотите взять?

– Ааа… – Об этом он не подумал. – Извините, воспоминания нахлынули. – Он тряхнул головой, как делал в детстве.

– Понимаю.

Сначала подумал о «Норск: город и люди», но потом вдруг сказал:

– Большую Советскую Энциклопедию.

– Хорошо. А слово?

– Слово?

Он что, хочет услышать «волшебное слово»?

– Пожалуйста, – растерянно сказал посетитель.

– Пожалуйста?

Мужчина хитро улыбался, а от глаз разбегались морщинки. «Рыбий хвост», они называются «рыбий хвост», – подумал Андрей.

– Большую Советскую Энциклопедию. Пожалуйста.

Мужчина рассмеялся негромко, но глубоким басистым голосом, который совсем не подходил его худобе. Так должен звучать Вин Дизель или Дуэйн Скала Джонсон, а не бледный парень, который выдаёт книжки.

– Извините, – сказал он. – Тома делятся по первым буквам слов, которым посвящены статьи. Чтобы принести вам нужный том, мне необходимо знать, какую статью вы ищите. Какое слово.

– Сон, – неожиданно для себя произнёс Андрей. – Сновидение.

– Хорошо. Подождите. – Мужчина сделал несколько шагов к стеллажам, потом немного развернулся и добавил, будто возвращая слово: – Пожалуйста. – И скрылся в лабиринтах длинных книжных полок.

Андрей улыбнулся и кивнул, но в мыслях сказал сам себе: «Ты стареешь, Джон, ты стареешь»

Получив книгу, он устроился за партой у окна, отыскал статью, которая начиналась словами «СОН (БИОЛ.)» и попытался её прочесть.

«СОН (БИОЛ.)

периодическое физиологическое состояние мозга и организма человека и высших животных, внешне характеризующееся значительной обездвиженностью и отключением от раздражителей внешнего мира. Субъективно у человека при этом угнетается осознаваемая психическая активность, периодически восстанавливающаяся при переживании сновидений, часто с последующим их забыванием…»

Андрей поморгал и попробовал читать дальше, но не слишком в этом преуспел. Статья оказалась написана таким сложным канцелярским языком, что о слова спотыкался не только внутренний голос, который звучал в голове во время чтения, но даже глаза. А текста было много – несколько колонок мелким шрифтом, и всё про сон. Только выглядели слова так, словно не на русском.

Посетитель достал из рюкзака ручку, ежедневник открыл на первой странице. Бумага блеснула чистотой, как будто всем своим видом противилась и отталкивала даже помыслы о том, чтобы замарать её чернилами.

В общем-то, Андрей и не знал, что именно хочет оставить на страницах. Он брал ежедневник просто так, по старой школьной привычке – никто ведь не ходит в читальный зал, чтобы просто почитать? По крайней мере, он в детстве наведывался сюда, чтобы подготовить реферат или доклад или вроде того, вот и тащил с собой тетрадку и ручку.

– Не только, – опять булькнула память. Сегодня она, видно, никак не хотела слушаться.

Андрей посмотрел за окно и тихо согласился:

– Не только.

Он опять склонил над книгой голову, чтобы библиотекарь не видел глаз, и посетитель со стороны выглядел так, будто здорово увлёкся статьями энциклопедии. Но сам смотрел сквозь вмятые станком чёрные оттиски букв на страницах.

«Не только, – снова подумал Андрей. – Не только»

Он приходил сюда в детстве, чтобы прятаться. Приходил, когда прятался от отца. Прибегал – когда прятался от шпаны со двора, если те не успевали догнать сразу.

Чёрт с ними со всеми.

Наверное, стоило расценивать большим подарком судьбы, то, что ночью снова удалось заснуть. Да и то, что утром получилось ни о чём не думать, отвлекаясь на душ и завтрак, и всё остальное. Но теперь память припёрла его к стенке, потому что не могла не припереть. Он понимал ещё ночью, когда сворачивался зародышем под одеялом: так и будет.

Вот что натворило это чёртово сновидение – разбередило старые раны, которые и затянулись-то едва-едва.

И вот почему на самом деле он взял с собой ежедневник – хотел постараться вспомнить и записать всё, что увидел и почувствовал прошедшей ночью, когда сидел за рулём Ки-ки, которая везла его и Нину из Оренбурга, с концерта «Би-2», в их дом.

Андрей ещё раз посмотрел за окно. Мир выглядел издевательски спокойным, сонным и неспешным в это будничное утро – ровным покровом лежал снег, если и попадались люди, то шли они словно замедленно, как в кино. Разве что не зевали. И не было даже вечной птичьей суеты, автомобильной деловитости. Он поймал себя на мысли, что куда радостнее было бы увидеть за окном вьюгу, бурю или ещё какую сумятицу – чтобы снаружи всё кружило, металось и рвалось, весь мир трещал по швам.

Потом он опять вернул взгляд к страницам энциклопедии. «…Отключением от раздражителей внешнего мира…», «…угнетается осознаваемая психическая активность…», «…сновидений, часто с последующим их забыванием…», – танцевали перед глазами сложные слова и неясный смысл, который они в себе заключали. Конечно, само значение слов и предложений Андрей понимал вполне хорошо, но вот смысл их в конкретной ситуации казался каким-то… странным? Невообразимым? Сумасшедшим?

«Не знаю, – подумал он. – Точно не знаю». Может, сумасшедший он сам, а не смысл, который маячил между строк. Может, так и есть. В конце концов, даже Роберт, близкий друг, с высоты своего замдиректоровского понимания иногда смотрел на Андрея, как на чокнутого. Может, таким он и был.

Но сейчас казалось, что описание сна в энциклопедии и приключение прошедшей ночи не сильно-то соответствовали друг другу, даже противоречили. Более того, если верить статье, то…

…что? Скажи уже.

То ночью он видел не сновидение, а переживал что-то реальное.

На сновидение больше походила вся его жизнь в последние года два.

Андрей нажал на кнопку авторучки.

И впервые за эти годы решил хотя бы попытаться вспомнить и записать.

Он не знал, с чего тут можно начать, зато память знала отлично. Наблюдая, как кончик ручки пляшет на бумаге, да с такой скоростью, что вполне может развести на ежедневнике огонь, Андрей успел подумать, что память, видно, давно подготовила всё, от чего хотела освободиться. Будто это была уже тысячу раз отточенная в рассказах байка.

А потом и кончик ручки, и белоснежное пятно бумаги исчезли – глаза застили образы.

До того, как появилась Нина, была Яна.

Она любила выворачивать его сердце наизнанку и мотать нервы, хотя вернее было бы сказать, что Яна любила выёбывать и голову, и душу. Девушка обожала провоцировать скандалы и втягивают в них близких, накручивать накал, словно бы пожирая эмоции, а потом разыгрывать недоумение: мол, чего это ты?

В то время в его ванной в углу над унитазом обустроилась паучиха. Андрей назвал паучиху в честь своей подружки и считал эту шутку до чёртиков остроумной, а ещё – правдивой. Улыбался всякий раз, когда заглядывал в эту комнату и замирал под паутиной, чтобы отлить.

Спустя несколько месяцев после того, как он всё-таки перестал общаться с Яной и ещё через пару, когда перестал о ней думать, появилась Нина.

Она любила кино и музыку, обожала подкалывать, но это было не обидно, гулять и вообще ходить пешком, ей нравились пионовидные тюльпаны, истории про волшебство, которое случается в обычной жизни, и сухое розовое вино. От красного болела голова, а бело нравилось меньше. Она могла быть ершистой и часто пыталась такой казаться, но на самом деле Нина всегда оставалась трогательным и ласковым человеком.

Андрею постоянно хотелось касаться Нину.

Он хорошо помнил, как они впервые спали вместе. Сейчас, спустя время, думая об этом, как-то сам собой вспомнился один факт из «Самой нужной книги». Там говорилось о том, что сердце, которое все рисуют в День святого Валентина, на самом деле символизирует не человеческий орган. Просто греки (или кто там?) рисовали лист плюща, а плющ – потому что то, как его ветви обвивают всё вокруг, считали символом любви.