– Спасибо, я хочу работать грузчиком на машине.

В конце недели мастер обнародовал приказ по цеху, по которому Де Гроте переводиться в транспортный цех, в честь этого повышения по службе юноша был отпущен домой до окончания рабочего дня.

Погода стояла замечательная. После прохладного утреннего дождя на небо выкатилось яркое солнце, залившее всё вокруг теплом и светом. Возможно, это последнее осеннее тепло, вкупе с грядущими переменами в его жизни, заставило Ронни задуматься над его сердечной жизнью.

Уже четыре года в сердце Ронни жила сладкая истома, уже четыре года Ронни был влюблен. И вот настала пора расстаться с этим любовным недугом. Влюбленность – чувство было сродни полету невесомой радужной бабочки, над которой не тяготеют законы притяжения, и которая может вольно парить над прекрасным летним лугом, чтобы пропасть в один миг.

Эта влюбленность одолела Ронни вовремя во время обязательного причащения. Мальчики и девочки, которым исполнилось двенадцать лет и их родители хорошо подготовились к этому церковному торжеству, ибо в этом возрасте человек достигает своего совершеннолетия в глазах Бога и уже сам отвечает за свои поступки.

К алтарю шли парами. Ронни держал нежную руку Герды в своей крепкой мальчишеской руке. Одет был мальчик в строгий темно-синий костюм с короткими брюками и белыми гольфами, а Герда красовалась в бальном кружевном белом платье. Она светилась, как прекрасный ангел. Ронни еще никогда в жизни не видел живого ангела.

Ангелы, изображенные на картинах и на стенах в церкви, казались ему ненастоящими, потому что они, имея крылья, не могли летать, а девочка, вложившая свою руку в его ладонь, крыльев тоже не имела, но двигалась по-ангельски. Герда была выше Ронни и гораздо крупнее, чем он. На ее пухленьком личике светились живые светло-коричневые глаза, и курносый нос весело задирался кверху. Ронни и Герда торжественно шли по ковровой дорожке, постеленной в центральном проходе между рядами церковных стульев. В тот день в церкви не было пустых мест, и все прихожане с умилением смотрели на проходивших мимо детей. Пастор, одетый в сверкающий золотом балахон, ждал причащающихся у алтаря.

Двумя пальцами поднимал он круглый сухарик кверху, чтобы он был виден всем присутствующим в здании церкви, а потом вкладывал его в рот детям, напоминая, что они едят тело Христа. Это был прекраснейший момент в жизни Ронни, момент, когда он был по-настоящему счастлив.

После таинства причастия детей поздравляли пастор и дьяконы, родители и родственники. Завершался праздник чаепитием с белоснежным бисквитным тортом, украшенным розовыми кремовыми розочками. И Ронни был рад, что сидел рядом со своей любимой девочкой и, что на этот раз, с ним не приключилось то, что произошло на с ним на первом причасти, когда ему исполнилось семь лет. Ведь во время своего первого причастия его стошнило, прямо у алтаря.

Сначала все шло своим ходом, к алтарю его вел за руку крестный, Маленький Франц. Дед сжимал руку внука в своей сухой крепкой руке и не заметил, что с каждым шагом по направлению к алтарю тот всё больше бледнел. Маленький Франц сам не ходил в церковь, но в этот раз он решил исправиться пошел на службу ради Ронни. Когда мальчик пожаловался, что его сильно тошнит, дед успокоил его, пообещав, что все скоро закончиться и что его тоже тошнит от всей этой кутерьмы. Перед причастием полагалась исповедь, на исповедь мальчик пошел без деда.

– В чем ты согрешил, дитя мое? – спросил Ронни дьякон.

– Я не грешил, – честно признался Ронни и думал, что теперь его похвалят, но дьякон приоткрыл занавеску в окошке и с любопытством посмотрел на «безгрешного» мальчика. В столь торжественный момент своей жизни Ронни не мог соврать. Он всегда говорил правду и ничего не брал без разрешения.

– Бедная заблудшая овечка, – вздохнул священник и продолжил поучительно: – Теперь вспомни, что ты учил на уроке богословия, и теперь скажи мне, сколько раз ты соврал или украл.

Ронни молчал, и тогда его уже нестерпимо тошнило, теперь уже от голода, ведь на причастие не приходят сытыми.

– Господин, мне папа запретил врать и красть, когда я был еще маленьким.

– Сын мой, тебе надо много говорить, а надо сознаться, а иначе праздник причастия для тебя не состоится.

– Ну, хорошо. Я один раз соврал.

Ронни опять не врал, потому что был уверен, что сейчас он первый раз говорит неправду.

– Именем Иисуса прощается тебе этот грех!

Это первое причастие закончилось для Ронни и его семьи настоящим позором. После того как мальчик проглотил сухарик, данный ему пастором у алтаря, его тут же вырвало прямо на брюки деда. Валентина стала платочком вытирать сначала брюки отца, а потом и ковровую дорожку перед алтарем. Франц бубнил себе под нос ругательские слова, а Ронни, почувствовав себя лишним, убежал на улицу.

На втором причастие мальчик не подкачал, он уже имел слишком много грехов, чтобы все грехи перечислить на исповеди, и очень хороший аппетит, чтобы съесть дополнительный кусок пышного бисквитного торта, сидя рядом с девочкой своей мечты, которую звали Гердой. Герда была дочерью директора сосисочной фабрики, и Ронни надеялся на встречу с ней, но с переходом на работу в транспортный цех, его сердце освободилось от ненужных надежд.

Работа грузчика в транспортном цехе недолго радовала Ронни, шофера не признавали его своим, считая, что он директорский любимчик. Иногда, его высаживали из машины на пути к месту погрузки, а на обратном пути забирали, то есть в труде грузчика нужды не было. Ездить по городу с недружелюбным водителем грузовика быстро надоело, время в поездках тянулось дольше обычного и то, что теперь Ронни стал получать не семь центов в час, а десять, радовало только его маму.

Как-то раз машина заехала не в магазин, а в чей-то частный дом, где была выгружена часть товара. На недоуменный взгляд Ронни шофер глухо проговорил: «Не болтай лишнего пацан, а то твой папка плакать будет». Кому понравиться такие угрозы?

А тут, как нельзя кстати, Ронни познакомился с бригадой строителей.

По дорогу на работу было начато строительство многоэтажного дома. Каждое утро и вечер проезжал он мимо стройки, и вскоре его весело окликали строители, приглашая сделать перекур. Ронни останавливался, раскуривал сигаретку и, иногда, забавы ради, юноша подносил на этажи то бадью с бетон, то кладку кирпичей.

На стройплощадке с раннего утра звучало радио, сообщая прохожим последние новости, точное время, принуждая жителей соседних домой весь рабочий день слушать популярную музыку под бойкий перестук мастерков. Ронни радовался новому общению, тем более, что работа грузчиком в транспортном цехе ему порядком наскучила. Оказалось, что поднять наверх все сорок два кирпича, аккуратно сложенные на маленькой узкой дощечке, было необычно интересно, для этого требовалось виртуозность и мастерство.

– Сколько тебе платят на фабрике? – спросил его, однажды, бригадир строителей.

– Десять центов в час, – ответил юноша.

– Я буду платить тебе все тридцать. Что, согласен у меня работать?

– Хорошо, я поговорю с мамой.

«Тридцать центов в час» были магическими словами для Валентины, и она тут же согласилась отпустить сына поработать на стройку. Только Альфонс, вздохнув, сказал: «Сын, на фабрике работа под крышей, а на стройке – круглый год под открытым небом». Но это как раз было то, чего хотелось самому Ронни, работать под открытым небом, и теперь опять отправился в вечернюю школу, чтобы учиться на мастера-строителя.

Со временем банда «бункерских крыс» стала распадаться. Это происходило само собой, потому что мальчики и девочки взрослели, они создавали семьи, рождались дети.

Дружба Раймонда с Ронни продолжилась и после распада банды. Раймонд учился уже в высшей школе, а Ронни работал на стройке и учился на строителя. Когда у друзей выдавались свободные дни, они встречались и весело проводили время, придумывая различные авантюры. Ронни часто навещал своего друга у него дома, и был знаком с его отцом.