«Великан» слыл в округе уважаемым человеком, хотя и был молод годами. Все знали его как уважаемого господина Де Гроте, имевшего свое собственное дело по изготовлению деревянных бочек. Бравый великан взял мальчика на руки и посадил его к себе на плечо. На том плече могло усесться еще два таких же мальчика, как Франц, у которого с сердцем произошла странная вещь: оно неожиданно затрепетало в груди от детского восторга, потому что сидеть на плече великана было просто великолепно!

– Где твоя мама? – ласково спросил Де Гроте у притихшего в его руках Франца.

– Она… Она… потерялась, – стараясь настроить свой детский голос на мужской тембр, произнес притихший Франц.

Больше великан мальчика ни о чем не спрашивал, так как к ним бежала его мама. Любовь к убежавшему сынишке делала ее очаровательной. Принимая сына из рук незнакомого мужчины, она с такой благодарностью посмотрела в его глаза, что если бы сердце человека умело от счастья таять, то оно бы растаяло без остатка в груди молодого Де Гроте. А через месяц в особняке у мадам Ротшильд был дан обед в честь молодоженов, и малыш Франц стал законным представителем рода Де Гроте.

Прошло время, Франц вырос и женился на милой девушке Марии, а через год после свадьбы и них родился сын, которого назвали Альфонс.

Эту историю Альфонс слышал от матери, но она ему всегда казалась ненастоящей. Подойдя к своему двору, на его лице вновь появилась широкая улыбка. Рождению его сына радовалась не только его семья, но и весь двор.

Двор, где проходило детство Альфонса и Валентины, объединял пять домов. Этот двор походил на тихую гавань, где играли дети и отдыхали от трудов их родители. Двор был огорожен высоким забором с калиткой, выходившей на улицу. От улицы двор был огорожен стоящими рядком, стенка к стенке, домами. Уличная мостовая была выложена гладким булыжником, который даже в самый жаркий летний день не прогревался солнцем. О гладкие булыжники разбивали копыта лошади, и пассажиры в извозных колясках подскакивали на сиденьях, проезжая по улице, где жили родители Альфонса.

Во внутреннем дворе всегда было тихо и уютно. Соседи жили, как одна большая семья: праздники и беды делили они пополам. Отцы семейств с самого утра уходили на работу. Работой в то время очень дорожили, потому что в те годы Бельгия переживала разгул экономического кризиса, и найти работу для мужчины было трудно, а их женщины не работали. Они, чуть ли не с зари до зари, кипятили на печах белье, варили овощные супы и убирались в своих домах, чтобы не стыдно было гостей в дом пригласить.

Когда в кастрюлю с супом кому-то из соседей попадало мясо, то от запах мясного бульона поднимал настроение всего двора. В те времена завидовать было не принято, потому что всем жилось нелегко. Их родина еще не оправилась от войны в начале 20 века, как назревала вторая. В магазинах скудели запасы продовольствия, пустовали церкви и люди пытались выжить, надеясь только на свои силы, опыт и умение вывернуться сухим из водоворота проблем.

Отец Альфонса, Франц Де Гроте, имел крепкий заработок благодаря доставшемуся ему по наследству, небольшому предприятию по изготовлению деревянных бочек. Он был человеком очень покладистым, немногословным, своей фигурой Франц напоминал плотно сбитую и туго перепоясанную высокую бочку, но лицом он походил на героя-любовника из первых чёрно-белых фильмов синематографа. Он с удовольствием курил и смеялся над хорошей шуткой. В работе и выносливости ему не было равных. Дома Франц любил хорошо покушать и всегда ценил свой душевный покой.

– Хоть горшок разбей о его голову, не рассердится. Всё ему хорошо! – даже жаловалась на семейный покой его жена, Мария, когда все домашние работы были переделаны, и у домохозяек наступало время посиделок. Женские посиделки проходили на дворовой скамейке, под кустом разросшейся высокой сирени. К вечеру хозяйки ожидали прихода мужей с работы, приглядывали за детьми у песочницы обсуждали новости двора. Маленький Альфонс был уверен, что эти беседы о «женских пустяках» и яйца выеденного не стоят, но его будущая жена, хорошенькая девочка Валентина, всегда слушала разговоры женщин с большим вниманием.

О чем говорили соседки, сидя на скамейке у самодельного стола? Да так, ни о чем. Иногда одной реплики хватало, чтобы завязалась между ними интересная беседа.

– Мой сынок, Альфонс, растет весь в отца: слова поперек не скажет. Будет жена из него веревки вить, как пить дать, будет, – пожаловалась Мария соседкам, думая о своем. Отложив вязание, ей ответила Анна-Мария, приболевшая мама Валентины.

– Счастливая ты, Мария, твой Альфонс у тебя добрый и пошутить умеет. А мой Франц, как приедет с извоза, нальет себе кружку пива и сидит целый вечер, как немой. Слово от него не дождешься. Так и ложимся спать, как два глухаря. Одна радость у нас в доме – дочь! Готовит Валентина с охотой и порядок в доме любит. Доченька у меня веселая девочка, только книжки читать не любит.

Сказав это, Анна-Мария сконфузилась, и замолчала. Обычно, мама Валентины больше молчала, чем вступала в разговор, она не решалась открыть соседкам то, что мучило ее сердце, а ее сердце иссыхало от убогости и скудности ее замужней жизни. Молодой женщине хотелось романтики и приключений, а она слабела день ото дня. Конечно, Анна-Мария прекрасно понимала неуместность таких ветреных мечтаний, какие одолевали ее в одинокие ночи.

Какие могут быть приключения, если Франц зарабатывал на жизнь извозом, и этих денег хватало только на то, чтобы не пойти по миру с протянутой рукой. оставалась только мечтать, а мечтала женщина о море, чтобы плыть по морю на фрегате под белыми парусами от края земли и до края, и чтобы блистали над головой незнакомые яркие звезды. Грезилось Анна-Марии, что рядом с ней стоит не ее муж, а другой мужчина, сильный и надежный, как «морской волк», готовый поднять шпагу за ее честь. Ей представлялся другая жизнь, которую она не имела, где реву морской волны вторила бы страсть неземной любви. Эти мечты хранила мама Валентины в тайне от всех, ибо им не суждено было осуществиться.

В последнее время женщину мучили сильные головные боли, бессонница и неприязнь к своему простодушному мужу. Соседки видели, как тосковала Анна-Мария, и их беспокоила растущая бледность ее лица и темные круги под глазами.

Когда Анна-Мари, мама Валентины, из-за болезни перестала выходить во двор на посиделки, женщины сильно встревожились. Первой высказалась по этому поводу самая уважаемая соседка, мадам Де Баккер, мать троих сыновей.

– Книжки читает наша Анна – Мария целыми днями. От них тоска и бьет в голову. О дочери бы лучше подумала, чем книжки читать.

Муж мадам Де Баккер имел мотоцикл, и это придавало большой вес ее словам.

– Кровь знати! – загадочно поглядывая на соседей, бурчала себе под нос достопочтенная старушка, дом которой стоял в центре двора. Эта очень старая женщина каждый солнечный день выходила во двор в белом накрахмаленном чепце с кружевами, от которых морщинистые узоры на ее лице выглядели более деликатнее. На белом кружевном фартуке, повязанном поверх темного добротного платья, была выбита красная роза. Цветок мог бы быть насмешкой над преклонными годами старушки, если бы не ее утонченная манера поведения старушки и умелое ведение разговора, которая грелась на солнышке, сидя в своем качающемся плетеном кресле, и поглядывала на соседок ласковым понимающим взглядом. Иногда ее плечи нежно обнимал искусно связанный пушистый белый платок.

Каждая из женщин двора старалась угодить старой даме крепко сваренным черным кофе или домашними печеньями. Кофе подавался старушке в миниатюрной фарфоровой чашечке. Отпивая кофе маленькими глоточками, она держала чашечку двумя пальчиками за ушко. Оттопыренный мизинчик старушки, как символ элегантности, завораживал ее соседок своим вполне обоснованным высокомерием.

– Бедная Анна-Мария, как же ей не посчастливилось в жизни. Не для нее светили звезды, и не в ее честь входило солнце над горизонтом, – сочувственно вздохнула старушка, когда к больной маме Валентины в очередной раз был вызван доктор. Иногда терпкий вкус кофе вдохновлял старушку на разговор с соседками, и тогда она начала свой рассказ об одной истории любви.