– Вот это ты учудил, дружок! Ох! Перепугал всех насмерть! Так кидать машины у нас не привыкли! Но как лицо твое покраснело, я думал, кранты тебе, сынок! – заголосил дядя Ян, еще не отдышавшись от нервного шока. Выхлопная труба к тому времени была уже успешно вмонтирована в его новый автомобиль, а Ронни довольный собой и миром стоял в компании своих почитателей.
– Дядя Ян, что лицо мое покраснело ты увидел, а вот зад мой не разглядел. Подпустил я от натуги малость, – с огорчением признался Ронни и неуклюже обернулся назад в надежде разглядеть свои провинившиеся ягодицы в старых потертых джинсах.
Дядя Ян и все стоящие с ним рядом разом повернули головы в направлении силача, непроизвольно принюхиваясь к запахам воздушного пространства вокруг себя, а некоторые из них даже сморщили носы.
Этот цирк продолжался недолго, виновник замешательства вскинул руки и поклонился публике, потешаясь над собственной шуткой, которая показалась очень смешной, он чуть сам не лопнул от смеха, а его друзья смеялись над ним и на следующий день.
Сила и выносливость плохо сочетались со скверной привычкой Ронни поворчать на досуге, посетовать на жизнь, рассчитывая на дружеское утешение и всеобщее внимание. Молодой человек любил быть в центре внимания и плохо переносил одиночество, хотя вкусная еда всегда снимала любые огорчения дня.
Друзей у Ронни было много. Пусть за спиной они могли говорить о нем, все что угодно, что он зазнайка и упырь, но в поддержке друзей Де Гроте не нуждался, а его друзья нуждались в его силе и умении разрулить любую ситуацию, пусть самую сложную, поэтому он принимал во внимание только то, что говорилось ему в глаза, а в глаза ему говорилось только хорошее.
Трудно сказать, когда у Ронни выработалось жизненное кредо спасать людей при любых ситуациях, в этом он видел свое предназначение в жизни и был счастлив, если в его помощи нуждались, и огорчался, когда ею пренебрегали.
Иногда его мучила совесть, и ему становилось стыдно за некоторые свои нехорошие поступки и подколы для друзей, но от угрызений совести юношу защищал его аналитический склад ума, который доказывал своему хозяину, что его вина произошла в результате воздействия целого ряда объективных причин и случайностей. От такого подхода к своим проступкам молодому человеку легче жилось на свете и редко страдал его аппетит. Если с совестью у Ронни получалось договориться, то нарушать десять божьих заповедей, выученных им в начальной школе назубок, он боялся огорчить бабушку Мария, которая любит Господа и уверенна, что Господь накажет каждого, кто нарушает эти заповеди, рано или поздно, даже после смерти. Последнее утверждение шло в разрез с представлением Ронни о жизни, но уважение к себе требовало.
Надо сказать, что в юности Ронни никогда не сомневался в присутствии Бога во вселенной, но в молодые годы он не нуждался в божьей любви и заботе. потому что был силен, обладал недюжим умом, и сердце у него было доброе, как утверждала его бабушка Мария.
Как хорошо быть уверенным в том, что весь мир покорно лежит у твоих ног.
Настоящее имя Ронни было не Ронни, а Ронан. Это имя он получил от отца при рождении, хотя этим сухим по звучанию именем его никто не называл. Да, и получил он его случайно, потому что и его рождение было счастливой случайностью в семье, которая за восемь лет брака уже перестала ждать чуда. Дети в семье Альфонса Де Гроте и его жены Валентины не рождались, и деревянный аист, свадебный подарок, сделанный умелыми руками деда Ронни, Франца Де Гроте, уже годы пылился за шифоньером.
Первенец в семье Альфонса и Валентины родился в день, когда немцы оставляли Бельгию бельгийцам и всей своей мощью, основательно потрепанной в боях, побежденными возвращались домой, где их заждались родные. В этом отступлении чувствовалась усталость поражения, как от долгого похода в никуда. Горожане Антверпена выходили на улицу, чтобы еще раз насладиться уходом врага из родного города. Это понурое шествие бывших захватчиков сопровождалось сиянием ярко-оранжевого солнца и радостным пением птиц. За четыре года оккупации город отвык от такого радостного и громкого разговора людей на улицах. Скоро, совсем скоро наступит победа!
Сквозь толпы людей шел размашистой походкой высокий стройный человек, не обращая внимания ни на соотечественников, ни на их врагов. Его лицо озарялось доброй улыбкой, и глаза сияли счастьем. Это был Альфонс, у которого в тот день родился сын. Новоиспеченный папаша уже успел выставить деревянного аиста прямо перед парадной дверью. На птице лохмотьями висела густая восьмилетняя пыль, но аист держал в своем деревянном клюве белый сверток. Это означало, что в семье Альфонса Де Гроте родился ребенок. Альфонс спешил в администрацию города, чтобы узаконить рождение сына в книге регистрации гражданского населения портового города Антверпена и этим утвердить свое отцовство. Важность этого события ошеломила мужчину. Долгожданный наследник стал для него центром всего, что происходило на свете. Одна мысль, что он отец, делала его самым счастливым не Земле человеком, да, что там на Земле, во всей вселенной.
И, само собой получилось, что Альфонс не заметил медленно проезжавшую мимо него штабную машину, в которой сидели офицеры тыла фашистского рейха. Один из них, вышколенный службист, имел худое лицо и поджатые тонкие губы. В его руках, с удлиненными ухоженными пальцами, был зажат белый кружевной платочек. Этот узкий в плечах и талии немец уже издали заметил Альфонса за его высокий рост и размашистую походку свободного человека, единственного на улице, кто не глазел вслед уходившим фашистам. Несмотря на молодые годы, он имел скверный характер, который, однако, не мешал его службе по превращению Бельгии в одну из колоний Рейха. Его звали Фриц, у него была язва желудка и специальный отдел, где он значился начальником. Этот отдел числился при администрации города и отвечал за поставку рабочей силы на фабрики и заводы великого Германии.
Фрицу приносили на подпись списки с именами и фамилиями всех молодых, здоровых бельгийцев, мужчин и женщин, трудоспособного возраста. Эти списки составлялись бургомистром города, бургомистр лично вручал составленные им списки с пухлым конвертом, в конверте лежали денежные купюры, как знак благодарности за то, что в списках не значились взрослые дети известных фламандских фамилий, но даже большие деньги не могли сравниться с тем удовольствием, которую Францу давала власть одним красивым росчерком пера менять судьбы людей. Конечно, деньги из конвертов Фриц принимал, но не как благодарность, а как справедливое вознаграждение за то, что он проживает среди этого набожного и малообразованного народа, потребности которого были более низкими, чем у него самого и его великой нации.
В тот день, когда немецкие войска покидали Антверпен, Фрица очень раздражала неприкрытая радость молодого, высокого, здорового фламандца, который шагал рядом со штабной машиной. Он шагал так, словно сидящие в ней люди были не офицеры великой Германии, а галки, прыгающие по дороге.
– Посмотри на этого здоровяка, – обратился Фриц к соседу, махнув рукой в сторону Альфонса. Сосед, сидевший по левую руку от него, уже полчаса ерзал на кожаном сиденье автомобиля, устраиваясь поудобнее и его не волновал проходящий мимо народ.
– Выскочил, как заяц на поляну, свободу почуял. – продолжал ворчливо Франц, – Я уверен, что этот верзила увернулся-таки от работ на святую Германию! Как ни крути, если мужик не немец, то – бездельник. Как можно было рассчитывать нашим стратегам на рабочую силу этих недалеких тунеядцев? Если винтовку держать не научились, то хотя бы работали, как полагается! … Рано радуешься, трусливый заяц, как бы плакать не пришлось!
Последние слова Фриц почти выкрикнул в сторону Альфонса, шагающего рядом с машиной Альфонса, а тот как шагал, так и продолжал шагать, размашисто и бодро, что еще больше разозлило офицера.
– Ишь, какой прыткий выискался! Все они такие, фламандцы, не работают и не воюют, а, как раки, всё назад пятятся. C такими трудовыми ресурсами любая стратегия фюрера потерпит поражение! Смотри, как вышагивает этот оборванец! Да еще и смеется, свинья! Эх, год назад, я его за жабры – и в кастрюлю! С какой радостью я бы полюбовался на его потеющую морду где-нибудь на заводе под Дюссельдорфом!
