– Рим и Константинополь тоже были основаны на крови, – вздохнула машина.

Повисла пауза.

– Что-то она подозрительно смолкла. Смотри, опять шифруется. Третий Рим говоришь? – спросил Константин.

– Я этого не говорила! Заметьте, вы сами… – ответила машина.

– Сначала время перепутала, теперь…

– Не перепутала я время! – перебила машина. – Сплошные претензии. Начавший с претензий, от претензий и погибнет. Вылазьте! Вы меня раздражаете! Перегрузили! Код прежний ввели. На вирусы не проверили. Права качают. Надо ещё уточнить ваши права. Может, вообще нет прав… никаких…

– Чё она бормочет? Как это прав никаких?..

– Выметайтесь, я сказала! Пока не остыну, никуда с места не тронусь!

– Может вылезем, погуляем, в отсутствии контроля Канцелярии, – предложил Клим.

– Жду! – прогремела машина.

– Накопила собственной значимости, пока бездельничала, – огрызнулся Константин, но спорить не стал, вылез.

– И этого… с собой заберите! – сверкнула фарами машина.

Крышка багажника откинулась, и оттуда с клубами дыма на траву вывалился садовник.

Клим с Константином, беседуя, отошли в сторону. Невдалеке на коленях изучая грибы, цветы и растения ползал Семен.

– Вмешательство со стороны Канцелярии было и до нас, раз её постоянно сюда забрасывает! – сказал Клим.

– Скрывают от нас что-то. Подозрительно потом как-то разрослась эта деревенька! – согласился Константин. – Используют нас, высших чиновников Канцелярии, вслепую, как слепых котят! – проворчал он и, повернувшись, получил дубиной в лоб.

Кони вздыбились, наткнувшись на невидимый барьер. Произошло осыпание отдельных цветов. Потом всё встало на свои места. Княжеская дружина умчалась вдаль, а Константин, сидя на земле, тёр лоб.

– Нет, ну ты видел?.. – чуть не плача сообщил Константин. – Повторяется…

Клим, отвернувшись, попытался скрыть непослушную улыбку.

– Надо было посидеть перед дорожкой, не столкнулись бы, – страдальческим голосом сказал Константин.

– Присаживались же, – ответил Клим.

– С прежним начальником присаживались, с этим нет.

– Так в прежний раз тоже было.

– В этот раз больней. Почувствовали за своего что ли? раз уж здесь был. Защита пробита. А если в следующий раз опять сюда же? Почему я? – растерянно заключил Константин.

– Приложите листок придорожный, – подойдя, протянул подорожник Семен. – Заживёт быстрее.

– Откуда тебе знать, что прикладывать? – усомнился Константин, но листок приложил.

Семен улыбнулся, не мог же он сказать, что придумал про листок, чтоб коллегу успокоить.

Княжеская дружина спешилась.

– Будто на невидимый барьер наткнулся, – смутился князь Юрий Долгорукий. – Виденье огромного чудного зверя на миг явилось.

– Видели, как твою лошадь занесло, – закивали дружинники.

– Что бы это могло быть?.. Чуть из седла не вышибло. Ты философ, тебе и объяснять, – сказал князь вставшему рядом греческому философу.

– Объясню. Опиши-ка ещё раз в точности, что померещилось.

– Узрел я зверя. «У зверя три головы и шерсть пестрая многих цветов. Чудесный зверь затем растаял, исчез, словно туман утренний».1 К чему бы это?

– Тут «встанет град превелик треуголен», раз три головы, – поразмыслив, заключил греческий философ. – И распространится вокруг этого града царство великое. А пестрота шкуры звериной означает, что сойдутся сюда люди всех племен и народов».2

– Вон и поселение, – обрадовался князь, выехав на обрыв холма.

– Вятичи и кривичи тут проживают, – сказал десятник. – Мы тут были прошлым летом. Кто Кучковым зовет, кто Москвой. Владения одного местного зазнайки, Кучки! Дыра дырой, а корчат из себя… незнамо что.

– Холмы! Слияние рек. Неплохо расположились! – задумался князь. – Хороша защита на границе с новгородцами будет, если по уму всё выстроить. Как говоришь – Москва?

– Теперича вроде Москвой зовут, по-старому – Кучково. Беглых тут много из наших владимиро-суздальских, язычников несогласных много.

– Москва значит, – задумался Долгорукий. – Торжок и тот поболе будет. Деревня, большая деревня!

– Держи ухо востро! – подтвердил дружинник.

Пришпорив коня, князь с дружиной стал спускаться к селению. Главные ворота при их приближении заскрипели и закрылись на засов.

– Откудова будете? – донеслось со сторожевой башни.

– Князь Юрий Долгорукий с дружиной! Что знамя ангела нашего князя Георгия Победоносца плохо видно? Открывай!

– Мать честная, Долгорукий!.. Это ж тот, который норовит всё заграбастать, – зашептались по ту сторону забора.

– Всё – не всё, своё не упустим. Князь я ростовско-суздальский! Открывай! – взревел от нетерпения Долгорукий. – Не заставляй ждать!

Прозвенела тишина.

– Места у нас глухие. Не ровен час, – донеслось со стены.

– И слепые как видно! Открывай, сучье племя! – вновь потребовал Долгорукий.

– Не кричи, мономахово племя, – донеслось с башни и миролюбивее: Погодь, говорю, немного, сейчас придет, послали уже, Степан Иванович. Время какое, сам знаешь. На перепутье стоим. Невольно задумаешься, кому подчиняться – Киеву, Суздалю ли? А может Новгороду? Ха-ха. Или повременить с подчинением, объявить себя вольным городом, ха-ха!..

– Вы в подчинении князей Рюриковичей, – указав на князя, прокричал воевода. – Вот он, из Рюриковичей.

– В Киеве тоже Рюриковичи. Погодь, говорю, идёт уже Степан Иванович!

– Кто такой Степан Иванович, что его сам князь дожидается? – удивился воевода. – Видано ли такое? Кто-нибудь знает, кто такой Степан Иванович? Ты знаешь? А ты?

– Нет! Никто не знает! – ответила дружина.

– Я тут в прошлом году останавливался, не он ли мне медовуху подавал? – усмехнулся десятник, развеселив дружинников.

Двери ворот скрипнули, выехал всадник, приблизился к князю.

– Степан Иванович велел передать, нет мест в хоромах! Оказия такая, значит, как специально случилась: свободные хоромы недавно разобрали, теперь заново отстраиваем. Ехали бы вы лучше в Суздаль. Али совсем в Киев.

– Куда ехать, без вас знаем! Дерзить вздумал? Зачем хоромы разобрали, когда земли вокруг и так много? Построили бы новые, потом бы старые и разбирали.

– Нам то место дорого. Потому и разобрали, чтоб новые на старом месте построить.

– «Место». Головой надо думать, а не задним местом!.. Чтоб для князя и его дружины в его вотчинных землях места не нашлось?! Нет места, пусть боярин своё место уступит… как говоришь, Степан Иваныч? Так и скажи Степан Иванычу, эти владения мне отец мой Владимир Мономах Киевский князь передал. Кто позабыл, напомним. И пусть жрать готовят! Устал с дороги. Пировать будем! Да, поживей! Шевелись! – приказал Долгорукий.

– Передам, князь, – поклонился всадник. – Как есть всё передам. Подождите только покамест здесь, чтоб случаем, чего не вышло. Не ждали ведь гостей, неподготовлены. Негоже таких важных гостей так принимать.

– Говорил, там много беглых из Ростова и Суздаля, – прошептал десятник князю. – Время им нужно по углам спрятаться.

– Амнистию б им дать, меньше б проблем, – сказал греческий философ. – Уважать бы стали.

– За какие такие заслуги беглым амнистию? – удивился князь. – Они опять убегут.

– За лояльность князь, за лояльность. Амнистия и лояльность одной дорогой идут… Не убегут, если крепко потом закрыть. Но сначала приручить надо.

Пригрезившийся князю «чудный зверь с тремя головами» сидел на поляне и приходил в себя.

– Что-то их на этот раз много было, всадников, – сказал Константин, потирая ушиб. – Покопаться б в компьютере машины, может что выясним.

– Может, воочию посмотреть? Узнать бы, почему вдруг взял и возник этот город со странным именем «Москва», к чему потом всё придёт. Такую возможность нельзя упускать! Давайте, хоть одним глазком глянем, – попросил Семён.