– На месте и выясним. С Каркушиным всё выяснилось. Там есть один местный чиновник. Он виноват!

– Чиновник виноват? Абсурд какой-то.

– Вот и они так же считают… что Каркушин виноват. Предполагаю, чиновник действовал в личных корыстных интересах.

– Чтоб чиновник и в личных корыстных интересах?

– Сам удивляюсь. Возможно, что-то напутали. На месте и выясним.

– Где их носит?..

Секретарь выглянул в окно, во дворе никого.

– По какому принципу подбирали? – поинтересовался начальник.

– У двоих есть уже опыт, их в первую очередь. Троих по принципу жребия, исключён любой субъективный фактор.

– Там, кажется, ещё кто-то был в первую поездку?

– Был. Садовник? Бывший отлученный от дел. Любимчик бывшего, он-то его и отлучил от дел. Неустойчив. Не может работать в команде. Слишком судьбоносная миссия.

– Кто сказал, что миссия будет на нем?.. – возразил начальник.

В кабинет начальника вошла пятерка избранных: трое из инкубатора, и двое, вернувших Каркушина в свое время – юный чиновник с особыми полномочиями и полный чиновник, которого особых полномочий лишили. Инкубаторские, начинающие новый цикл были похожи – с одинаковыми улыбками, одинаковыми прическами, почти одинаковыми чертами лица, соглашались на всё тоже одинаково.

– Дам вам имена, – осмотрев прибывших, сообщил начальник. – Там так принято. Хотя мне лучше и без имен, всё равно забываю. Вам троим, инкубаторским – Саша, Сережа, Семён. Запомните и не перепутайте! Правильно, Семён, можно ещё и записать. Ну, а вы двое, помоложе пусть будет Клим, а ты будешь Константин. Напомните, кто из вас в прошлую командировку был старшим? – руки протянули оба. – Ясно. Один из вас был незаслуженно отстранен предыдущим начальством. На этот раз вы все становитесь старшими советниками и всем даются особые полномочия! Чего скупиться на должности? Готовьте дырки для звездочек. Там ваши звездочки всё равно никто не заметит.

Начальник Канцелярии задумался, подошел к скелетам доисторических животных, спросил у советника:

– Не знаешь, как называется увлечение, когда чучело делают?

– Таксидермист, – сообщил советник. – Но для чучела нужно иметь шкуры, а не кости.

– Были бы кости… – вздохнул начальник. – Возможно, вы не самые талантливые, не самые способные и не самые лучшие. Любой мог бы оказаться на вашем месте, но оказались вы, поэтому все лавры достанутся вам, раз уж вас назначили. Что ты там постоянно записываешь? – поинтересовался начальник у Семена.

– Все, что узнаю, записываю, – смутился тот. – Всё новое записываю. Веду дневник.

– «Веду дневник», – проворчал Константин. – Всё записывает. Для него почти всё – новое. Больше внимания уделяет дневнику, чем остальному, – Константин попытался заглянуть в дневник.

– Всё тайное когда-нибудь станет явным, – улыбнулся на его движение советник. – Творческая личность! Бывает и среди инкубаторских. Небольшой процент. Значит, нужно. От него может быть неожиданная польза!

– Перед отправкой с вами будет проведен инструктаж, – сообщил начальник. – Ничего нового, скорей всего, не узнаете, но хоть что-то.

Судебное заседание продолжалось.

– Этот ваш Каркушин не просто вор, он еще и вредитель! – заключил обвинитель.

– Протестую! Сейчас не тридцатые годы! – заявил протест государственный защитник.

– Протест принят! Сейчас еще только эээ… десятые! Продолжайте! – согласилась судья.

– Так вот, обвиняемый поднял руку на имущество существа более слабого, не способного дать сдачи! Нельзя покушаться на имущество слабых.

– Протестую! – заявил государственный защитник. – Нельзя основывать обвинение на показаниях одного полицейского, пусть даже и при исполнении?

– Один полицейский за двух свидетелей. Протест отклонен, – ответила судья. – Продолжайте!

– Не должно быть даже намека на попирание чьих-либо прав! – воодушевился обвинитель. – Посмотрите на это… беззащитное существо. Все её крики, угрозы, мольбы о помощи – от беззащитности! Разве эти сжатые от отчаяния маленькие кулачки могут говорить о чём-то другом? Так ведут себя только дети, безобидные, беззащитные. И что делает Каркушин? Он сначала пытается отобрать у ребенка машинку, а потом на её же глазах эту игрушку разбивает. Каркушин совершает преступление не только в отношении подзащитной, ребёнка, но и в отношении того, кто сделал ей этот подарок!.. Все растерянности в смятении. Растоптаны чувства, попраны… попрано всё. Попраны законы, ваша честь! И в этом плане ему нет оправдания! Чтоб другим неповадно было, в назидание… в общем, по полной… Иначе не поймут.

– Почему я должен выступать «в назидание для других», своего рода сакральной жертвой? Крайним хотите назначить? – возмутился Каркушин. – И вообще, не так всё было.

– Подсудимый, вам слово не давали, – перебила судья. – Что скажет защита?

– Не стоит заурядный случай возводить в ранг «попрания прав». Не нужно из моего подзащитного делать культ. Самый заурядный случай, самый заурядный обвиняемый.

– Попросил бы без оскорблений. Среднестатистический, заурядный, – умеете вы все мотивировать. Куда я попал? – возмутился Каркушин.

– Подсудимый, вам слово не давали, – осадила судья. – Подведем итог. Свидетели утверждают, Каркушин был за рулем во время аварии. Налицо попытка угона. При отягчающих обстоятельствах. С алкогольным опьянением за рулем. Семь лет минимум. Подсудимый, разбирает любопытство узнать – зачем?

– Не помню. Девушка понравилась, поначалу… – растерявшись, предположил Каркушин.

– Девушка или машина? – уточнил обвинитель.

– И то и другое, – выкрикнули из зала.

– Не помню, не в себе был, – встретившись взглядами с женой и тёщей, вздохнул Кирилл.

– Колдунья попутала… со своей куклой и зеркалом… В тот момент всё и случилось. Не надо было к ней ходить, – прошептала София Федоровна.

– У него что, раздвоение личности? – удивилась судья.

– Настаиваю на психиатрическом обследовании!.. – схватившись за спасательную палочку, выкрикнул защитник. – Прежде чем выдвигать обвинение на семь лет необходимо убедиться, что обвиняемый психически дееспособен.

– Не надо! Не надо никаких обследований! – взмолился Кирилл. – Не хочу больше в психушку!

– Что значит «не хочу больше»?! Вы что, там уже были?! – удивилась судья.

– Да!.. то есть…

– Что?! Заседание откладывается! – заключила судья.

– Чем больше живу, тем больше поражаюсь! – передернуло Софию Федоровну. – Когда это он успел?..

– Я, мам, уже ничему не поражаюсь! – сообщила Аня.

– Как я тебя понимаю!

– Что значит «откладывается»? – закрутила головой потерпевшая. – Я не могу себе позволить!.. прохлаждаться здесь с вами… Моё время слишком дорого, чтобы тратить на этого алкоголика! Вы же обещали!.. Вам мало платят?

– Кто ж знал про психушку? – развел руками представитель обвинения. – Против психушки наше право бессильно.

– А я?.. Значит, психам всё можно, а мне?.. моя машина…

– Надо ещё определить, что он псих.

– Кто будет определять?

– Комиссия, специальная. Могу вас успокоить, неизвестно, что лучше. Он сначала попадет в тюремное отделение дурдома!.. Его судьба больше от него не зависит.

– Она и так от него не зависит!.. От кого зависит?

– Я и говорю… От нас. Только от нас! И от спецкомиссии.

– Он не выйдет оттуда!..

Каркушина вновь везли в машине с решетками, с охранником у двери. От избытка чувств и переживаний, после ночных кошмаров и судебного заседания под гулкую напряженную работу мотора машины организм Кирилла отключился. Когда мотор заглох, Кирилл открыл глаза – задняя зарешеченная дверь распахнута, охранника нет.

В проем двери осторожно заглянули два существа. Одно в рваной поношенной одежде, с дырявым зонтом над головой; другое – в тунике защитного цвета, в очках с толстыми линзами, со связкой ключей, которой, наверное, и открыли дверь.