— Послушай, мне не хочется сейчас с тобой спорить, но просто больно смотреть на это. — Валерий поднял страницы рукописи. Листочки жалко повисли на его руке. — Ты обиделась на меня?

— Нет, просто вспомнила…

— Прости, я совсем забыл о том, что тебе пришлось перенести.

— Да нет, все случилось так быстро, что я даже не успела опомниться, прийти в себя. Отупение какое-то охватило. А труднее всего мне было на поминках, их отмечали у Галки на квартире. Собрались почти все наши институтские подруги. Представляешь, многие из них увиделись впервые после окончания института. Прошло столько лет, у многих дети выросли и пошли в школу. Мы все сидели за столом, вспоминали институтские годы. И я вдруг поняла, что больше никогда не увижу Галку. Мне так обидно стало, так грустно. Несколько лет назад умер наш учитель, наш институтский преподаватель, а многие об этом даже не знали. Мы боготворили его, считали чуть ли не святым, хотя в те годы о религии даже не упоминали. Мы принимали на веру все, что он нам говорил. И нам казалось несправедливым, когда он говорил, что хорошие ученики обычно не вспоминают о своих учителях. А ведь он был прав. У всех нас своя жизнь, и в суматохе мы забываем о самой элементарной благодарности тем, кто воспитал и научил нас. К чему я все это начала говорить? — Настя обхватила голову руками и потерла виски. — А, вспомнила. Наш учитель читал курс педагогики. На его лекции битком набивались целые аудитории, но ты бы видел, в каком состоянии были у него конспекты! В ходе лекции он доставал листочки, клочки бумаги разного размера, мы записывали за ним его быструю речь с такой скоростью, что порой сводило до судороги руку, или замирали и слушали примеры, которые он приводил из своей практики. Знаешь, чего мне всегда хотелось? Чтобы курс его лекций был издан в виде большой тетради, лист должен быть разделен на две части. На левой — размещался бы текст самой лекции, а правая была бы пустой. На ней можно было бы писать вопросы, примеры, новую информацию. Представляешь, сколько бы тогда экономилось времени? Преподаватель мог бы читать лекцию, а студенты следить глазами по тексту, а потом можно было бы вести свободную дискуссию.

— А зачем тогда учебники?

— Чтобы учить материал, но ведь лекции всегда несут в себе отражение личности преподавателя, элемент общения, если хочешь — преклонения перед личностью преподавателя. Почему ты так на меня смотришь? Тебе кажется, что я говорю глупости?

— Нет, это очень интересно. Но я, пожалуй, пойду.

Валерий резко поднялся и направился к выходу, потом внезапно остановился, вернулся к столу, быстро собрал лежащие стопочкой страницы рукописи, кивнул головой на прощание и скрылся за входной дверью. Настя бросилась за ним:

— Валерий, погоди, а ужин? Ты же даже не поел!

— Спасибо, потом.

— Валерий, ты хоть лифта подожди.

— Некогда, Настя, спасибо. Я позвоню завтра.

Растерянная Настя вернулась в квартиру.

— А где Валерий Петрович?

— Он уехал домой, мама. Даже не стал дожидаться лифта, сказал, что торопится.

— Ты его обидела?

— Нет, он на прощание даже меня поблагодарил и сказал, что позвонит.

— А каким это было сказано тоном? Может, он иронизировал? Ты что, на него набросилась и спустила собак в отсутствие этой дамы?

— Мама! Как ты можешь!

Из комнаты выскочили Марьяшка с Кириллом.

— А где папа Валера? Он что, ушел? Баба Лера, мы с Кириллом есть хотим. Уже можно руки мыть?

— Марьяшка, я не знаю, почему уехал твой папа, — начала робко оправдываться Настя перед девочкой. — Мы с ним сидели и разговаривали, а потом он вдруг заторопился домой.

Но Марьяшка совершенно спокойно отнеслась к внезапному уходу отца. Она молча пожала плечами, как бы говоря: «Уехал, значит, нужно было». Не тратя времени на размышления, девочка быстро помыла руки в ванной и шмыгнула на кухню. Когда Настя вошла и села за стол, Марьяшка уже набила рот и преспокойно жевала. Настя была даже немного поражена ее полному равнодушию.

— Тетя Настя, вы что, расстроились? Да не надо. Оксана говорит, что на папу Валеру иногда находит, у него бывает неадек… адек… Ну, как это называется? Реакция на окружающих.

— Неадекватная?

— Вот видите, вы сами знаете, а что тогда удивляетесь?

— Мне не нравится, что так говорят о твоем отце, а ты повторяешь.

— А разве это неправда?

— Не знаю.

— Вот видите! — торжествующе заявила девочка.

На следующий день Валерий не позвонил, но появился собственной персоной столь рано, что Настя мысленно поблагодарила себя за настойчивость, с какой заставляла сегодня детей учить уроки. К приезду Валерия Марьяшка уже сидела на диване с куклой в руках, а Кирилл занял свое любимое место.

На этот раз Валерий поднялся на лифте, поздоровался, сунул Насте в руки какую-то плоскую коробку и попросил не запирать дверь, затем вошел в лифт и спустился на первый этаж.

— Настя, кто там?

— Приехал Валерий Петрович, мама.

— Он что, опять не вошел в квартиру?

— Нет, он сказал, что сейчас придет.

— Так почему ты там стоишь?

— Он попросил меня не закрывать дверь.

— А зачем ему это нужно?

— Мама, я не знаю. — В голосе Насти послышалось отчаяние.

Наконец в дверь легонько толкнули, в проеме стоял Валерий с огромной коробкой в руках.

— Освободи место на своем столе, — негромко скомандовал он, поздоровавшись. Было видно, что коробка очень тяжелая и ему трудно держать ее в руках. Настя бросилась выполнять лаконичный приказ. Когда место на столе было расчищено и тетради и книги были несколько бесцеремонно сброшены на диван, Валерий извлек из коробки маленький телевизор, какие-то приборы, провода и потребовал дать ему плоскую коробку, которую Настя в спешке положила на софу. В комнату пришли дети и встали позади замершей на месте Насти.

— Что это, Валерий?

— Ты что, в класс информатики никогда не заходила? Стыдно, ты же современная женщина.

— Опять компьютер, — разочарованно протянула Марьяшка и, убедившись, что в коробках больше ничего нет, покинула комнату, вернувшись к своей кукле. Кирилл остался стоять на месте, завороженно следя за ловкими движениями рук Валерия, подключающего компьютер.

— Валерий, что все это значит? — спросила Настя. — Зачем ты принес его сюда?

— Я принес тебе компьютер.

— Как это понимать?

— Я его тебе дарю.

— Я не могу принять такой подарок.

— Почему?

— Это очень дорого.

— Глупости. — Валерий решительно рубанул воздух рукой. — Это мой самый первый настоящий компьютер, который я купил и самостоятельно усовершенствовал впоследствии. Фактически от первоначальной фабричной сборки остался только корпус, все остальное я заменял по мере усложнения компьютерной техники. Сейчас у меня самая последняя модель, а выбросить этот у меня не поднималась рука, хотя он морально изжил себя. Что ты на меня так смотришь? Это то же самое, что пристроить, отдать котенка в хорошие руки. Ты разве не читала таких объявлений? Я знаю, что тебе он еще послужит.

— Мне неудобно принимать от тебя такой подарок, — упрямо замотала головой Настя.

— А если я скажу, что многим тебе обязан?

— Ты забываешь, что платишь мне деньги.

— Я не об этом. Прежде всего, я обязан тебе новыми идеями. Помнишь наш разговор об учителе и его конспектах?

— Да. А что?

— Ты подарила мне отличную идею.

— Это получилось совершенно случайно. Моей заслуги в этом нет.

— Хорошо, в таком случае давай произведем обмен.

— Какой?

— Я тебе компьютер, ты мне — свою фотографию, которая стоит в шкафу.

Настя обернулась. За стеклом в тонких рамочках стояли две фотографии, сделанные Ириной в конце лета. На одной была Галка, на другой — улыбающаяся Настя с вазой яблок на коленях.

— Хорошо снято, профессионально и с любовью. Снимал ваш знакомый?

— Можно сказать и так.

— А кто это? — Валерий перевел взгляд на другую фотографию.