Алекс заботился обо мне, и, как бы ни старался этого скрыть, я знала, что есть мгновения, которые принадлежат только мне и больше никому.

— Ладно. Спи.

Он встал с кровати и собрался уйти, но я успела схватить его за руку. И прошептала:

— Не уходи. Тебе же тоже надо отдохнуть. Ложись. Посмотри, места много, и это будет еще одной нашей тайной.

Но он промолчал, мягко высвободился из моей руки и пошел к креслу.

Ситуация складывалась абсурдная: взрослые люди, давно не по шестнадцать, а ведем себя как дети. Ради древних запретов и предрассудков жертвуем здоровьем и необходимым сном. Я даже собралась возмутиться и послать его лесом куда подальше. Не удерживать же. А этот наглец подхватил подушку и кинул ее на кровать.

Это как понимать?!

— Двигайся.

Я онемела от удивления. Алекс дважды нарушил, так рьяно хранимые им, традиции? Взбил подушечку, улегся, ножки вытянул, ручки за голову закинул — и все? Он что думает, я промолчу? Ага, сейчас!

— Наш правильный мальчик пошел против вековых запретов?

— Отстань. Думаешь в старом кресле спать удобно?

— Думаю, что нет.

— Спокойной ночи, Аврора.

— Нууу, спокойной.

Меня так и распирало от пускай маленькой, но победы. Я мысленно ликовала. Хотя, наверняка, и на лице это отпечаталось. Передо мной появился обычный человек, умеющий уставать и предпочитающий уют неудобствам. Так уж мы устроены: всю жизнь стремимся к чему-то великому, но при этом не забываем о благах цивилизации и простых обыденных мелочах, как сытная еда или мягкая постель.

Замотавшись в шерстяную ткань, как в кокон, я улеглась на бок, подложив под щеку обе ладони, и наблюдала за парнем, лежащим рядом. Алекс вроде не спал, но в темноте сложно разглядеть, открыты глаза или нет, поэтому я приподнялась, надеясь, что мое наглое вмешательство останется незамеченным. А он сразу повернул голову.

— Почему не спишь?

— Сон убежал.

— Мешаю?

— Нет. Что ты. Отдыхай. Намучился со мной, а о себе забыл.

Улыбнувшись, я сразу же улеглась обратно, только перевернулась на спину. На потолке играли отблески света от огня в печи, и я задумалась. Цвет глаз у Алекса менялся много раз: они то темнели от гнева, то блестели в темноте, то светлели, если улыбался. Верно подметили: наша душа отражается в бездне глаз и можно попробовать в нее заглянуть. А глаза этого индейца менялись так кардинально, что тот, кто захотел бы прочитать его душу, удивился бы, какая перед ним многогранная личность, сочетающая в себе хорошее и плохое.

— О чем думаешь?

— Ни о чем.

— А со стороны выглядит наоборот.

Продолжая наблюдать за игрой света и теней, я ответила, но не повернулась:

— О твоих глазах. Они имеют свойство резко менять цвет. От серых до почти черных. Или свинцовых. А иногда блестят в темноте, как у кота.

— Ты все-таки уверена, что я животное?

— Иногда думаю об этом.

— И так спокойно находишься со мной в одной… постели?

Алекс редко проявлял смущение — короткая пауза в вопросе не ускользнула от меня.

— И что с того? Я верю тебе.

— Веришь?

— Да.

В комнате повисла тишина, а я замерла и на мгновение затаила дыхание. Струсила! Испугалась увидеть его реакцию на свое откровение. Я продолжала неподвижно лежать на спине и смотреть в потолок, но уже не замечала играющих бликов над головой. Слушала стук собственного учащенно бьющегося сердца и треск догорающих поленьев. Может, я и молчала, но крик в голове оглушал. И Алекс мог бы подыграть, мог бы промолчать, отвернуться и сделать вид, что уснул, что его не тронули мои слова, но он неожиданно придвинулся ближе и прижался обветренными губами к моему виску, затем развернул к себе лицом и прижал к груди так крепко, словно боялся потерять. Или я боялась, что отпустит, и не отстранилась. Я не знала, как реагировать, что сделать, как ответить. Мысли, словно птички, потревоженные громким звуком, заметались в голове, а по телу пробежала волна мурашек.

— Спи, Волчица.

Наверное, его поведение должно было смутить, и оно смутило, взволновало, но стало тепло и легко. Я нашла приют среди многолетнего одиночества и хотела ощущать это всю жизнь. Большего и не надо в эту ночь, только чувствовать на себе согревающий жар, знать, что все же нужна, хотя он и сопротивляется, отталкивает, закрывает все двери.

Проснувшись рано утром, я не застала Алекса, а ведь хотелось увидеть его спящим. Ночь оставила нестираемое воспоминание, но такое короткое, что казалось — оно нереально. Интересно, смогла бы я связать свою жизнь с парнем из резервации, о котором знаю лишь то, что рассказывает его сестра? И что он на самом деле чувствует ко мне? Почему всегда отталкивает, а ночью повел себя так, словно сам себе противоречит? От этих мыслей и вопросов на меня накатило уныние. Я лежала, спрятавшись от мира под шерстяным покрывалом, загоняя себя в тоску, пока не вернулся объект моих сомнений и не сообщил, что пора собираться. Я радостно подскочила с кровати, надеясь, что вот сейчас встретимся взглядами и все решится, но Алекс вновь выглядел, как равнодушный чурбан и ничего не напоминало того, кто прижимал меня всю ночь к себе. Разочарование жестоко ко всем без исключения.

До поселения шли, практически не общаясь. Отстав от Алекса на несколько шагов, я наблюдала за ним, пытаясь догадаться какие же мысли роются в этой чудной голове, о чем думает этот человек именно сейчас. Думает ли обо мне? Или о том, чтобы поскорее от меня избавиться? А как же тогда прошедшая ночь? Как реагировать? Или то, что он потянулся ко мне — всего лишь краткий миг слабости?

На закате сумерки заполонили лес, и я услышала шум бегущей реки, а над кронами деревьев заметила белесый дымок, возносящийся к небу.

Алекс остановился и, махнув головой вперед, произнес:

— Смотри, — он указал в сторону тропы, поднимающейся на высокий холм. — За возвышенностью увидишь наш Дом. Поселение для родных душ. Там скрываются ответы на многие твои вопросы.

— Не издевайся.

— И не думал об этом.

Мы несколько секунд стояли на месте, словно остановили время, и смотрели в одном направлении. Алекс знал, что ждет его за холмом, а я предвкушала скорую встречу с друзьями и знакомство с Панактунк.

И вот он — таинственный уголок в самой гуще леса, где нет дорог, электричества и мобильная связь — это миф другого мира. Огромный поселок, огражденный высоким деревянным забором из плотно подогнанных толстых бревен с заостренными концами, располагался на ровной площадке. С холма можно разглядеть крыши домов и редкие деревья, растущие на самой территории. От чувства сладости, как перед встречей со старым знакомым, сил прибавилось, хотелось бежать вперед.

Высокие ворота, обитые с внешней стороны металлом, приоткрыты. Нас ждали? Деревянные дома, колодец и ярко горящий костер — это первое, что увидела, когда вошла на территорию Панактунк. Второе — Леран, идущий к нам на встречу.

— Где пропали? Почти все здесь.

Как же оказывается приятно видеть улыбающееся лицо другого человека — после двух суток наедине с сероглазым индейцем, чьи мысли заперты за тысячью замками.

— Лераааан! — я выхватила у Алекса свой рюкзак и ринулась навстречу к мужу подруги и даже собралась обнять его, но вовремя вспомнила о десятках пар чужих глаз, наблюдающих за нами. Неизвестно, как остальные воспримут сцену объятий женатого парня с чужеземкой. — Привет.

— Привет, — улыбка на лице Лерана стала шире. — Как добралась?

— Нормально. Но два дня с этим хмурым субъектом, — я бросила быстрый взгляд в сторону Алекса, застрявшего возле ворот и о чем-то задумавшегося, — перебор для меня. А где Мари?

— Вон тот дом с беседкой, — и он махнул в сторону рукой. — Иди. Она ждет.

Подруга сидела под навесом из металлической сетки, увитого тонкими стеблями какого-то растения, заполонившего всю беседку, и перебирала травы, но как только заметила меня, вся засияла и, отбросив в сторону засохшие пучки, кинулась обнимать.