— Бессмысленно, — сказал я. — У меня никаких шансов… Чего б вам не допить вино и не покончить с этим?

— Я никогда не пью во время игры, — отозвался он. — Мешает сосредоточиться.

Я тупо уставился на тридцать две фигуры лицом к лицу на поле боя и наконец понял жуткое значение этой отдельно взятой партии. Фигуры — не просто деревяшки, а образы символического противостояния, которое сделалось устрашающе личным. Чем больше я осмыслял последствия проигрыша, тем глубже осознавал, что именно стояло на кону в следующие несколько минут: мои чувства, моя свобода, мое будущее, мое бытие.

Я начал жалеть, что сам не принял яд. Даже если Смерть в конце концов хлебнет из бокала и план Дебоша сработает в точности так, как он предрекал (в чем я сомневался), я знал, что моя свобода будет раздавлена чудовищным гнетом вины. Но если я не завершу игру, мои перспективы окажутся еще уже.

Сделал первый ход, тряской рукой: e2-e4.

Смерть тут же ответил: e7-e5.

Мы избегали взглядов друг друга, но посреди поля наши пешки сомкнулись в противостоянии глаза в глаза.

Обдумывая следующий ход, я сделал попытку грубо отвлечь его.

— Раз вам не нравится то, чем вы занимаетесь, и все, что вы делаете, не имеет смысла, отчего вы тогда не уволитесь?

— Как? — ответил он, полностью сосредоточившись на центральных клетках. — Я Смерть. Это огромная ответственность. Я, может, и недоволен или, вероятно, даже разочарован, но эту работу не доверил бы никому, ее и вполовину так, как я, никто не сделает. — Он коротко поднял на меня взгляд. — Я в ловушке… Как и вы.

— Но если б вы могли уйти… если б могли заняться чем угодно еще — что стали бы делать?

Он вновь вернулся вниманием на доску.

— Занялся бы серфингом, — сказал он наконец. — И, прошу вас, перестаньте пытаться меня отвлекать.

Я двинул слоном с f1 на c4. Смерть отзеркалил мой маневр, шагнув слоном с f8 на c5. Два царственных зверя льстиво улыбнулись друг другу лицом к лицу в шеренге «c».

— Но если я разобью вас в шахматы, — продолжил я, пренебрегая его просьбой, — здесь, сейчас, в этой партии… мне можно будет выбросить из головы договор и продолжить жить?

— В маловероятном случае вашей победы надо мной, — сказал он, хмурясь положению на доске, — вы будете вольны удалиться отсюда и испытывать свою судьбу… Но жить — не совсем то слово. Вы — ходячий мертвец, и лучшее, на что сможете надеяться, — оставаться неупокоенным.

— Лучше неупокоенным, чем трупом в гробу, — отозвался я.

Пошел королевой с d1 на h5, где, в союзе с моим слоном, она угрожала одной из пешек, охранявшей короля черных. Наивный способ атаки, и отклик Смерти оказался мгновенным — но и неимоверно глупым. Возможно, музыка повлияла на его здравомыслие, или моя болтовня, или же клиент, которого он не убил. Скорее всего, его отвлекли неурядицы с Шефом: конец недели, в течение которой он постоянно пренебрегал протоколом, получал порицания за работу и сомневался в самом смысле своей службы. Как бы то ни было, в миг рассеянности или бесстыдной щедрости он сделал ход конем с b8 на c6. Я не зевал — моя королева пленила пешку перед его бессильным королем и при поддержке слона поставила шах и мат.

Он тут же осознал свою ошибку, но скорее смутился, чем удивился. Его лицо цвета желтой фасоли запылало оттенком фасоли красной.

— Детский мат, — проговорил он. — Экая досада. — Он покачал головой, закусил губу и уставился на меня. — Вы же не дадите мне переиграть последний ход? — Я вежливо отказал. — Может, до двух побед?

— Вряд ли.

— Но я просто не понимаю.

— И на старуху бывает, — сказал я.

— Мне надо выпить, — сказал Смерть, поднимая бокал к губам.

Думать надо было быстро. Если мой замысел отравить его мучил мою совесть до партии, сейчас, когда я выиграл, получится катастрофа, не меньше. Нужно его остановить, но я не знал, как.

— Давайте тост?

Он улыбнулся.

— Есть соображения?

Я налил себе еще немного вина и осмыслил варианты.

— За жизнь, — сказал я.

Мы соприкоснулись бокалами, и я вышиб яд у него из руки. Вино вылилось на доску и Смерти на рубашку-поло; бокал разбился о каменный пол.

— Простите великодушно, — сказал я. — Всю неделю что-нибудь наперекосяк.

Я, как мог, прибрался, осколки стекла, застрявшие у меня в ладони, напомнили мне о слуховом окне у Эми в квартире. Закончив, я тщательно сгреб осколки в кучку на полу. Смерть, не желая отказываться от выпивки, принял предложение допить из моего бокала, после чего обиженно сгреб фигурки в бурый ящичек.

— Остается лишь одно дело, — сказал он обреченно. Вынул из кармана брюк маленькую серебряную бляху в форме косы — такую же, как его золотая у него на рубашке. — Символ моей власти. Будь ваше испытание успешным — уже б носили сами. Но как уж есть; с каким трупом вы недавно беседовали?

— Вон с тем. — Я показал на четвергового клиента.

— Семь недель стажеров — с меня хватит. Пора решать. — Он ушел в угол и выкатил полку с бородачом. — Подозреваю, что все это так или иначе часть великого плана Шефа… И уж точно это самый эффективный метод отбора.

— Шеф — это кто? — спросил мертвец.

Смерть не удостоил его ответом, но пристегнул ему на футболку серебряную бляху, аккурат над словом «гробы». У мертвеца голос был, но он не возразил; он слышал, что происходит, но глаз не открыл и не посмотрел. Его наниматель задушевно похлопал его по левому плечу и велел встать.

У Агентства появился новый Агент.

Смерть открыл парадный выход из погреба и жестом велел своему помощнику подождать снаружи. Мертвец праздно поплелся мимо — рот открыт, глаза смотрят в пустоту, после чего налетел на ступеньки и рухнул.

— Сказать, что мне жаль покидать это место, я не могу, — сказал я.

Смерть пожал плечами.

— Вы решили, как будете прозываться?

— А вы что предложите?

Он потер подбородок.

— Мор настаивал на Антонии — в честь Антония Блока из «Седьмой печати». Но это дурацкая мысль. Раздор, несомненно, предложил бы кого-нибудь из великих полководцев, типа Александра. — Смерть оглядел меня с головы до пят, покачал головой. — Вам не подойдет. Вы больше похожи на кого-нибудь из великих обормотов. Глад, вероятно, посоветовал бы что-нибудь краткое и по существу — что совпадает и с моими предпочтениями… Может, Билл? Или Тед?

Я вспомнил «Мальтийского сокола».

— А давайте Сэм?

— Идеально, — сказал он. — Завтра поутру первым делом добавлю в документы.

Мы вкратце обсудили, что мне потребуется, чтобы выжить во внешнем мире: работа, набор грима, вероятно, кое-какая корректирующая хирургия. Смерть сказал, что поговорит с Шефом и все устроит.

— И вы вольны посещать нас, когда пожелаете, — добавил он. — Погуляем по саду, потолкуем, поздороваетесь с Цербером. — Он кивнул, довольный этой мыслью. — У нас еще десять лет по договору аренды, после чего придется переехать. Не могу сказать, что жду этого с нетерпением… — Он оглядел погреб и скривился. — Хуже всего будет с перевозкой всех этих тел.

Снаружи дул теплый ветер: жар дня умирал, начиналась прохлада ночи. Я ощутил сокрушительный, бурлящий звездопад свободы — словно проглотил будущее и дал ему просочиться сквозь стенки желудка в кровоток.

Я двинулся к изумрудному лугу в сумерках. Перейдя канал, ненадолго задумался, сколько мне осталось жить. На железнодорожном мосту спросил себя, что буду делать дальше. Но я уходил от Агентства все дальше, и вопросы исчезли, я разогнался и перешел на бег.

Я бежал к темной реке на горизонте, а там лег на берегу и вперился в восходившие звезды — и ни о чем не думал.

Утро понедельника, семь недель и один день после убийства Ада. В столовой Раздор, Мор и Дебош поглощали свои обычные завтраки, а Глад горестно наблюдал. Газеты запаздывали, разговаривать никому не хотелось, и ничего примечательного не случилось, пока — ровно в девять — не восшествовал Смерть и сердечно всех не поприветствовал. За ним появился болезненный и довольно неуклюжий спутник, облаченный в серферские шорты и футболку.