И я изо всех сил старался ему не помогать.

Его пальцы наткнулись на кромку бочки. Он схватился за край обеими руками и сунул обожженный череп в холодную воду. Сильно потряс головой. Вода забурлила и выплеснулась на ближайшее надгробье. Он вынул голову и быстро сделал три глотка воздуха, полные легкие. Кожа у него покрылась мелкими розовыми волдырями, очков не стало. Я тихонько обошел его. Он протер глаза и поковылял к дому.

— Иисусе Христе.

Все еще шалый от встречи с горячим маслом и близорукий без очков, он наступил на масляное пятно, потерял сцепление, скользнул в сторону и тяжко рухнул на левую руку. Масло впиталось в его толстовку.

Он застонал и встал. Побрел к входной двери и далее в кухню, я — за ним.

Он держался за раненую руку и жалобно поскуливал.

Слепо уставился на хаос, устроенный на кухонном полу, и проклял всех, кого когда-либо знал; затем, успокоившись, открыл ящик рядом с холодильником и достал оттуда полупустую пачку сигарет. Сунул сигарету в рот, определил, где спички, извлек одну, чиркнул, прикурил. Вдохнул и обозрел устроенную вокруг разруху, продолжил материться. Закрыл глаза руками, забыв, что еще держит спичку, и подпалил себе бровь. Завопил, уронил спичку. Прикуренная сигарета, освобожденная его криком, упала ему на левую руку.

Пропитанный маслом рукав медленно, однако неизбежно загорелся.

Он вновь выскочил из кухни и повторил забег к бочке. Рука у него горела факелом, пламя прыгало к его голове, лизало ему тело, обласкивало его. Смерть проводил его взглядом, схватил спички, открыл шкаф под мойкой и швырнул коробок в мусорку.

Я опять вышел вслед за клиентом. Руку он сунул в воду по плечо, лицо перекосило от боли и облегчения. Все тело у него содрогалось от страха, от холода. Я ощутил могучий порыв утешить его, как утешала меня мама, когда я болел. Но долг возбранял.

Когда мы вернулись в кухню, Смерть исчез. Наш клиент устал. Он сел на табуретку, с которой всего несколько минут назад свалился, и поставил ноги в лужу молока, яиц, меда и сала. В омерзении от своих напастей он стащил с себя толстовку, отшвырнул ее и принялся мыть руки и голову под краном.

Нащупывая полотенце, чтобы утереть лицо, он совершил три непоправимые ошибки:

Оставил воду течь.

Нечаянно открыл газ.

Смахнул на пол цепочку сосисок.

И тут зазвонил телефон.

— Кого, блядь, несет? — взвыл он.

Я наблюдал за ним от двери в кухню.

— Кто это?.. Говорите… Слушайте, если вам кажется, что это смешно, вы, блядь, выбрали неудачное время. Вот правда… я кладу трубку через пять секунд… Четыре, три, два…

Он шлепнул трубкой и вернулся в кухню. Запах газа уже был сильный. Клиент этого не заметил — его внимание привлек открытый кран. Он ринулся завинтить его, прежде чем вода перельется через край, слегка поскользнулся на жидкой пище и зацепился шнурками за связку сосисок.

Сосиски накрепко сплелись с его ступней и проследовали за ним до самой его смерти.

Телефон зазвонил вновь.

— Да еб вашу…

Человек и его неотлучные сосиски поскакали к телефону вместе.

— Если это опять вы… Ой… Здрасьте… Нет, я просто думал, что вы… Нет, не беда… Да… Угу… Пятьдесят фунтов на три тридцать? Да, конечно… Нет, ничего… У меня тут просто небольшая авария, вот и все… Да… Подождите, кажется, я чую газ…

Он поковылял обратно в кухню, сосиски мчали вслед, словно взбешенная гадюка. Он выключил газ, оставил дверь в кухню нараспашку, открыл и входную — проветрить.

За дверью стоял пес Цербер.

Цербер был голоден. Он любил сосиски.

Три красных языка истекали слюной.

Смерть спустился по лестнице как раз вовремя, чтобы посмотреть, как его питомец набрасывается на свиные сосиски, приделанные к маленькому, толстенькому, вопившему человеку.

— Кто звонил вторично? — спросил он.

— Не знаю, — ответил я. — А первым?

Он позволил себе меланхоличную улыбку.

— Вы кто, черт бы драл, такие? — Наш клиент глазел на нас со смесью паники и ужаса. Он яростно тряс ногой в безнадежной попытке вырвать ее из трех крепко стиснутых собачьих челюстей.

— Я Смерть, — сказал Смерть и протянул руку.

Человек помчался через дорогу, вопя. Цербер последовал за ним, зловеще рыча, выражая намерение не отставать. Мясо, невинный участник всего этого, застряло между развязанными шнурками и слюнявыми челюстями пса.

— Похоже, опять дождь, — отметил Смерть. Скорее летний ливень: капли плюхались на гравийную парковку у кладбищенских ворот, в равной мере окропляя израненную голову нашего клиента и его чудовищного обидчика, орошая свежескошенную траву, заполняя мерцавший воздух тысячами искристых огоньков.

Ценой одной сосиски человек наконец освободился от смертельной песьей хватки и ринулся вверх по склону к погосту. Цербер решил, что это несообразная награда за его усилия, и бодро помчался следом; они встретились вновь у могилы на вершине. Пляска отрясания с ноги и рыка продолжилась — ритуал круженья и сокрушенья, перемежавшийся нечеловеческими воплями. Мы неспешно шагали следом под дождем.

— Должен ли он так сильно страдать? — спросил я.

— Не я устанавливаю правила, — сказал Смерть. — Все так, как есть.

— Но все это могло кончиться гораздо быстрее.

Смерть отвернулся.

— Ему просто не везет, вот и все.

Троица — клиент, сосиски и адская гончая — скакала, металась, рычала и материлась по холму. Пару раз они удалялись все вместе и кружили вокруг нас, словно планеты, пойманные полем тяготения двух солнц, а затем, будто освободившись от нашего притяжения, уносились в пространство — тела хаоса в постоянном движении. Смерть хранил задумчивое молчание, пока не увидел, что мужчина выписывает пируэты вблизи разверстой могилы.

— Пора, — сказал он.

У могилы не было надгробия, зато из кромки торчала лопата. Рык Цербера сделался глубже — он применил последнюю собачью уловку, чтобы отобрать сосиски: яростно помотал головой из стороны в сторону. Сила этих рывков вывела противника из равновесия, тот покачнулся назад, к зиявшей в земле яме. Выкопанная глина осклизла от дождя.

Он поскользнулся.

Удержался стоя, шагнув назад.

Налетел на лопату и рухнул вниз, изгибаясь в воздухе.

Но земля не поддержала его — под ним был лишь черный провал шести футов в глубину. Пока он летел — зацепил головой стенку могилы. Тело плюхнулось с тихим чваком, выплескивая воду из ямы на свое же проклятье — пса.

Цербер невозмутимо наблюдал с края могилы. Розовая связка свиных сосисок свисала из его ухмыльчивых пастей.

— Скользит, спотыкается, падает, окунается, — угрюмо подытожил Смерть, похлопывая среднюю собачью голову. Мы, словно грифы, устроились на кромке ямы. Наш клиент лежал лицом вниз в грязи, судя по всему — без сознания.

— Он умер? — спросил я.

— Скоро. Он захлебывается.

Цербер сгрыз две сосиски в стремительной последовательности. Смерть поддразнил зверя, угрожая отнять остальное. Не зная почему, я уткнул лицо в ладони.

Эми позвонила через десять дней после нашей второй встречи и устроила мне визит к ним домой в грядущую среду после обеда. С ее первого звонка прошло примерно три недели. Квартира находилась в доме непосредственно над кафе на автобусной станции, где мы впервые пообщались. Что еще важнее, с учетом произошедшего месяц спустя, это был пентхаус.

В промежутке я не мог прекратить думать о ней, и одно воспоминание возвращалось особенно упорно.

Идет снег. Мы бредем вдоль реки у северного края луга, по кромке темного леса. Черные деревья прорывают белую землю, словно штыри внутри «железной девы». Снег неглубокий, скрипит под ногами, нехожен, нетронут. Золотой вечерний свет слепит сквозь прогалины между стволами, сверкает на льду набрякшей реки.