— Я и не буду этого делать. Но вот с новыми долговыми обязательствами молодого графа, я так поступить не могу. И условия его кредитования, будут более жёсткими.

— Как? Так вы-ы…?!

— Нет, нет, молчи, не говори ни слова. У меня создалось такое впечатление, что ты, мой сын, меня абсолютно не знаешь. А ведь я не какой-то там процентщик. Сколько я потратил на эту закупку, столько серебряных рублей Александр и должен мне возвратить. Только уже в течение четырёх месяцев — иначе уже я понесу существенные убытки. Да и я не меценат. И вообще, юноша, не смейте повышать на отца голос. Такое впечатление, что вы позабыли про все правила приличия.

— Но папа́! Зачем вы тогда влезли в это дело, если оно вам столь обременительно?

— Начну с того, что делом твоего друга заинтересовался купец Кокорин. А у этого пройдохи, на прибрать к рукам чужое прибыльное дело такой нюх — любой охотничий пёс позавидует. Так что, для начала, лучше сделать так, как предлагает Данилка.

— Это всё равно мерзко. Мы, вместо того чтоб вытащить утопающего из воды, навешиваем ему на шею камень.

— Не совсем так. Ты, доставив твоему другу этот караван, расскажешь ему всё, о чём мы с тобой сейчас беседовали. И предложишь ему единственно возможный выход из этой ситуации.

— Какой же такой выход вы ему оставили?

— Умерьте свой сарказм, отрок. Не заставляйте меня думать о вас хуже, чем вы есть на самом деле. Да. Я, в этой ситуации, тоже ищу выгоду. Револьверы, которые я смогу получить в качестве расчёта за поставленное железо, пойдёт на укрепление нужных для нашей семьи связей. Но это позволит Александру поскорее погасить свою задолженность перед нами. И если он внемлет нашим советам, то и не потеряет свою артель. Следующее, мы как можно скорее отошлём к нему пятерых холопов-отроков, пусть твой друг обучит их ремеслу оружейников. Этим он ещё уменьшит свой долг.

— Но зачем это вам, папа́?

— У нас, в империи, ещё никто не выпускает такое оружие, хотя желающих его приобрести весьма много. И тот, кто наладит его выпуск первым, будет в нереально большом прибытке.

— Но ведь его уже выпускают Британцы.

— Да, это так, а в Россию его всё равно не продают. И в ближайшее время, никто этим заниматься не собирается. А если это и будет происходить, то это "капля в море".

— Так вы…?

— Да, да. Именно это я и собираюсь сделать. Наша семья не только поможет Александру Юрьевичу, но и сама получит возможность укрепить на этом своё финансовое благополучие. Я в отличие от юного графа, знаю каким образом реализовать всю продукцию производимую его оружейными мастерами. Ну а если твой друг сглупит, и разорится, то я сделаю всё, чтоб тот мастеровой — инкогнито, нашёл приют именно у нас, а не у Кокорина.

— Снова вы отец говорите о неком таинственном механикусе, дался он вам…

— А ты посмотри, что сделал этот "самородок". Я видел пистолет островитян, держал его в руках и даже выстрелил из него пару раз. И вот сейчас, смотря на это чудо, я понимаю, что оно превосходит то, что мне с таким бахвальством показывал английский торговец. По-моему, именно это, лежащее сейчас передо мною изделие, является следующим шагом в развитии оружейного искусства.

— Как? Разве такое возможно? Ведь я никогда не замечал за Алексом склонности к увлечению огнестрельным оружием.

— Возможно сын, ещё как возможно. Твоему другу не обязательно разбираться в новых веяниях развития оружия, главное, что он смог найти такого мастера и как-то заставил его на себя работать.

Можно сказать, что постепенно, пусть и так безоговорочно как того хотелось главе семейства, но Михаил согласился со всеми доводами своего отца. И после долгого обсуждения, день выхода каравана, был назначен на утро двадцать седьмого декабря. Как раз, к этому времени, Николай Юрьевич собирался окончить с подбором будущих школяров-ремесленников. Впрочем, заняться подготовкой к предстоящей деловой поездке так и не получилось, по крайней мере, в этот день. Так как пожилой слуга, вышколенный в вопросах этикета не хуже чем лакей императорского двора, пригласил обоих господ спуститься в столовую — к ужину.

Михаил, никак не мог настроиться на общесемейную трапезу. Нет, он не сидел в полной задумчивости, отрешённо смотря в одну точку. Молодой человек отведал кутью, угостился ореховым пряником и ещё парой блюд; отвечал на вопросы, если к нему обращались, и, слишком часто смотрел на пустой столовый прибор бабушки Анастасии — матери отца. Посуда стояла на том месте, где ещё в начале этого года сидела эта сухонькая женщина и с отречённой тоской посматривала на родственников. А вот в первые дни лета её не стало, ушла также тихо, как и жила, уснула вечером, а утром уже не проснулась. Так что мать с отцом, заметив частые взгляды сына в ту сторону, восприняли это как думы внука об усопшей бабушке, поэтому старались лишний раз не отвлекать его. А вот думы Михаила, пусть и были связаны с бабушкой, однако имели немного другое направление, ему казалось, что эта седовласая старушка, смотрит откуда-то сверху своими обесцвеченными от возраста глазами и укоризненно качает головою.

"Как же так, внучек? — звучал в его ушах её слабый голос. — Я понимаю, что слово отца для сына закон. Однако Сашенька твой друг, а помощь другу не должна преследовать никакой корысти…"

Нет. Муки совести не так сильно мучали молодого графа, чтоб омрачить великий праздник. Но и не позволяли полностью погрузиться в атмосферу празднования торжества. Так что, не будем заострять на этом особое внимание и перенесёмся на визит юного графа к другу, который с самого начала испортил Михаилу настроение.

Где поселяется пусть и лёгкое, но уныние, там жди ещё чего-либо неприятное — как минимум, и это подтверждение этой теоремы жизни, не заставило себя ждать. Не прошло и четверти часа, как граф Мусин-Елецкий покинул родовое гнездо, как его открытые сани обогнали ещё более медленно двигающуюся волокушу, запряжённую чахлой лошадёнкой. И закутанный в медвежью шкуру Михали хорошо разглядел тщедушного мужичка в многократно залатанном тулупчике, который остановившись, суетливо стянул с головы плешивый треух, и отвесил поясной поклон. Казалось, что это длилось целую вечность, так как был рассмотрен и опустошённый горем взгляд селянина, и его скорбная ноша, покоящаяся на примитивном возке, и то, что это было небольшое, максимум подростковое тельце, плотно замотанное в старую мешковину — некое подобие савана. Выходит, что этот истощённый возница, везёт свою ношу в сторону погоста. И увиденное, только усилило гнетущее состояние души, которое, с утра завладело молодым графом. Так что он, кивнув в ответ на приветствие, машинально, с излишней поспешностью, отвёл взгляд в сторону.

Более или менее успокоиться, удалось, подъезжая к поместью друга. И то, на душе было неприятно, а перед глазами стоял образ фигуры кланяющегося крестьянина, его впалые, почти безумные глаза и замотанное в саван тельце его умершего ребёнка. Так что, первая улыбка и дружеские объятья с Михаилом, были проделаны чисто механически. А вот завязавшаяся после этого беседа, смогла пусть на немного, но успокоить его растревоженную душу.

— Рад тебя видеть в своём доме, друг. — ожидая когда у гостя примут шубу, радостно говорил Александр. — Особо рад тому, что ты приехал именно сегодня.

— Даже так.

— Конечно так, ведь ты не предупреждал о своём намерении посетить меня, и я гостил в родительском доме. Благо, не смотря на бурные возражения своей матушки по поводу моего поспешного отъезда, я вернулся в свой дом вчера вечером. Поэтому имею радость встречать тебя.

— Да-а-а, выходит мне и в самом деле сильно повезло.

— Нет, Михаил, мне повезло больше. Меня посетил мой настоящий друг и не с пустыми руками. Не знаю, каким образом ты узнал о моей проблеме с железом, но я очень рад, что ты его привёз.

Вот так, беседуя, оба молодых человека направились в гостевой зал, желая приятно провести время, за неторопливой беседой, пока будет накрываться обеденный стол.