"Да, — размышлял Александр, через десять дней семейной жизни, смотря в спину своей жены, которая накинув домашний халат, "отбыв получасовую повинность", покидала спальню мужа, — она не Алёнка. Только мой рыжий ангелочек, могла сама, без "официального приглашения" всю ночь делить со мною ложе, и не думать о том, как поскорее вернуться, в свою отдельную спаленку, на личную, "холодную" постель. Видишь ли, оправдывалась она: "В нашем обществе так не принято. Что у нас настолько маленький дом, что я не имею право на свою комнату? Хорошую такую спальню, где я могу отдохнуть, а после ночи, или тяжёлого дня, припудрить носик. Я не желаю, чтоб проснувшись, ты видел меня растрёпанной, не красивой. Да и вообще, существуют определённые правила приличия, кои нарушать невместно". — А кому, какое дело, как выглядит по утрам моя супруга, где всю ночь она спит, со мною, или в отдельных апартаментах? А вздумай, я для согрева постели, начать приглашать туда кого-либо своих дворовых девок, то уверен, вмиг жёнушка начнёт выказывать свою жуткую обиду. Это уже проверенный факт. После того как не стало Алёны, точнее, не так уж и давно, я нашёл себе зазнобу. Девку тоже зовут Алёной, и она также была подарена матерью, в тот, последний её дар любимому сыночку в честь новоселья. Только получать вольную, девушка не пожелала. Чего-то она испугалась. Только чего в свободе может быть страшного? Непонятно. Алёна даже расплакалась, да так горестно. Вот так дальше и жила в моём поместье, не меняя своего статуса, при этом, добросовестно выполняла обязанности учительницы математики для обучаемых ремеслу отроков, да при случае, начала одаривать молодого графа томными взглядами и прочими намёками допускающими более близкие отношения. Естественно, она добилась своей цели. Ведь Я не монах и быть таковым не стремлюсь. Ради справедливости стоит сказать, что вольную для этой девицы я не уничтожил, а надёжно спрятал, в простеньком таком сейфе. И как оказалось, это было наилучшим решением".

Правота этих мыслей было подтверждена через пару дней после окончания свадебных торжеств, Лиза безошибочно вычислила свою "соперницу" и на ту посыпались упрёки в нерадивости и прочих пороках, как из рога изобилия, доставались они ей по поводу, и без оного. Что показательно, ополчилась новая барыня только против неё. Причём, пообещала, что в ближайшее время переведёт девку на самую чёрную, или даже каторжную работу, или продаст её первому встречному. На отповедь мужа, что именно он в этом доме хозяин, и только ему решать, кому и где работать, как и определять, насколько работник хорош, молодая жена только покаянно смотрела в пол, со всем этим соглашалась. Но выйдя из комнаты, продолжила третировать Алёну, только делала это тихо и как она думала, незаметно. Да-а-а, временами женщины неисправимы.

Когда управляющий, обычно уверенный в себе мужчина, стараясь не встречаться с барином взглядом, доложил Александру о том, что барыня, по-прежнему не просто третирует, а в буквальном смысле пытается сжить со свету Алёну, то он, поначалу вскипел и хотел устроить по этому поводу грандиозный семейный скандал. Если Лиза не понимает нормальных слов, то может быть, после этого образумится. Но немного успокоившись, подумал и решил не опускаться до разговора на повышенных тонах, а сделать всё по-другому. Для начала, по его волевому решению, в имении больше не будет крепостной девки Алёны, а вместо неё появится мещанка Алёна Ермолова, нанятая на преподавательскую службу, для работы с отроками. Узнав об этом, девица, успевшая тысячу раз пожалеть о том, что в своё время сама отказалась от свободы весьма эмоционально проявила свою радость тому факту, что её вольную барин так и не сжёг, да и выгонять её за приделы своего имения не собирается. Сняв повисшую на нём и засыпавшую его поцелуями женщину, Саша пояснил новоиспечённой мещанке, что поступил так только потому, что для свершения его задумок педагогов не хватает, и он, ими, разбрасываться не собирается. Он думал: "Пусть думает, что я расчётливая сволочь, от этого ей легче будет порвать сложившиеся между нами амурные связи". — Убедившись, что Алёна справилась со своими эмоциями, Александр отправил её к Акиму, чтоб тот выделил ей один из пустующих домов. Усиливая создаваемый для девицы образ холодного и расчётливого работодателя, так и сказал: "Я тебя нанял, буду тебе выплачивать неплохое жалование, и кроме меня, тебя, никто уволить не сможет. Никто, даже моя жена. Но. За это, я требую, чтоб в общении с ней, ты соблюдала все нормы приличия. Да. Ещё хочу прояснить один момент, ты свободная женщина, а я недавно женился и между нами, больше не может быть никаких амурных отношений. Надеюсь что ты умная женщина и на меня, не обижаешься. Такова жизнь".

"Сачжанним[67], - дождавшись дозволения войти, в дверях показалась молодая кореянка, которая, не переставая кланяться, и при этом, одновременно говорить, слегка подволакивая ноги, вошла в кабинет, — вам пришли письма, которые вы так долго ожидали, сачжанним".

Иосиф, как это и полагалось по введённому им же корпоративному этикету, натянуто улыбнулся и даже снизошёл до того, что жестом указал, куда надлежит положить доставленные конверты. Но в этот момент, в душе, он ругал тестя за то, что в погоне за дешевизной, тот привлёк на такую ответственную работу этих никчёмных азиаток. Пусть он и ожидал корреспонденцию из далёкой Московии, но появлению именно этого курьера, он не обрадовался. Улыбаясь, он думал: "Кошмар. Во-первых, то, что написано в донесениях, может являться особо секретной, служебной информацией, а тут, эта бестолковая азиатка, открыто держа в руках конверты с хорошо заметным, ярким штемпелем секретно, перемещается по всем офисам и делает это без какой-либо охраны. Во-вторых. Кто дозволил этой дуре прикасаться к адресованным мне документам? И вообще, стоило ли с таким отношением к секретной информации, платить такие деньги за пересылку корреспонденции в нашу страну диппочтой, затем под усиленной охраной доставлять эти бумаги сюда. Чтоб наши же служащие, своей безалаберностью, сводили мои деньги и старания на нет. Всё. Сегодня же устрою шефу нашей курьерской службы нагоняй…".

Пока Иосиф всё это обдумывал, кореянка с частыми поклонами покинула помещение, почти бесшумно притворив за собою дверь. Так что, Шимин так и не придумав как ему наказать безалаберных курьеров, взял верхний из принесённых конвертов, вскрыл его и приступил к изучению его содержимого. Вначале, на его лице появилась лёгкая улыбка удовлетворения. Его дела в далёкой России шли весьма хорошо. Чему способствовало повальное увлечение интеллигенции революционными идеями. Оставалось, только слегка корректируя необходимыми информационными сбросами, будоражить и направлять эмоции толпы в нужном направлении. Как, один из его весьма амбициозных русских агентов перевёл ему одну мудрую пословицу: "Назовите человека сто раз свиньёй, он и захрюкает". — И ведь в этой поговорке что-то есть. Пусть ему не нужно кого-то раздавить на столько, чтоб этот кто-то потерял чувство собственного достоинства и стал изгоем. Но если толпе внушать что жизнь их трудна до безысходности, да настолько плоха, как нигде в мире, то это стадо в такую чушь обязательно уверует. К этому стоит добавить и то, что службы политической безопасности этой империи бездействуют, и, не смотря на это, всё население этой страны их презирает, и никак иначе, чем сатрапами не называет. И это ещё не всё, оно искренне верит в сплетни о "злодеяниях", творимых в застенках имперской охранки.

"Какой простор для деятельности наших агентов! — Иосиф за малым не озвучил свою восторженную мысль. — Странно это. И почему эта держава до сих пор не рухнула к нашим ногам? Непонятно".

Вскрыв второй конверт, Шимин буквально через пару минут озадачился. То, что было написано в этом конверте, уже не радовало. Пусть на общем фоне это и выглядело как маленькая, незначительная помеха, но в целом, ситуацию стоило изучить подробнее, и всё равно, не зависимо от результата, для её исправления, необходимо задействовать если не все, то не малые ресурсы. Не стоит пренебрегать этой информацией, ведь те события имеют шансы стать пусть небольшой, но проблемой". — В кабинете, "висела гробовая тишина", его хозяин, уподобившись статуе, замер, и только редкие движения рук, да ровное дыхание, выдавало в нём живого человека.