Юрий Владимирович слушал своего сына внимательно, он даже аккуратно сложил, и отодвинул в сторону все письменные принадлежности. И выражение лица, и его взгляд, говорили, что он ждёт от своего чада то ли более подробного рассказа, то ли немедленного покаяния во всех своих проступках. Александр это видел, поэтому, ненадолго смолк, обдумывая то, что хочет сказать в завершение. Точнее то, что можно озвучить.

— Я конечно виноват перед вами. Я ослушался вашей воли, но мне нужно было самостоятельно во всём разобраться. Так уж вышло, что долгий период восстановления, если возможно так выразиться "лечения" электричеством, пошёл мне на пользу. Многое удалось переосмыслить и понять. Больше я ничего не скажу.

— Не можешь, иль не хочешь?

— Не могу. В чём-то я ещё сам не разобрался, а кое-что, является не моею тайной.

— Это похвально сын. И то, что сам осознал свою вину, и то, что не желаешь раскрывать чужие секреты. Однако ты ослушался моего слова. Но за это, я тебя не накажу, как подобает поступить с малым дитя, а заставлю жить самостоятельно, пора взрослеть, Александр. Вон, видишь, на бюро лежит пакет, это документы на соседнюю усадьбу ныне покойного князя Увельского. Я выкупил у кредиторов все его долги, и отныне она и проживающие на тех землях три сотни душ, принадлежат мне. Так вот. Даю тебе два года, чтоб ты привёл её в порядок. Не справишься — не обессудь.

Александр помнил ныне покойного соседа, немного чудаковатого, пожилого пехотного полковника в отставке, не пожелавшего жить жизнью штатского человека. Так что, у него было небольшое "войско", состоявшее из молодых холопов, которое он постоянно муштровал. В отличие от солдат регулярных частей, вместо настоящих ружей, они занимались с деревянными макетами. Правда, некоторые болтливые кумушки поговаривали, что и с настоящим оружием, эти орёлики тоже баловались. Только не в этом суть. Дело в том, что увлёкшись своими солдатиками, полковник позабыл о том, что своим уделом необходимо управлять вот и ввёл его в упадок. Только был у князя Увельского некий тайный покровитель, не позволивший пустить имение с молотка, скупавший все долговые расписки старика и позволивший ему дожить свои последние годы в родных стенах. Как оказалось, этим неизвестным меценатом был граф Мосальский-Вельяминов старший.

— Отец, так это вы поддерживали Вениамина Игоревича? Вы скупали его долговые расписки?

— Да, я. И не только их скупал. Но поступить иначе, было нельзя. Пусть князь имел несносный характер и общаться с ним было очень тяжело, однако он сотворил столько славных дел, во славу империи. Так что поступить по-другому было невозможно. Да и о тебе нужно было подумать, сын. Всё моё имущество я завещаю твоему старшему брату — он единственный кто связал свою жизнь с армией. Твои сёстры, как птахи, повзрослеют и упорхнут из родительского гнезда. Ну и тебе необходимо где-то жить, вот я и озаботился этим. Так что, сегодня же уедешь в свой новый дом, а я снимаю с себя всю дальнейшую ответственность по его содержанию. Все документы выправлены на тебя. Дерзай. Кстати, вся прислуга, выделенная мною на время твоей учёбы, это ещё один мой дар, тебе.

Всё стало ясно. Все шло как обычно. Отец принял решение, и все обязаны его исполнять. Мать с сёстрами уехала к своей родне, чтоб не портить воспитательный момент своими слезами. Сын, окончивший учёбу и не желающий "браться за ум", получает некий стартовый капитал и должен начать самостоятельную жизнь — не справится, сам виноват. Однако Александру, от этого было не легче. Он видит, что над империей, в которой ему предстоит жить, сгущаются тучи лихолетья, он не знает, что ему делать, а тут ещё новая забота, нужно приводить в порядок обветшалую усадьбу. Благо, отец сделал свой последний подарок, сегодня — завтра, из городского дома будут перевезены все его личные вещи. Ну и все тамошние хлопоты, отныне ложатся на Сашкины плечи. Так и хочется сказать: "С-па-си-бо, тебе, отец". — Только эти слова, уже ничего не изменят.

На прощание, Юрий Владимирович встал, подошёл к сыну, обнял его, и сухо сказал: "Всё сын, иди. Да поможет тебе бог". — После чего, молча протянул неизвестно как появившуюся в руках чековую книжку, как оказалось, это и есть выделенный отцом стартовый капитал. Постаял с пару секунд, отрешённо рассматривая Александра, затем вернулся на своё рабочее место и снова взялся за перо. И это было сигналом, что аудиенция окончена.

Снова неспешная поездка, только уже в простеньком шарабане[24], да ещё мешает расслабиться сидящий рядом хмурый стряпчий, должный представить новому хозяину управляющего имением. Вокруг была тишина, только слышится поскрипывание гружёной телеги, плетущейся немного сзади. В ней лежат книги, и те личные вещи Александра, которые до этого хранились в отчем доме. Всё. Как говорится: "Все концы обрублены и твоя лодка, отчалив от пирса, поплыла по реке жизни. И куда она пойдёт, вперёд, или на дно, зависит только от тебя. Дерзай Сашка".

Любая, даже очень дальняя дорога приводит путника в нужное ему место, так было и сейчас. Молодой, видимо только недавно окончивший обучение стряпчий "ожил", встрепенулся, посмотрел вперёд, и сипло, видимо из-за пересохшего горла, сказал:

— Вот ваша светлость, мы уже почти приехали.

— Вижу.

— Ваш батюшка сказал, что вы прекрасно знаете все эти земли, в детстве иногда с ним здесь бывали.

— Да. Это именно так. — Александр говорил, не оборачиваясь к своему спутнику, уж больно, в этот момент, тот был суетлив, а у молодого графа и без того, на душе "шкрябали кошки".

— Тогда, позвольте мне не показывать вам всё ваше владение, а довольствоваться только представлением управляющего и осмотром состояния самого имения.

— Извольте. Буду даже рад этому.

— Благодарю вас граф. Вы только поймите меня правильно, но люди, про гайдуков вашего предшественника, поговаривают тако-о-е.

— Так чего они поговаривают? — машинально поинтересовался Александр, он как никто другой знал, что под присмотром его биологического отца, холопы не сильно-то забалуют.

— Но то, что они держат в строгости все принадлежащие вам селения, это само собою разумеющиеся. Но поговаривают, что они вышли на большую дорогу. Вот так-с. Стали, стало быть, душегубами.

— Странно. Но мне, моим отцом, про это ничего не было сказано.

— Не мудрено. За руку то, их никто ещё не поймал-с. Но, всем известно, что неподалёку от ваших земель, оружные люди пошаливают. А на днях, вообще-с, почтовую карету ограбили, перестреляв сопровождавших её фельдъегерей. Вот так-с. А кроме этих бойцов-с покойного Вениамина Игоревича, в округе, больше никто стрельбе не обучен. Вот так-с. Сейчас, об этом все судачат-с, да и да и служивых понагнали, ищут-с убивцев и похищенное имущество.

— Разберусь. Но и впустую, брехать всякую чушь о моих холопах, не позволю.

— Да я то что? Я всего лишь говорю вам о слухах, связанных с вашей усадьбой. И чтоб вы были готовы к тому, что в скором времени, к вам, кто-либо из уголовной сыскной управы пожалует. Или околоточного с солдатами пришлют.

— Придут, препятствовать их расследованию не буду. Даже буду оказывать посильную помощь. А пока в суде не докажут, что мои новоприобретённые холопы являются татями, не дозволю чтоб, про них велись такие сплетни. Надеюсь, мы с вами, друг друга поняли?

— Разумеется.

Стряпчий, чьего имени, Александр так и не запомнил, впрочем, он и не старался это сделать, так вот, этот чиновник умолк и снова нахмурился, нахохлился, как обиженный воробей. Так что молодой граф, после того как ему на ум пришло это сравнение, еле сдержал улыбку.

Благо, успевшая поднадоесть своею монотонностью поездка окончилась и небольшой караван, неспешно въехал во двор усадьбы. Вот тут, граф увидел "войско" покойного Вениамина Игоревича, то, о котором ему ни так давно рассказывал сидящий рядом чиновник. Молодые, крепкие парни, человек двадцать, не меньше, выстроившись по ранжиру, стояли по стойке смирно и смотрели немного вверх и вперёд. Все были одеты в одинаковую форму, напоминающую одежду запорожских казаков, пусть и изрядно поношенную, но чистую и ухоженную. При этом, как показалось Александру, рожи у всех, без разбора, были сплошь бандитские. Эту схожесть усиливало то, что почти у всех "гайдуков" были расплющенные носы, а несколько человек, имели уродливые шрамы на лице. Командовал ими холоп, лет тридцати, не меньше, был этот человек, также как и все, высок, плечист. И самое неприятное, этот командир ряженых, смотрел на графа оценивающе, или даже пренебрежительно.