«Помню, что было холодно. Помню, были наги леса…» Помню, что было холодно. Помню, были наги леса. Ранней весной, на Сретенье, снег ещё не сошёл, Случилось в селе событие, достойное книги Гиннесса: Срок отбыв наказания, Кузин пришёл Сашок. «Только что из колонии!» – бабы в селе заахали. — Ой, а худой-то, батеньки! Смирен на вид, а так…» Брата его припомнили, как тому забабахали За бандитизм и насилие, кажется, четвертак. Кузин проведал родичей и наведался в чайную. Выпил портвейна красного и, распахнувши дверь, Молвил во всеуслышанье: «Совесть, односельчане, моя Чище стекла теперича, чище стекла теперь!» Эх, до чего ж преступники на повороты резвые! Спец по делам поваренным, пробуя острый нож, Кузин этим же вечером курами не побрезговал — Шеи свернул двум Вариным и Полининым тож. Утром по следу снежному взяли его с подельником, Тоже с башкой бедовою, хоть оторви и брось. Новое дело Кузину завели с понедельника. Следствия, как мне помнится, быстро крутилась ось. Помню, по репродуктору что-то Эмиля Гилельса Передавали. Славный он всё-таки пианист! Бабы мудро заметили: «Надо бы в книгу Гиннесса Случай сей оприходовать. Кузин – большой артист!» «До большака, что пролёг из Касимова в Туму…» До большака, что пролёг из Касимова в Туму, С Гиблиц, Гуся (он Железный, не путать с Хрустальным!) Бабы идут уловить хоть какую фортуну, То есть продать кое-что. Притомились, устали. Насобирали грибов, всего больше, конечно, лисичек. Благо, от дома до леса совсем недалече. Мелочь несут – упаковки хозяйственных спичек, Вёдра черники, что зренье угасшее лечит. Гриб, он в ходу и сухой, и солёный, и свежий. И нарасхват, как всегда по сезону, черника. Лишь на дары на лесные сегодня надежда. Благо, лисичка совсем не бывает червива. Засветло встали, шагали, не жалясь на грузы. Пнями-колодами до крови ноженьки сбили. Трасса шумна. Помидоры везут и арбузы Длинной армейской колонной с Кавказа джигиты. Варя припёрла чугун с рассыпухой-картохой. Поля сварить догадалась наваристый борщик. Всё разбирают на трассе довольно неплохо, Всё раскупает отнюдь не скупой дальнобойщик. Пыль от колонны гружёных машин оседает. Так вот зимою, внезапная, катится вьюга. «А у тебя, я гляжу, всё один покупает, — Молвила Поля, – хитрющий такой шоферюга. Точно, барыга! Нужны ему ягоды-травки! Всё покупает с какой-то улыбкою мерзкой. С ним ты зачем отъезжала вчера до заправки? Чем, говоришь, расплатился? Тушёнкой армейской? Дура! Небось, там одна непотребная соя! Что, без тушёнки борщи получаются жидки?..» Тихо бранясь, огрубевшие пальцы мусоля, Деньги считают, домой собирают пожитки. Вот собрались, на дорожку водички напились. Каждая всё-таки выручке нынешней рада. Надо еще добрести до Гуся и до Гиблиц, Утром опять по грибы и по ягоды надо. «Тряской дорогой, с ухабами, ямами…» Тряской дорогой, с ухабами, ямами, — Эй, осторожней! — Думая думушку, еду я с ярмарки Пустопорожний. Пилит, как червь золотистое яблоко, Женушка Варя, Что задарма перекупщику Якову Отдал товар я, Что надурили меня, облапошили Яковы снова… «Ладно, не ной! Но зато ты с калошами — Чем не обнова! Трудные, Варя, но духом не нищие Прожили годы. Глянь, я с какими купил голенищами Нынче заброды! Славная ярмарка! Тихая, мирная. Дивная осень!.. А золотую я выловлю, милая, Невод забросив…» «Как же здорово здесь! Он не выцвел…» Как же здорово здесь! Он не выцвел, покоясь под небом, Старый пруд за селом, мой Байкал, моё озеро Рица… В ожиданье машины с продуктами, главное, с хлебом, Новость в городе вызнав, говорила вчера фельдшерица: «Да, с армяном… Ашот… родила ещё в прошлое лето… Представляете, бабы, а мы и не знали доселе! Ну так вот, узнаю: поместила в приют Виолетта Годовалую дочь. Как порушило времечко семьи! Да, он выгнал её… Опростала, как водится, брюхо, И – трава не расти! Эх, взглянула б на дочку мамаша!..» И мне вспомнилась тотчас Виолеттина мама — Надюха, Девка с горькой судьбой, раскрасавица сельская наша. От её красоты не укрыться, бывало, не деться. Равнодушно смотрю на дурацкие конкурсы в мире. Каюсь, сам пацаном на неё я любил заглядеться. Она старше меня была года на три, на четыре. Нет, пожалуй, на пять. Ведь она же ровесница Нине. Ухажёры вились возле тихого домика крали. Вон их дом край села, если можно назвать будет ныне Домом рёбра стропил, потому как железо украли. Соблазнив неземной красотою иных побережий, На крутой иномарке, на белого цвета «Тойоте» Девку попросту выкрал какой-то кавказец заезжий. Надя крикнула всем, уезжая: «Здорово живёте!» Ей «останься!» кричали, но были мольбы бесполезны, И трава-мурава затянула тропинку к порогу. Год назад умерла от какой-то тяжёлой болезни. Виолетта рожала, а Надя преставилась Богу. Всё о Наде и дочке я за чаем узнаю у Нины. Память детская вновь унесётся далёко-далёко. Надо б завтра проведать глухие её Палестины. Я ведь сам пацаном там порою крутился у окон. |
