Счастье О нём задумываясь часто, его не видим мы подчас. И ждём несбыточного счастья, что где-то там горит, лучась… Не ценим радости свободы, пытаясь разгадать секрет. А счастье – это просто годы, нам не оставившие бед. А счастье – выйти рано утром и синеву вдохнуть легко, всем сердцем ощутив минуту, минуту счастья своего. 1965 «Ну вот и снег. Грузовикам…» Ну вот и снег. Грузовикам он за ночь наполняет кузов. Лежит везде желанным грузом, послушный лыжам и рукам. Ну вот и снег. Летят легко снежинки, радостны и ярки. Над улицей и над рекой они играют в догонялки! Ну вот и снег. Он всё прикрыл – листвы опавшей грусть и горечь. И обнимает целый город, как пара белых лёгких крыл. И очень хмурый человек, как будто сбросил груз никчёмный, стоит, вздыхая облегчённо: «Ну вот и снег… ну вот и снег…» 1965 Чёрные берёзы Среди привычной тишины над берегом, у кручи стоят они, почти черны, корявы, но могучи. Была пора: белы, легки, вплывали в воздух синий!.. У их подруги – у реки о той поре спросите… Ах, белизна!.. Зелёный вихрь!.. …Кора бугристая и чёрствая… Они почти черны. Но чёрными никто не называет их. 1965 «Четвёртый день смотрю на море…» Четвёртый день смотрю на море. Штормит. Четвёртый день подряд. – И что шумит? Ну просто горе, – вздохнув, рыбачки говорят. Четвёртый день трёт тело ветер и волны оголтело прут. А рыбаки иль чинят сети, или за чаркою поют… Приезжий я и незнакомый, а приглашают в каждый дом. Такие здешние законы, я постигаю их с трудом. Постукивают ставни, двери. А морю, видно, всё равно: штормит. И я уже не верю, что успокоится оно, что наконец устанет ветер, придёт заря – чиста, сильна. Но как-то утром, на рассвете, меня разбудит… тишина. Я удивлюсь, я спрыгну с койки, я к морю сразу побегу. Пустынно будет и спокойно на непривычном берегу. И, взглядом провожая чайку, – как здесь глядят, из-под руки, – увижу я: забыв про чарки, давно уж в море рыбаки. 1965. Арабатская стрелка «…И снова я пришёл к тебе…» …И снова я пришёл к тебе. Прости, что снова ненадолго. Азовье, ты в моей судьбе соединилось кровно с Волгой. На Арабатской загораю, И море в душу так вбираю, что спать ночами не могу. Усядусь на бывалой лодке, «Памир» рыбацкий покурю. И с ветерком солёным, ловким, будто с дружком, поговорю. Луна закидывает сети, с отливом спорят якоря. Живые брызги, словно серьги, покачиваются на камнях… Тёмно-зелёно волны катят, огни далёко гнёзда вьют. И под баян в пансионате девчата про любовь поют… …Азовье, память всколыхни через года. Пусть в землях строгих помогут мне твои дороги и эти поведут огни. И, будто парус, сердце мне в бессильный штиль собой наполни! В сухой и душной тишине о ветерке-дружке напомни… 1965. Геническ В общежитии Чванливым не чета (навек хоть обяжи́те), люблю стихи читать в рабочих общежитьях. Придёшь, и не беда, что все ещё не в сборе. На кухне суета, коляски в коридоре. Здесь в красном уголке, где столики простые, сижу накоротке с парнями заводскими. Неполный зал притих – блестят глаза? Померкли? – И лучше не найти своим стихам проверки. 1965 «Любите невезучих…» Любите невезучих побольше, чем иных. Мрачных, будто туча, от невезенья злых. Мечта наговорила! Но жезл судьбы тяжёл… Тесны у них квартиры, невесел взгляд у жён. Не лезу с панибратством, но люб мне тот народ. Ещё бы разобраться – с чего им не везёт… Весёлые в получку, в поношенных пальто… Любите невезучих! Их любит мало кто. 1965 вернутьсяКамка́ – сухие водоросли на берегах Азовского моря. |
