Небо Заявится лето внезапно, на ветках листва запоёт. Земли высыхающей запах встревожит дыханье твоё. И вспомнится: было уж это. Но память, что бродит в душе, о днях прошлогоднего лета тебя не тревожит уже. Что память! Её кладовые – огромный, но все же архив. А здесь и травинки живые, и птицы, и ветра прилив! Ты выйдешь побыть на народе и, в очередь встав у ларька, увидишь: в огромной свободе летят над тобой облака. Сияет лучисто и юно, и блеск этот неудержим, зелёное солнце июня над городом белым твоим. Ты купишь газеты и хлеба буханку: просила жена. Но этого ясного неба ужалит тебя глубина. И всё обновленье природы закружит тебя, мельтеша. Пьянящим желаньем свободы на миг захлестнётся душа! 1972 Ветер с Волги Упругими рывками летит, рождая шум. Строкою заарканю! Но разве удержу? Посланец дальних бурь и волн ревущих спутник, тугие ветви спутай! Клони на Волге буй! Да, тишина нужна, но, видно, в том и счастье, что вскоре по ненастью соскучится душа. Чтоб сердце в ходе дней постоя не просило, гуди в крови моей, ветров шальная сила! На склоне дней моих, когда сомкнутся веки, пусть скажут: «Да, он стих… Но стих, как волжский ветер!» 1972 «Рву недавние стихи…» Рву недавние стихи, что казались так удачны! Только так. И не иначе. Ради будущей строки. Спать ложусь, забыв про ужин. Пред глазами до утра строчки порванные кружат в темноте, как мошкара… 1972 Нежность «Тебя начинают бояться, ты, нежность, почти не нужна. Погладить собаку стыдятся иль вынести птицам зерна. Спокойней живется и лучше, не надо тебя задарма. На смену тебе – равнодушье вползает в сердца и дома…» Так думалось мне. Но, пожалуй, я в том усомнился на днях, когда на случайном пожаре стоял среди прочих зевак. Домишко горел. А на крышу котёнок залез, дуралей. А пламя – уж окон повыше… Сгорел бы, жалей не жалей. Мальчонка, увидев, заплакал… И, хоть не бывает чудес, облившись из хриплого шланга, пожарный на крышу полез. От сажи и дыма весь чёрный, он вынес его из огня! И, глядя на них, восхищённо толкалась вокруг ребятня. И лица, смеясь, розовели. Кота потащили домой… Как просто меня разуверил добрейший поступок такой. И я, благодарный за это, шёл, веря теперь наперёд, что в людях добро не умрёт. А нежность порой незаметна – травою под снегом живёт. 1972 Камчатская тетрадь «Когда деревья ветер гнул…» Когда деревья ветер гнул и в сапоги вода текла, мы заступали в караул, но не о том печаль была. О том жалела наша рота, шагая молча под дождём, что вновь нелётная погода и мы напрасно почту ждём… 1972 «Я почтарю порядком надоел…» Я почтарю порядком надоел, еще у КПП его встречая… «А ты не потерял письмо случайно?» Он улыбался, ну а я мрачнел. Как говорится, кто служил – поймёт, как писем ждут солдаты в первый год от ставших сразу ближе матерей, но больше – от единственной своей… К нам в сопки письма шли зимой подолгу, и ожиданьям не было конца. Я ждал. Я вспоминал тебя и Волгу, всё почтаря встречая у крыльца… Но гасли дни и долгие недели, а письма где-то ехали, летели… В Приморье серым декабрём мело, когда твоё письмо меня нашло. Я возвратился, помню, из наряда и валенки огромные снимал. Почтарь мне буркнул: «На… из Волгограда… А то ты от страданий отощал…» А я сидел, не понимая, сонный, уставший от метельного огня. И надрывал конвертик невесомый, и чуть дрожали руки у меня… 1972 «Приснись мне под утро, когда…» Приснись мне под утро, когда стекает по стёклам звезда и в трубах угрюмых вода неведомой птицей воркует. По сотням дорог пронесись, сумей, обмани, доберись, склонись надо мною, коснись почти что живым поцелуем… 1972 |
