«По праздникам и просто в будни…» По праздникам и просто в будни, в закатный час и поутру приносят к обелиску люди цветы, чуть тёплые от рук. Колонной тихой, пешим ходом сквозь говор города и гуд туристы с дальних теплоходов венки печальные несут. Они идут светло и грустно – станицы, сёла, города. Уложена цветами густо могила братская всегда. Цветам и гаснуть, и гореть, в них чей-то крик и слёзы скрыты… Но не согреть им, не согреть седые каменные плиты… 1971 Гагарину Уже и в мраморе, и в меди запечатлели облик твой. Озарены тысячелетья твоей улыбкой золотой. Но не для скорбного прощанья, не сразу, а в большом труде, построим мы необычайный, бессмертный памятник тебе. И дело не в тяжёлой бронзе – а чтоб жило в нас с ранних лет твое стремленье к дальним звёздам и к ближним людям на Земле. И мы присягу молча дали своей космической судьбе: чем ближе мы к планетам дальним, тем выше памятник тебе. 1971 «Я песнь, как мог, сложил…» Я песнь, как мог, сложил. И за неё в ответе. Узнайте, как я жил на этом белом свете. Скажи о том, строка, кому-то вдруг, случайно, – что жизнь была строга, любовь была печальна. С весны и до весны бывало нелегко мне. Но только я не ныл ни сердцем, ни строкою. Что жезл судьбины строг, о том ли мы не знаем? И сами выбираем любую из дорог. 1971 Во дворе Быть может, это и не нужно, не передать всё в двух словах, но я скажу о тех старушках, которых вижу во дворах. Откуда ты пошло, поверье, откуда этот спешный суд, – что, мол, следят за каждой дверью и сплетни длинные плетут? Они сидят в платочках белых, в цветастых платьях до земли. Внучата, слава Богу, бегают иль в школу раненько ушли. Они привыкли на народе и говорят, поверьте мне, о муженьках, да о погоде, да о родимой стороне… А муженьков давно уж нету. («И с сыном вроде – да одна…») Могилы их в деревне где-то, ну а кого – война, война… Старушкам что теперь осталось? Вот так на лавочке сидеть. И, позабыв порой про старость, душою вдруг помолодеть. Неспешно подойти к беседке, но никого не укорить и вслед курносенькой соседке промежду прочим говорить. Девчонка, слышала б ты это, когда ты не одна идёшь: «Гляди, невестой стала Светка, и парень ничего, хорош…» 1971 «За всё добро, что мне людьми дано…»
За всё добро, что мне людьми дано, не расплачусь, наверно, я вовеки. Я в каждом незнакомом человеке ищу черты родные всё равно. Мне оттого уверенность дана и за судьбу особо не волнуется, что жизнь моя, как утренняя улица, всегда людьми спешащими полна. Тогда я счастлив да и горд законно, когда сквозь вздох, молчанье или смех заговорит со мною незнакомый, но вовсе не чужой мне человек. 1971 «Деревья детства моего…» Деревья детства моего, внезапно низкими вы стали, как будто сгорбились, устали деревья детства моего. Вот ива… Я любую ветку так помню! Холодок ствола… От листьев веет давним ветром, с того и за душу взяла. А этот клён стал меньше вдвое, но гуще крупная листва. Скажи мне, старина, слова, мне хорошо стоять с тобою. Со временем не стал я груб, хоть и бывало нелегко. …Не ввысь растут теперь, а вглубь деревья детства моего. 1971 Строка Она жива – дыханием – во мне. Волной упругой омывает душу. Я давних клятв, ей данных, не нарушу, Я с ней одной всю жизнь наедине. И коль придётся повстречать беду, А он ведь будет в жизни, день нелёгкий, строкой не захлестнусь я, как верёвкой, – по ней, как по тропе, от бед уйду. 1972 Мать Я как-то на Кургане видел гостью: сняв с головы темнеющий платок, с бугра взяла она земли три горсти и завязала землю в узелок. Светлел над ней июньский небосклон, когда походкой тихой и не статной она прошла мимо берёзок, статуй и замерла у входа в Пантеон. Ей мальчик помогал, наверно внук, когда она искала имя сына в том списке долгом, небывало длинном. И узелок вдруг выскользнул из рук… Не вскрикнула она, не разрыдалась и даже не сказала ничего – шагнув к стене, щекою к ней прижалась, как будто к лбу сыночка своего… Потом цветы на мрамор положила, ещё взглянула и ещё прочла, кулёк конфет мальчишкам раздала, стояла долго, голову склонила и к выходу, усталая, пошла. И с болью той привычной, постоянной, став сразу ниже ростом и слабей, ещё минутку тихо постояла у монумента Матери, себе… 1972 |
