Но так ли был расположен к самому Достоевскому тот же Щедрин?
«…Кажется, он прозвал Достоевского «кликушей» за его манеру, вспылив, доводить спор до крика, до болезненного взвизгивания», – вспоминал один из участников литературных встреч.
– Кликуша, успокойся! – говорили ему.
– Кликуша? – отвечал Достоевский. – Потерпи с моё, и ты кликушей станешь!..
И каждый раз в таком случае, в мужской компании, Достоевский порывисто поднимал над штиблетом брюки и показывал обнажённую ногу.
– Смотрите – вот!
Кость была обтянута словно не кожей, а тончайшей плёнкой. Это был ужасный след каторжной тачки».
Дорого ему обходился и литературный труд.
Федор Михайлович был будто прикован к журналу.
«Очень часто случалось в моей литературной жизни, – говорил сам Достоевский, – что начало главы романа или повести было уже в типографии и в наборе, а окончание сидело ещё в моей голове, но непременно должно было написаться к завтрему… Конечно, я сам виноват в том, что всю жизнь так работал, и соглашаюсь, что это очень нехорошо».
Таким вот спешащим, обременённым журнальными обязанностями, он и запомнился Петру Быкову:
«…с замиранием сердца я шёл в редакцию только что возникшего ежемесячника «Время» братьев Достоевских… я нёс в редакцию переводной рассказ… На моё появление никто не обратил внимания, и я почувствовал себя очень неловко…
– Потерпите немного, – ободрял меня А. Е. Разин, – сейчас из той двери выйдет Достоевский; пожалуйста, не робейте только.
‹…› Наконец, я увидел его. Немного выше среднего роста, он смотрелся старше своих сорока лет, шёл сгорбившись и слегка вперевалку… Глаза его быстро перебегали от одного лица к другому. Толстая мрачная складка легла у него между бровей… губы как-то нервно подёргивались. Бегающие глаза его остановились вдруг на мне.
Я с большим трудом мог выносить его испытующий, можно сказать, пронизывающий насквозь взгляд, от которого становилось неловко, даже как будто жутко.
– Это что? – спросил меня отрывисто Достоевский. – Статья? Рассказ?.. Не надо… У нас всё есть…
– Я принёс на ваше усмотрение перевод… С французского, – выпалил я скороговоркой. – Рассказ недавно напечатан в «Фигаро».
– Зачем нам? Даром время потеряли, – ответил, пожимая плечами, Достоевский и круто отвернулся от меня.
В это время А. Е. Разин, обещавший прийти мне на подмогу, поймал писателя и что-то горячо стал ему доказывать. Достоевский вернулся ко мне, снова пронзил меня испытующим взглядом, взял рукопись из моих дрожащих рук, погладил меня по голове, к великому моему изумлению и конфузу, и бросил на ходу:
– Придите через два дня…»
Но видели современники его и другим.
«Федор Михайлович Достоевский пригласил меня на вечер, – вспоминал Бунаков, автор рассказа, напечатанного во «Времени», – где я познакомился со всем кружком журнала… Кусков горячился. Грузный Разин возражал отрывочно и с менторской важностью. Благодушный Н. Н. Страхов держался неопределённой середины. Нервный Федор Михайлович Достоевский, бегая по комнате мелкими шажками, некоторое время не вмешивался в разговор, потом вдруг заговорил, пришёптывая, и все примолкли: это, очевидно, был пророк кружка, перед которым все преклонялись.
А этот пророк говорил о смирении, об очищающей силе страдания, о всечеловечности русского народа, о невозможности с его стороны никаких самовольных движений ради собственного блага, об отвращении его ко всякому насилию, о неестественности какого бы то ни было общения между ним и самозванными радетелями его, набравшимися революционных идей или из книжек, или прямо из жизни Запада, которая противоположна русской жизни и не может служить ей примером…»
…Кучерявился рассвет.
Ветер теребил в саду привязанного за бечёвку воздушного змея, забытого Артемием. Этот жёлтый змей походил на голову собаки.
«Может, он выскуливал за окном всю ночь? Нет-нет, воздушные змеи так не могут…»
Щёки цвели шиповником в зеркале.
Губы съёжились в улыбку. Представилась и улыбка Достоевского, разговаривающего с ребёнком. Она была какая-то детская, совсем не такая, как у меня…
Неожиданно хрупкую тишину сломал колокольный перезвон, и я стал прислушивался к полыханию колокола.
Но вот в доме затосковали петли, по-видимому, это встала Марина, и я, задёрнув шторы и выключив торшер, лёг в постель…
Ровно в два я подъехал к девятиэтажке на улице Елецкой.
Стал ждать Андрееву.
На мне был серый английский костюм, белая рубашка и синий галстук – я неплохо экипировался для «крестового похода» на аукционный дом.
Глава двадцать первая
Раскинулась осень.
Солнце, бескровно-жёлтое, висело над городом.
Перед зданием областного правительства стояли чиновные ели.
Улица была плотно заперта машинами. Я пожалел, что послушал Андрееву и поехал здесь, а не через Вторую продольную. Ведь встретиться с Игорем Алексеевичем до аукциона всё равно не получилось, он задерживался на правительственном часе.
На Аллее Героев чернели копья фонарей.
Мы свернули налево и, обогнав мутно-розовый троллейбус, понеслись мимо сталинок в каменных рубахах. За Центральным рынком стали попадаться и обычные городские коробки с расстёгнутыми дверями…
Наконец, затемнела громада кирпичей – это был тракторный завод. Мы доехали до ВГТЗ так же быстро, как ветер вылетал из его огромных труб. Казалось, что полчища заводских корпусов обступают нас. Но вот мой «форд-фокус» пристроился за джипом, самоуверенно свернувшим на перекрёстке. Затерявшись в толпе суетливых легковушек, мы вскоре уже были возле аукционного дома.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
