Таким был Иван Гулевич.

Это он научил внука сохранять человеческое достоинство. Научил шевелить мозгами и понимать происходящее. И внук воспринял формулу: «Я есть суверенное государство». И когда надо, давал сдачи.

Прицыкина получала её не раз. Она глядела на своего обидчика, поджав побелевшие губы. Он отвечал ей долгим серьёзным взглядом. Честолюбие съедало Ирину Сергеевну, подобно недугу. Но Гулевич по обыкновению и не думал отступать. А ведь Прицыкина была всесильным вице-губернатором. Цеповяз без неё и шага не мог сделать.

– Игорь Алексеич, так нельзя! – вступался за Прицыкину шеф. – Вы должны соблюдать правила.

– Вы требуете от меня соблюдения правил, – парировал Гулевич, – как дети требуют повторения всех подробностей сказки.

Цеповяз, злясь, заикался и отводил взгляд. Гулевич же оставался мрачно-спокойным. Спустя время всё повторялось.

…Насупились деревья в саду, запахло дождём, и я вернулся в дом. Часы в гостиной пробили одиннадцать. Вот-вот должен был появиться мой друг.

Почему-то иногда с особенным азартом пытаешься уверить других в том, в чём и сам не уверен.

Сейчас бы я согласился, чтобы и меня уверили в том, что Гулевич придёт. Уже и закат раскололся, и алые блики заплясали в пруду, а его всё не было. Но вот какая-то тень, словно испуганная птица, скользнула между деревьями. Показалась парусиновая, колеблемая ветром куртка. Игорь Алексеевич обошёл пруд и, свернув к дому, вскоре был на веранде.

Мы поздоровались.

– Быть владельцем этих документов, – кивнул он на знакомую жёлтую папку, – довольно обременительная привилегия.

– Вам угрожают?

– Думаю, что да, – сказал он, и что-то в его голосе заставило меня взглянуть на него повнимательнее: он беззвучно смеялся, да так, что это вызывало недоумение.

Я вздрогнул, как бы пробуждаясь от задумчивости, и заметил:

– Игорь Алексеич, вы сейчас, как нашкодивший студент.

– Студент, говорите? А я давно собирался спросить: вы у профессора Смирнова учились?

– Нет, у Млечко… Александр Владимирыч моим научным руководителем был.

– Тему-то интересную брали?

– Жизненную, я бы сказал… Районная газета как тип издания.

– Точно, вы же в районке начинали.

– Да, и корреспондентом поработал, и редактором.

– Ну а я с «Вечёрки»… так в журналистику вошёл. А что это была за история с выборами? Вроде редакцию даже обыскивали…

– Нет, типографию. Впрочем, ко мне домой тоже два сержанта заявились, хотели, чтобы я проехал с ними…

– Проехали?

– Знаете, так меня разобрало… выходной день, а тут эти двое из ларца, одинаковых с лица. В общем, наладил я их… Тогда шла избирательная кампания, я поддерживал действующего главу Христенко. Против него все местные богачи объединились, мошну потрясли – сбросились деньгами. Наняли юриста, и тот сумел под Христенко подкопаться. Избирком юристу, конечно, пособничал и главу с выборов снял. Потом, правда, суд решение это отменил, да выборы прошли… Ну а меня с самого начала один из николаевских «кошельков» уговаривал скинуть главу, сулил за это место сохранить. Так сказать, покровительствовать.

– И вы отказались…

– Отказался, ушёл из газеты. А напоследок выпустил номер, где всё как есть рассказал землякам: и о Христенко, и о «кошельке» – покровителе, и об подтасовках избиркомовских… Потому и типографию обыскивали, что хотели тираж изъять… не успели, я его распространил. У меня ведь была редакционная служба доставки, свои почтальоны. Когда типографию ночью зря перетряхнули, то участковым было приказано ловить почтальонов. В общем, и моих сотрудников потиранили. Выборы же закончились по сценарию местных богачей, в кресло главы они своего посадили. Народ потом ему прозвище придумал – «Джоконда».

– Джоконда?

– Да, всё время улыбался. По-моему, он начал это делать ещё тогда, когда я заявление принёс.

– Выходит, вы за убеждения заплатили…

– Только не говорите мне, что своей судьбой… Я потерял лишь место.

– А потом в Волгоград уехали?

– Почти сразу. Повезло, устроился в книжное издательство. Ну а примерно через полгода мне предложили возглавить главную городскую газету. Остальное вы и сами знаете.

– Корябает жизнь, корябает.

– Да чёрт с ней! Скажите, а почему вы о профессоре Смирнове вдруг вспомнили?

– Смирнов… Сегодня был у него на юбилее, семьдесят пять старику. Ушёл из журнала, перебирается в Подмосковье к дочери. В общем, всем нашим курсом его провожали.

– Надо же. Никогда не забуду, как я познакомился с Виталием Борисычем. Приехал, значит, к нему в редакцию, жду. Наконец, входит, здоровается и без предисловий начинает говорить о Боге. Говорит долго, успевая выкурить трубку. Фейерверк выбрасываемых профессором слов имеет вкус, цвет, вес… Одно удовольствие слушать.

– Он и сейчас такой, – Гулевич потрогал свою бороду.

– Да, такой… неистовый русский профессор.

– Алексей Николаич, всё не идёт из головы ваш рассказ. А вы потом жалели?

– Может, и жалел. Но ведь во весь рост выпрямился…

Я взглянул на клин усыпанного звёздами неба, замолчал, потом продолжил:

– Меня, Игорь Алексеич, сейчас больше жёлтая папка занимает. Вы же мною последние дни руководили, ничего не объясняя.

– Согласен, нужно объясниться… История, сразу скажу, некрасивая. Речь идёт о том, что некто, близкий к администрации, влияет на исход аукционов. Объекты, выставляемые на продажу муниципалитетом, уходят с молотка за бесценок. Поверьте, это очень лакомые куски, чаще всего в центре города. А значит, кто-то нагревает руки.

– Кого вы подозреваете?

– У меня нет пока никаких доказательств, но я думаю, что такой вопрос не мог бы решиться в обход той же Прицыкиной… Всё-таки заместитель губернатора по экономике. Все цифири перед глазами.

– Прицыкина, опять она.

– Повторяю, ничего на неё нет… Вникли?

– Пусть так… Но вы же помните, как журналистское расследование проводится?

– И что?

– Как вы там говорите, пункт раз? Так вот, пункт раз – социальные связи Ирины Сергеевны. Пункт два – сами аукционы. Кто там крутится? Каков механизм торгов? Как заявки наконец подаются?

– Да, вы правы, если мы выясним эти пункты, дело в шляпе.

– Пока только в вашей папке.

– Алексей Николаич, вам не надо ввязываться в это.

– Сначала вы дали мне дымящееся ружьё, а теперь говорите, не надо ввязываться. И потом, разве у вас есть помощники? Ну ваш сын, ну, может быть, ещё Татьяна Андреева и всё.

– Как же быть?

– Я за расследование.

– Хорошо, когда вы начнёте?

Вспыхнули ослепительно огни проезжавшей мимо машины, и косматый мрак сомкнулся. Мы сидели с Гулевичем на веранде моего дома, вглядываясь в темноту. Потом я поднялся, чтобы размять ноги. Игорь Алексеевич тоже встал и облокотился на перила.

– Откладывать нечего, – сказал я. – Можно начать и завтра.

– Идёт. Вы могли бы вместе с Татьяной съездить на аукцион, осмотреться?

– Так и сделаю.

– Да, и вот что… Она узнает, когда начало, и позвонит вам. А я завтра в Ростовскую область махну… в колонию к Иосифу. Всё-таки я выяснил, где он сидит.

– Игорь Алексеич, а что вы думаете насчёт Сажина? Какого рожна он вчера в цирк притащился? Это как-то связано с братом Иосифа?

– Вспомните, кто такой Сажин? Сажин – политтехнолог. В ближайшие дни начнётся выдвижение кандидатов в региональный парламент… Вникните! В числе выдвиженцев будет и Самвел Иосифян. Так вот, Евгений Борисыч, видимо, что-то готовит. Кто заказчик, догадаться не трудно.

– Цеповяз?

– Скорее да, чем нет. Ведь ему нужно, чтобы в парламент прошли нужные люди. А Иосифян как раз и может сгодиться. В любом случае ещё обсудим это, после моего возвращения…

Гулевич уехал.

Я выбил жёлтые искры из трубки и сел в кресло.

«Мы, конечно, рискуем, ввязываясь в это, но ведь и несправедливость совершается открыто, неприкровенно, на наших глазах… Чёрт, незачем так расстёгиваться! Не Уотергейтское же дело расследуем».