Слово «мостище» не означает мост огромной величины, так же как слово «пожарище» не говорит о большом пожаре, а лишь о месте, где был пожар.
Так слово становится одним из косвенных подтверждений того, что Вердуга в древности была судоходной.
Интересно регистрировать находки, собирать предания, находить топонимы, раскрывающие историю. Еще интереснее, сопоставляя факты, делать выводы. Фантазировать у костра, разбивать в горячих спорах иные скороспелые теории, искать новые объяснения. Истина рождается в споре, но… всего не предусмотришь.
— А вы пробовали искать остатки моста? — спросил по окончании похода Караев.
— Нет, не искали.
— А почему?
А кто его знает — почему! Столько было этих «почему», а здесь оплошали.
— Но вы хоть взяли спилы дубовых карчей, которые там видели?
И это тоже не сделали, хоть и просто было сделать. Карчи часто преграждали путь байдаркам, их распиливали поперечной пилой. Но к чему брать эти образцы спилов?..
Распил карчей.
А ведь методом разложения углерода ученые могли определить, сколько времени лежало дерево.
Да и сами ребята могли определить, когда эти деревья росли, причем сделать это можно было с очень большой точностью.
Есть такой дендрохронологический метод. Прежде чем объяснить, что это такое, расскажем об одной как будто бы не имеющей отношения к изучаемой эпохе, но весьма интересной находке.
В нижнем течении река Желча образует ряд озер. В узкой протоке между озерами Долгое и Белино сохранились остатки древнего Покровского монастыря.
На старом монастырском кладбище отряд обратил внимание на странного вида часовню. Над двускатной крышей ее возвышался барабан[13] из цельного бревна большой толщины. Барабан увенчан тесовой круглой крышей с главкой.
Оказалось, что внутри часовни стоит огромная сосна со спиленной верхушкой, а верхняя часть сосны и есть барабан над часовней.
В сосне выдолблена большая ниша, в ней иконы и лампадка.
Старики рассказали, что нишу в сосне в 1470 году сделал старец Илларион. Это было его мольбище. Вскоре на этом месте был построен монастырь, где Илларион стал настоятелем.
Подтверждение этой легенды отряд нашел в соседней церкви, построенной в 1687 году. На одной из икон там имеются даты:
1470 год — основан монастырь.
1476 год, марта 28 — смерть Иллариона.
1764 год — монастырь упразднен.
Еще позднее, уже вернувшись из похода, участники отряда прочли:
«Мужской Озерский монастырь на Желче основан преподобным Илларионом, учеником преподобного Ефросиния Псковского, скончался он 28 марта 1476 года»[14].
В часовне нашлись и две иконы, изображающие Иллариона на фоне древнего монастыря с деревянными стенами и башнями. Одна из башен на четырех столбах, очень высокая.
Монастырь-крепость контролировал водный путь в узкой протоке между двумя озерами. Башня нужна была, чтобы издали видеть идущие по озерам суда.
Ценным оказалось то, что деревянные постройки, архитектурный памятник XV века, разрушенный временем, дошли до нас на изображениях старинных икон.
Но самым главным, оказывается, было… И тут мы возвращаемся к дендрохронологии.
Имеется датированное дерево, в данном случае сосна, которая перестала расти в 1470 году оттого, что в ней была вырублена ниша.
Сосна огромной толщины, ей не менее 250–300 лет. Возраст ее очень легко подсчитать по годовым кольцам в нише или на верхнем спиле. Последнее, наружное кольцо 1470 года.
Оказывается, если точно измерить толщину каждого слоя или сфотографировать эти слои, а затем сделать большое увеличение, то по разнице в толщине слоев можно составить календарь погоды, начиная от начала роста сосны и кончая 1470 годом. В сухие годы дерево дает меньший прирост древесины, в благоприятные для роста — больший.
Если сопоставить порядок чередования слоев датированной сосны с чередованием тех дубовых спилов, которые отряд не догадался привезти, можно было бы точно датировать и эти деревья.
До чего все это интересно, и ради этого стоило бы съездить туда еще раз!
Поздний вечер. Небольшая сухая площадка в торфяниках Вердуги. Здесь трудно найти безопасное место для костра: как бы не поджечь торф.
Где-то недалеко подземный пожар: дым, смешанный с туманом, стелется по земле. Трудно понять, где же очаг пожара.
— Живем как на вулкане!
Но земля холодная, да и самим стало холодно. Туман сгущается.
В отвалах осушительной канавы нашли песок, сделали из него подстилку под костер. Скорее ужин, а потом спать, спать… Это сейчас самое главное после тяжелого дня, после перетаскивания байдарок и всего груза на собственных плечах.
Но отдых не состоялся.
Дима, дежуривший у костра, споткнулся и упал с полным ведром горячего кофе. Он обжег себе грудь и живот. Боль, очевидно, была адская, но Дима держался молодцом. На первую же перевязку извели все имевшиеся бинты. Растолкли в порошок все таблетки стрептоцида, чтобы присыпать места, где сошла кожа. Заставили проглотить побольше кодеина — единственный наркотик в аптечке. Засунули Диму в спальный мешок.
Кодеин и усталость сделали свое дело. Несмотря на боль, пострадавший сразу же заснул и спал до утра.
Утром высланная разведка установила, что в нескольких километрах имеется деревня Стай, а еще дальше Заполье, где есть медпункт. Там дали бинты и мазь Вишневского и посоветовали доставить больного к ним для отправки в больницу в районный центр Ляды.
Диму в спальном мешке положили в байдарку. Байдарки пошли по узкой канаве с ничтожным количеством воды, но скоро земляная перемычка пересекла канаву. За ней сухо, а еще дальше работают экскаваторы. Вспомнили про старое, заброшенное русло Вердуги. Бережно перенесли на плечах байдарку.
Идти по болоту и без груза тяжело — прыгаешь с кочки на кочку, а если не угадаешь, проваливаешься по колено. А здесь, когда Дима стонет на каждой неровности, совсем трудно.
Вот наконец Вердуга, но что это за река! Заболоченные берега, заросла вся, ширина порой меньше метра и бесчисленное количество заколов.
Вердуга.
Заколы — это вбитые поперек русла колья, заплетенные ивовыми прутьями на манер плетня. Служили они для хищнической ловли рыбы. Сейчас они заброшены, но многие колья пустили корни, прижились, и разбирать все эти сооружения для того, чтобы прошла флотилия байдарок, чрезвычайно трудно.
На каждый километр уходит много времени и сил, отряд движется, распугивая целые стада утиных выводков.
Поздно вечером, наконец, Стаи.
Зажегся свет в нескольких домах. Пока ходили в поле ловить коня, колхозницы принесли к телеге свежее, мягкое сено.
Ночь ушла на перевозку, двигались очень медленно. Утром из медпункта Диму отправят машиной в Ляды. Это на реке Плюссе. Там отряд рассчитывает быть через несколько дней, и Дима сможет, подлечившись, вернуться в группу.
Когда ребята захотели заплатить за лошадь, бригадир обиделся:
— Если вы брали лошадь для того, чтобы кататься, тогда платите. А если для того, чтобы больного перевозить, то какая может быть оплата?
И снова байдарки тянутся по торфу. Сейчас это магистральный канал, но, несмотря на пышное название, воды в нем очень мало. Путь постоянно преграждают карчи мореного дуба. Их приходится распиливать. Под ногами топко, грязно.
