— А как же обратно? — прижав руки к груди, выдохнула взволнованная аданка.

— Никак, — едва слышно протянул Валмир. — Так и застрянешь в пьяном лесу на год. А если сгинешь там, превратишься в одну из танцующих сосенок, — страшным голосом закончил он одну из ариминых побасенок. — Ууу!

— Ах ты, врун несчастный! — Лита поняла, что ее попросту обманули. — Ну держись!

— Я счастливый врун! — зайцем заскакал по берегу Вал, уворачиваясь от ударов полотенцем. — Самый счастливый на свете! И это несмотря на то, что ты меня гоняешь как вшивого по бане, пчелка!

— Сказочник! — девушка разошлась ни на шутку. — Наводишь тень на ясный день! Изоврался весь, лесник несчастный! Думаешь, я ничего не понимаю?

— Хочешь расскажу все? — Вал каким-то непонятным образом не только оказался совсем близко, но и умудрился практически спеленать Литу своими объятиями. — Какие могут быть секреты между своими, а? Мы же семья, пчелка? Чего же ты отводишь глаза и отворачиваешься? Опять! Каждый демонов раз, делая шажок навстречу, ты начинаешь пятиться назад! Молчишь? Ну молчи, молчи… — его руки разжались.

Оказавшись на свободе, Лита зябко поежилась. Не зная, что ответить Валу, она медленно прошлась вдоль кромки воды. Хотелось убежать отсюда без оглядки, туда где спокойно, где не раздирают душу противоречивые желания, туда где не надо делать выбор. Пожалуй сейчас она с удовольствием оказалась бы та том зачарованном острове, чтобы танцевать среди сумасшедших сосен под рокот собственного сердца, раствориться в пляске… А потом прорасти, пустить корни в каменистую сардарскую землю, распустить по ветру зеленые косы…

Лита опустилась на песок, не сводя глаз с пьяного леса.

— Говорят, что Первый храм построен на том самом месте, где Саннива замуж выходила.

— Вал, я запуталась…

— Просто на тебя столько всего навалилось разом. И я еще тороплю, — он присел рядом. — Страшно мне пчелка. Вот выздоровеет Рин, и исчезнет браслет. Как я тогда без тебя буду?..

— Не исчезнет, — стараясь, чтобы голос не дрожал заверила Лита. — Если от моего желания хоть что-то зависит, то не исчезнет.

Валмир притянул смущенную девушку, усадил ее к себе на колени и счастливо улыбнулся.

— Одурачил, стало быть, Тунор Черного Мару, — он решил, что продолжение саги о похождениях юных небожителей как нельзя лучше отвлечет Литу от невеселых мыслей. — Увел невесту прямо из-под его кривого носа. Чего ты хихикаешь?

— Представила рогатого хвостатого кривоносого страшно обиженного жениха.

— Чисто по-мужски я его понимаю, пчелка, но должен признать, что Мара сам во многом виноват. Не стоило так давить на невесту. А свадебный подарок? Разве ж можно трепетным девам дарить украшения, изготовленные из человеческих сердец.

— Ты так говоришь, как будто украшения из свиных сердец ей пришлись бы по вкусу, — возразила Мелита. — Хотя…

— Не понял, — насторожился Вал.

— Мама очень вкусно с морковочкой сердце тушит. Тушила… — пригорюнилась эта белобрысая чудачка. — А вот мне никто украшений не дарит, — вырвалось у нее. — Вообще никаких…

— Виноват, исправлюсь, — понятливо хмыкнул Валмир и, не обращая внимания на робкие попытки Литы слезть с колен, продолжил. — Моргнула Саннива да как охнет. И на ее месте любая дева не удержалась бы. Сама подумай, закрыла глаза посреди поля, а открыла в ущелье мрачном. Кругом камень, драконьим пламенем оплавленный. И сам дракон неподалеку. Здоровенный как дом. Нет, как два дома! Застрял, понимаешь ли, между двух скал и ревет, огнем их поливает. Ну не только их конечно, а еще и черных демонюк. Сидят они верхом на черных вивернах, скалятся и дракона стрелами отравленными осыпают. Черным роем летят черные стрелы и пробивают они золотую шкуру драконью. Тут Саннива как ахнет! В смысле крикнет! Да громко так. Что ты смеешься, пчелка? В ущелье лавина сошла от этакого крика. Чуть камнями всех не засыпало. Спасибо дракону. Как увидел он девицу, тут же придуриваться бросил и демонюк всех пожег огнем очищающим, подхватил деву и был таков!

— А Тунор как же? — не хуже Великой Матери охнула Лита.

— Клещем голодным вцепился он в драконий хвост, подтянулся, пробежал прямо по хребру ящериному да и устроился со всеми удобствами, уселся как погонщик. 'Уронишь хоть волосок с головы павушки моей, закопаю, братец,' — пообещал ласково. 'Спускайся по-хорошему, образина вороватая да Санниву береги,' — не стал наводить тень на плетень Тунор. Взревел дракон злобно, а делать нечего, на посадку пошел.

— Ну и правильно. А дальше-то что было? — торопила Мелита.

— Дальше… — Вал хитро покосился на жену. — Приземлился драконище, разжал когти кинжальные, бережно положил Санниву на камушек, солнцем обогретый и обернулся добрым молодцем.

— А Тунор чего?

— Он раньше спрыгнуть успел и сразу к лебедушке своей кинулся, только и сподобился брата дураком обругать. А она сомлела со страху, лежит смирная, бледненькая. Дракон, который человек через плечо тунорово заглядывает красотой девичьей любуется, а в груди его молодецкой, да и во всем организме в целом, любовь разгорается.

— Уж прям, — не поверила Лита. — Так сразу и любовь.

— Не сомневайся, пчелка. Одолели дракона нежные чувства. Начал он вздыхать тяжело да к Санниве тянуться. Увидал это Тунор да как даст брательнику в глаз, а тот не будь дурак возьми да ответь. И пошла меж них драка. Рычат братья, мутузят друг-друга, ни один уступать не хочет. И так это они неаккуратно боролись, что разбудили девицу красную. Открыла она глаза, глядит испуганно, слова вымолвить не может. Пчелка, пора. Солнышко совсем низко.

— Ух ты, и правда. Заслушалась я. А теперь ты меня послушай. Дело нам предстоит несложное, но… — Лита смутилась. — В общем не смейся и не пялься. Понял?

С этими словами она решительно скинула опостылевший сардарский народный балахон и осталась в коротенькой нижней сорочке.

— Можешь подождать меня на берегу, — Лита достала из складок одежды граненый флакончик и пошла к воде.

— И не мечтай, пчелка, — Вал поспешно стянул рубаху.

— Чего? — не расслышала девушка.

— Я говорю, вдруг в куширях какая пиявка затаилась. Так я того… — сапоги упали на песок. — Постерегу.

— Пиявку? — рассмеялась Лита.

— Стой, погоди, — в два шага догнав Мелиту, Валмир подхватил ее на руки. — Ведь говорил же про кровопийц.

— Вал!

— И не спорь, пчелка. Я просто чувствую, как они кишмя кишат среди лилий и мечтают вцепиться в твои стройные ножки.

Никогда прежде не боявшаяся пиявиц целительница поджала ноги.

— Эх, хороша водичка, — довольно крякнул Вал. — Сколько нам той пыльцы надо?

— Сколько собрать успеем, — сообщила хозяйственная красавица, вмиг позабыв о своих опасениях. — Поторопись, солнце вот-вот зайдет.

И правда, утомившееся за день светило уже совсем низко висело над горизонтом, окрашивая облака во все оттенки пурпура. И до того красивым было это зрелище, что вся природа замерла любуясь. Даже комары, дружно певшие совсем недавно, стихли. Чист и прозрачен сделался воздух, напоенный ароматами леса и прогретой земли с тонкой изысканной ноткой свежести, привнесенной рекой.

Лилии, в другое время служившие образцом целомудрия, сейчас распластались по воде, бесстыдно раздвигая лепестки, чтобы явить свое нутро, допрежь хранимое в неприкосновенности. Они ждали чего-то прекрасного.

Нарушая торжественность момента, на острове закричала выпь. Ее голос, низкий и гулкий плеснул по реке, словно кнутовищем вдарили. Солнце, испугавшись крика водяного быка свалилось таки за горизонт, уступая власть над миром красавице луне.

На благословенный Сардар опустилась ночь, благоуханная и теплая. И все кроме лилий были рады ей. Трепетные нимфеи не желали дарить свою красоту тьме, а потому, задержав последние солнечные лучи, воссияли трепещущими лампадами, чтобы одна за другой вспыхнуть розоватым или лиловым отблеском отгоревшего заката и торопливо сомкнуть лепестки, сохраняя свое сокровище под надежной защитой кожистых листьев в прохладной глубине речного затона.