Судорожно вздохнув, прошла к окну и решительным жестом распахнула его, впуская в комнату свежий воздух с легкими нотками цветущих яблонь. Если прислушаться, можно было даже услышать тихое жужжание пчел. Но этот звук перекрывала ругань соседей, их громкие голоса сопровождались звоном посуды и натужным плачем ребенка. Чуть дальше по улице торговец бранил своего помощника, перепутавшего цены на товары и потерявшего прибыль…

Скрип отворившейся двери заставил меня молниеносно обернуться, с надеждой глядя на высокого мужчину в зеленой накидке с вышитым деревом, отдаленно напоминавшим кровеносную систему человека — эмблемой любого лекаря.

— Ну? Вы в состоянии его вылечить?! — мое раздражение и беспокойство тут же выплеснулось резким вопросом наружу.

Мужчина удивленно округлил глаза и даже закашлялся от неожиданности. Но я оставалась на месте и неотрывно смотрела на него, ожидая ответа.

— Юная леди, могу я поговорить с кем-либо из взрослых? Помимо вашего отца? — ответил он, прокашлявшись, и тут же отвел взгляд, избегая смотреть мне в глаза.

— Нет здесь никого, мы живем вдвоем. Так что с ним?

— Боюсь, ситуация серьезная. Есть кто-то из родственников, кто сможет переехать к вам и жить здесь, пока не…? Простите, — лекарь осекся, покачав головой, и потер переносицу двумя пальцами. Отошел к окну и, без особого интереса глянув во двор, закрыл его с глухим хлопком.

— Мне сказали, что вы — лучший лекарь в этом городе. Потому к вам и обратилась. Я гораздо старше, чем выгляжу, говорите правду. Что с моим отцом и как его лечить?! — отчеканила, едва сдерживалась, чтобы не свернуть шею этому докторишке, тянущему резину.

— Он болен…

— Да вы издеваетесь?! Сама знаю, что с ним не все в порядке, иначе я бы вас не позвала! — взорвалась я, за неимением оружия выхватывая из волос острую заколку.

В последний момент сдержалась, просто крепко стиснув ее в руках, чувствуя, как острая кромка вновь пропарывает кожу, отрезвляя знакомой болью. Но, видимо, в моих глазах что-то отразилось, заставив мужчину нервно передернуть плечами.

— Он неизлечимо болен. Возможно, если бы обратились ко мне вовремя, при первых признаках, еще как-то можно было бы остановить процесс. Сейчас же… — лекарь сочувственно развел руками. Но его ответ меня ни капли не удовлетворил.

— Еще вчера все было в порядке, а сегодня у него внезапно отказали ноги. Когда же подвижность вернулась — он просто не смог вспомнить где находится, и кто я такая! — я едва сдерживалась, чтоб не сбиться в откровенную истерику. Боль в порезанной ладони отошла на второй план и слабо помогала держать себя в руках.

— Не было все в порядке, — тяжело вздохнул лекарь, прямо встретив мой взгляд. — Видимо, он вам просто не говорил. Эта болезнь может развиваться годами. И если изначально это не совсем заметно: подумаешь, забыл какое-то событие или рука, державшая кружку, внезапно ослабла, то затем провалы в памяти все больше, а паралич охватывает понемногу все тело, и держит все дольше. Судя по всему, ваш отец уже давно понял, что к чему, но вам не хотел этого говорить. Простите, мне нечем вас утешить.

Жестокая правда ударила по мне, словно огромным молотом, стиснула тяжелыми тисками, не позволяя сделать и вдоха.

— Вы мне врете! — воскликнула в отчаянии, понимая, насколько жалко звучит мой голос.

— Увы. И я бы советовал вам также обследоваться. Возможно, ваш отец уже был болен, когда вы появились на свет.

Я на миг зажмурилась, судорожно переведя дыхание. Открыв глаза, уже по-другому взглянула на лекаря. Что ж, приговор оглашен, осталось узнать, как ему помешать исполниться.

— Исключено. Как болезнь будет действовать дальше?

— Первой всегда страдает память. На данный момент, готов поспорить, он уже забыл половину своего прошлого. Воспоминания будут исчезать до тех пор, пока не останется несколько самых ярких. В физическом же плане ближе к концу он полностью потеряет контроль над своим телом. Останется лишь слух, возможно, речь. В редких случаях до последнего сохраняется зрение. А потом паралич доберется до дыхательных путей. На этом все. Но к тому времени для него это будет скорее облегчение, ваш отец даже не поймет, что случилось.

Каждое слово лекаря почти физически приносило боль, заставляя внутренне кричать от бессилия.

— Да что же это за болезнь такая?! Откуда она берется?

— Достоверно не знает никто, она довольно редкая, но больше всего ей подвержены охотники за артефактами. Возможно, есть какое-то проклятие, которое в древности накладывали на ценные предметы, сложно сказать. В последние годы ничего антикварного не приобретали?

— Сколько ему осталось? — я постаралась взять себя в руки, проигнорировав вопрос лекаря. Если Дамиан чего-то и коснулся, то точно не в нашем доме.

— На данном этапе пару месяцев от силы. Сожалею. Пусть ваши родственники приедут и заберут вас, ему уже не помочь, — и снова это сводящее с ума сочувствие в голосе!

— Я в это не верю. Выход есть всегда, вопрос только в цене. Мне нужны лекарства за любые деньги, слышите? Заплачу любую сумму! — я вновь перешла на крик, чувствуя, как по щеке скатилась слеза.

Лекарь помолчал, теребя пуговицу на рукаве. Было видно, что и ему этот разговор давался непросто. Тем не менее, его следующие слова были сказаны непреклонным жестким тоном:

— Вам бы о своем будущем позаботиться. Он уже, считайте, покойник.

— Вы не отрицаете, что есть способ помочь. Но довольно дорогой, ведь так?

— Есть одна процедура, которую может провести только сильный целитель. Но он на нее использует полностью весь свой резерв. Думаю, вы понимаете насколько дорогая эта процедура в таком случае, — помявшись, все же сказал лекарь.

— Цена?

— Около пятидесяти золотых за одну процедуру.

— Ничего себе! — охнула я.

В конце концов, небольшой домик, что мы прикупили недавно, как только въехали в этот город, стоил всего двадцать золотых. Радовало, что у нас есть сбережения, недаром Дамиан столько лет владел теневыми рынками разных городов.

— И сколько нужно таких процедур?

— Вы не поняли. Эти процедуры его не излечат, просто отсрочат неизбежное, замедлят процесс. Одной процедуры хватит на месяц, максимум два. Но учитывайте, что полностью резерв целителя восстановится за один-два месяца. И не факт, что он захочет потом вновь лишаться всего своего резерва на столь долгий срок.

В наступившей тишине неожиданно громко прозвучал всхлип. И лишь по сочувственному взгляду лекаря я поняла, что этот звук вырвался из моей груди. Быстро смахнув слезы тыльной стороной ладони, постаралась взять себя в руки.

— Ладно. Если предположить, что мы будем делать эту процедуру каждый месяц, сколько он проживет?

— Около пяти лет. Вряд ли больше.

— Это уже что-то. Сколько таких целителей живет в этом городе? — я перевела дыхание, сглотнув вставший в горле ком.

— Я знаю двоих. Может, еще кто-то. Но все же не советовал бы — это абсолютно бессмысленно и…

— Это уже нам решать. Пожалуйста, договоритесь с кем-нибудь из них, чтобы сегодня вечером или завтра утром моему отцу сделали эту процедуру. Деньги у нас есть. Сейчас я что-то могу для него сделать? — я из последних сил старалась оставаться спокойной и собранной, хотя больше всего хотелось наброситься на мужчину, впиться клыками в его горло, услышать его предсмертный хрип… Но понимала, что вестник, принесший плохую весть, не несет за нее вины.

— Я… Хорошо, я схожу к целителю. Могу оставить снотворное для него. Он проспит, пока не придет маг, — подумав, согласился лекарь, не подозревая, какая угроза только что висела над ним.

Оплатив услуги лекаря и заперев за ним дверь, взяла снадобье и вошла в спальню к Дамиану. Старик сидел за столом и что-то быстро писал.

— Дамиан? — тихо позвала его.

— Да, я здесь. Только извини, тебя совсем не помню, — он сокрушенно покачал головой, откладывая в сторону грифель.

— Я уже поняла. А что ты пишешь? — с трудом сдерживая слезы, подошла ближе, заглянув ему через плечо, как не раз делала раньше. Но в этот раз наемник просто захлопнул толстый блокнот, не давая прочесть и строчки.