По счастью, традиции царства дозволяли женщинам не скрывать лицо, по крайней мере при общении с простыми людьми, и Чандра быстро перезнакомился с обитательницами дворца. Но ночной красавицы среди них не было.
– Какие строгие у вас стражники, – заметил Чандра, пока девушки гладили оленя и пытались его накормить. Олень вёл себя смирно, а если начинал беспокоиться, дэв успокаивал его, гладя по спине.
– На то есть причина, – заметила одна из танцовщиц. – Род нашего царя в смертельной вражде с родом соседнего царства. Уже много поколений эти роды уничтожают друг друга, и мы опасаемся за жизнь нашего царя и нашего царевича.
– В чём причина этой вражды?
– Да мы точно не знаем. Вроде бы когда-то у царевны нашего царства убили жениха. Она поклялась отомстить, и так всё это и продолжается. Последний раз был за соседями – они убили брата нашего царя. И мы ожидаем следующего нападения.
– Печальная история, – заключил Чандра, вернее, Пуру. Но тут же стал придумывать историю в стихах, повествующую о любви и трагических событиях. Что поделать, трагедии людей – пища для стихоплётов.
Пуру собирался было расспросить о местных обычаях, но тут девушки встали и позвали его посмотреть на тренировку юного царевича. На это действительно стоило посмотреть – юноша, гибкий и быстрый, был подобен лани в скорости и льву в ярости. Он тренировался, как это принято у воинов, полуголым, в одних штанах, показывая рельефные мышцы и вызывая водопад вздохов у украдкой наблюдавших за ним девушек. Пуру заметил, что царевич похож на девушку из озера – как брат похож на сестру.
– Нет ли у царевича сестры? – спросил он у девушек.
– Нет, но об этом не принято говорить. Вроде бы у царевича была когда-то сестра-близнец, но она умерла во младенчестве.
Чандра так увлекся общением и попытками разгадать тайну девушки из озера, что совсем забыл, что ему надо двигаться через дом. Однако, пока девушки вздыхали, разглядывая юного царевича, а его пожилые родители, сидя на специальном помосте, любовались отпрыском, к ним подбежал взволнованный глашатай. Он что-то быстро сказал царю – и тот, остановив тренировку, велел царевичу подойти, чтобы выслушать важное известие. По знаку глашатая к царям подошел запыхавшийся и запылённый гонец.
– Великий царь, беда! Правитель соседнего царства напал на нас! Его воины разоряют деревни, убивают людей, угоняют скот!
– Какая наглость! Наше войско готово? – грозно вопросил царь. Пуру заметил, что храбрости в нем больше, чем силы, – царь явно был стар, и вряд ли бы выдержал вес доспехов и оружия, не говоря уж о многочасовых утомительных скачках на колеснице. – Я сам поведу его в бой!
– Нет, отец! Позвольте мне! – пылко воскликнул юноша. Глаза старика увлажнились.
– Вот достойный сын нашего рода! – воскликнул он и поцеловал царевича в голову. Царица попыталась возразить – ведь для матери её ребёнок всегда слишком юн, чтобы встречаться с опасностью. Но отец, как бы ему ни хотелось оставить сына при себе, всё же позволил ему возглавить войско.
– Я вернусь с победой, не волнуйтесь, мама! Отец, вы увидите, как род наших врагов пресечется, и уже никто не будет тревожить ни нас, ни наших потомков!
Под эти воинственные речи царевича быстро снарядили и он, с отрядом отборных воинов, направился к выдвинувшемуся навстречу противнику войску. Пуру наблюдал за этой историей, чувствуя себя всё больше её участником, а не сторонним наблюдателем. Он зашел в покои царицы, уже не беспокоясь, что его остановят, – то ли сила дэва так работала, то ли сила дома, то ли всё разом – но за короткое время все как будто бы позабыли, что Пуру – просто бродячий рассказчик, который пришёл во дворец несколько часов назад. А относились так, как будто бы знают его всю жизнь, да и он сам тоже так чувствовал.
Царица плакала, и Пуру, как мог, попытался её утешить, а олень положил голову с грустными глазами на её колени.
– Ты ещё очень юн, но, когда женишься, у тебя будут дети, сначала маленькие, они будут играть, такие милые и забавные. А потом они вырастают – слишком быстро! И вот они уходят, а я еще не успела насладиться его играми, не успела как следует вдохнуть его запах… – жаловалась пожилая женщина. Игла воспоминаний о Буддхе уколола дэва, и он поспешно отвернулся, чтобы царица не заметила слёз.
– О, Махадэв, сохрани моего сына! Ой, я же забыла передать ему амулет, как же так? – разволновалась мать.
– Не беспокойтесь. Давайте я отнесу амулет вашему сыну? – предложил Пуру, и олень кивнул, молчаливо соглашаясь со своим покровителем.
– Было бы хорошо… Только будь осторожен, они уже могли вступить в бой.
– Не волнуйтесь за меня, я обязательно передам амулет с вашим благословением, царевич разобьёт врагов, и все вернутся домой, не успеет сесть Сурья!
Взяв амулет, представлявший собой небольшой, с ладонь, вышитый символ Лакшми[3], Пуру хотел взять коня, ведь пешком нагонять конное войско было бы очень долго. Но тут олень произнёс:
– Садитесь на меня, Чандра-дэв! Вы ведь очень лёгкий, под вами даже травинки не гнутся, и следов на песке вы не оставляете.
Пуру, оглянувшись на свои следы, вернее, на их отсутствие, осторожно сел на небольшого оленя, который сообщил, что чувствует, как будто бы птица, вроде майны-скворца, села на него – не более. И помчался вперед длинными прыжками, не хуже лошади, а может, даже и быстрее неё.
Нагнав отряд царевича, Пуру увидел, что бой уже начался. Но юноша ещё не успел соединиться с основным войском – на пути его поджидала засада. Небольшой отряд царевича бился на берегу реки с превосходящим отрядом противника. Пуру наблюдал за ходом схватки с удобного холма и выискивал глазами царевича, чтобы как-нибудь улучить случай передать ему матушкино благословение, амулет. Как он понял, отряд врагов возглавлял какой-то важный воин – весь в чёрном, с закрытым лицом, он бился отчаянно и бесстрашно. Воины противной стороны падали один за другим, сражённые рукой этого воина.
Пуру слез с холма и зашёл со стороны реки – про крокодила он забыл. Лёжа в тростниках, дэв с содроганием наблюдал, как с крутого берега падают в реку мёртвые воины. Наконец царевич остался один, он долго выдерживал натиск воина в чёрном, который не позволил никому из своих товарищей вмешаться в их поединок. Но, как ни храбр и умел был царевич, воин в чёрном все же одолел его, и царевич, вслед за другими, упал с рассеченной грудью в реку.
Пуру даже вскрикнул. Сжимая амулет, он бросился в воду и оттащил царевича в заросли тростников. Там, несмотря на попытки враждебных воинов отыскать тело царевича, их никто не нашёл. Олень спрятался где-то на берегу. Юноша был ещё жив, но раны его были смертельными – даже Ашвины бы не смогли такое вылечить. Здесь помогла бы только мантра Сандживани – воскрешения убитых. Но Пуру не владел такой мантрой, да и использовать её нужно было с крайней осторожностью.
– Не умирайте, пожалуйста… Ваша мама передала вам благословение, вернитесь домой… – и Пуру вложил в руку умирающего амулет матери.
– Остров… посреди этой реки… самое старое и толстое дерево, на нём красно-белый шнурок… пожалуйста… поторопись… иди к дереву! – выдохнул умирающий, сжимая амулет в последних судорогах. Затем он замолк навсегда.
Припрятав тело, Пуру, вытирая слёзы, огляделся. Враги уже перестали искать и ушли в другое место. Думая, что труп унесла река, они искали ниже по течению. Посреди реки действительно виднелся заросший лесом остров. Юный царевич хотел, чтобы Пуру как можно быстрее добрался до дерева на нём, это было так важно, что он потратил последние силы не на молитву, а на это желание. Не гадая, что бы это значило, Пуру нашёл старую рыбачью лодку, которая довольно быстро наполнялась водой, так что плыть приходилось, попеременно то гребя, то вычерпывая воду. Дэв как-то не подумал воспользоваться своими божественными силами и перейти реку аки посуху, а поплыл, как смертный, на лодке.
По пути он вспомнил о крокодиле, но коварная рептилия не показывалась. Добравшись до острова, Пуру, поискав недолго, обнаружил нужное дерево. Вообще же остров был небольшим, и деревья стояли как бы по колено в воде. Но в ветвях отмеченного ярким шнуром дерева висела большая корзина, в которой, к изумлению Пуру, сладко спал младенец, не более двух месяцев от роду. На ручке ребёнка была привязана красная нитка – от сглаза. А на правом бедре красовалась необычная отметина – в форме сложившей крылья бабочки.
