Словом, клев был неважный. Помешал, вероятно, северный ветер — дует он без перерыва уже третий день. А вообще уловы на этом озере, говорят, всегда бывают большие. Наш проводник рассказал немало интересных историй о громадных щуках, сокрушающих любые рыболовные снасти. Многие из этих историй нам довелось уже слышать от других рыболовов. Но наши снасти озерные страшилища оставили в покое. Напрасно я стегал воду спиннингом в разных местах, напрасно менял блесны: ни одна щука не позарилась на мою блесну. На вечерней заре рыба не играла.

Ночью нас изводили комары. Утром клева не было совсем, ветер усилился, по воде бежала рябь, озеро было мрачное, таинственное. Нам не повезло, но разочарования не было. Мы хорошо знали, что озеро богато рыбой. Замора на этом озере не бывает: очевидно, из-за большого количества подводных ключей. В нем, кроме щук и окуней, много леща, сороги, есть крупный карась, неповоротливый линь и даже сомята, очень редко встречающиеся в камских озерах. Мы здесь не последний раз.

Назад возвращались западной дорогой: она гораздо суше.

17-го июня. Снова на Очере. На быстром перекате ловил я с товарищем в проводку голавлей. Дело пошло живо: рыба клевала даже на овода. Брался крупный голавль. Часов около двух клев прекратился.

Дни стоят очень жаркие; сильно сохнет земля; с первого июня почти нет дождей. Начала вянуть луговая трава. Пошли купаться. У развесистого ивового куста, на мели, увидел большого леща. Осторожно, из-за куста подкинул ему под нос червя — не берет. Сменил червя на короеда — тоже не приманивает; вильнул хвостом и с достоинством ушел в глубину.

Мы выкупались, оделись — смотрим, опять лещ выплыл на прежнее место. Странно: или болеет, или греет старые кости.

20-го июня ходил удить на Каму, к зеленому острову. Осваивал ловлю спиннингом. Забрасывал до тех пор, пока не сломал его пополам, и крепко ушиб большой палец об рукоятку катушки, запутав леску в безнадежно густую «бороду». Тогда оставил спиннинг и перешел на ужение в проводку.

На перекате плещется много голавлей, но у берега не клюют. Решил испытать «стрелу». К тонкому сухому хлыстику на двух поводках, под углом 45 градусов, прикрепил леску, на хвостовой конец хлыстика привязал длинный поводок, насадил муху. Течение начало быстро относить «стрелу» от берега, подавай только лески с катушки! Метрах в двадцати пяти от меня «стрела» как-то неестественно качнулась.

Делаю подсечку и вывожу солидного голавля. Потом поймал еще несколько штук и — закончил рыбалку.

Дневник на этом не кончается. Но приводить его целиком я не буду — он занял бы много места. Могу посоветовать и вам вести такой дневник, а главное — посетить с удочкой места, где я побывал. Вас ждут радости и неудачи — все, что выпадает на долю каждого рыболова. Потом будет что вспомнить.

П. Жуков

МОРОКА

От деревни Каменка до села Кремнева я решил пройти берегом Вилейки. Красивая речка! Ширина Вилейки пять-семь метров, а глубина разная, потому что встречаются перекаты. Вода в Вилейке, как и во многих других приуральских реках, холодная, светло-синяя, подернутая дымкой известняка. На берегах кудрявится ольховник. Июньская полуденная жара наполняет воздух густыми испарениями, ароматом трав и луговых цветов.

Иду. Безветрие. Тишина. Только жаворонок, где-то очень высоко, захлебывается своей песней.

— Тьфу ты, проклятая малява! — донесся до меня из-за раскидистого куста приглушенный надтреснутый голос. — Мала, а прожорлива. Ишь, как заглотила!

Еще шагов десять — и я увидел согнутую, как в плясовой присядке, фигуру старика в белой рубахе, свисающей до самых колен на черные штаны. На ногах валенки с калошами. Дюжий. Наряд его довершала косматая шапка волос.

— Клюет? — спросил я, приближаясь к старику, который, широко раскинув руки, жадно глядел на поплавок. В правой руке он держал удилище, а левую непонятно для чего вытянул вперед, в полусогнутом состоянии, словно приготовился что-то схватить.

— Нет лова! — услышал я в ответ.

— Значит, не клюет?

Седая голова повернулась ко мне, и я увидел длинное, изрытое морщинами лицо старика с узкими, поблескивающими хитрецой глазами. Нос, похожий на морковь-каротель, отдает синевой. Толстые губы и костлявые скулы резко проступают сквозь редкие пепельные усы и бороду.

— А сам-то ты не рыбачишь? Я гляжу, при тебе удочки нет.

— Рыбачу, — ответил я, усаживаясь на траву рядом с дедом. — Рыбачу, да только не в это время. В это время добрые рыбаки хариуса не ловят, а другой рыбы тут нет. Хариуса надо ловить на рассвете или при закате солнца, а днем в Вилейке одна малявка клюет.

— Вижу, не местный. Откуда знаешь? — спросил дед.

— От каменских рыбаков узнал. А ты местный?

— Местный. Каменский.

— Говоришь, местный, а время ловли хариуса не знаешь. Как же это?

— Кхе, кхе! — лукаво прокашлял дед и, искоса взглянув на меня, сказал: — А я не рыбачу.

— Как не рыбачишь?

— А так не рыбачу, и все тут! — сердито ответил дед. Он оглядел меня изучающе и сказал: — Ладно. Тебе, как не местному, скажу. Я мороку делаю. — Последние слова он произнес как бы по секрету, склонив голову в мою сторону, и на его лице расплылась довольная, старческая улыбка.

— Мороку? Какую мороку? — с еще большим удивлением спросил я.

— Морочу кремневских рыбаков. Сижу днем, на берегу, на самом рыбном месте, отдыхаю, молодость вспоминаю, а как только подходит кремневский человек, закидываю удочку. Подойдет, спросит: «Клюет?» — Отвечаю: «Нет лова!» Заглянет в кошель — пуст. Значит, рыба не водится, решит он, и уходит в другие места. А вечером я на этом месте десятками таскаю хариусов, больших, мясистых. Вот и вся морока.

— Ловко! А как величают-то тебя?

— Евлампий. Евлампием зовут меня.

— А по батюшке?

— Все зовут — Евлампий и ты так зови. Остальное ни к чему. А твоя фамилия?

Я ответил. Евлампий вытащил удочку из реки и сел на траву. У его ног лежала пустая, кожаная сумка.

— Да, Евлампий, а почему ты в валенках?

— В пимах-то? Ревматизьма кости ломает, оттого и ношу пимы. Так-то оно легче. Шерстка вытягивает из костей эту самую ревматизьму. Вот уже который десяток живу, не баливал, а тут на-те, ревматизьм.

Я сочувственно вздохнул, покачал головой и спросил:

— А вечером, говоришь, в этом месте здорово хариус клюет?

— А то как же. Клюет. Лонись было такого выволок, что просто диво. От головы до хвоста полметра, а от хвоста до головы метр был. Во!!! Да, а ты-то сам из Перми будешь или дальше?

— Из Кремнево.

— Тьфу, ты бестие! Говоришь, не местный, а сам из Кремнево! И я-то, старый пень, проболтался тебе о своей мороке!

— А я не говорил, что я не местный.

— Подь ты! Али я уже вовсе запутался?!

А. Волков

«АНКА-ДИНАМИТЧИЦА»

Роман Андреевич Жмутов проснулся в отвратительном настроении. Собственно, настроение было не лучше и накануне, после неудачной рыбалки, но тогда, по крайней мере, можно было думать, что к утру неприятности забудутся. Однако этого не случилось.

Всю ночь Роман Андреевич куда-то спешил, всю ночь ему мерещились плывущие по темной воде кверху животами голавли, щуки, лещи. Но стоило ему подплыть к рыбе и нацелиться подсачником, как она, вильнув хвостом, скрывалась в глубине.

Всю ночь он подносил горящую папиросу к запальному шнуру и поднимал заряд, чтобы опустить его в воду. А руки не слушались. Заряд становился тяжелее пятипудового мешка. Надо бросить заряд, бросить обязательно, иначе он взорвется в руках. Огонек с шипением бежит по шнуру, еще немного — грянет взрыв…