До того он был прожорлив, что у меня в скором времени вышли все сухари. Однажды Степка растерзал мешочек с солью, а она в то время ценилась на вес золота. Пришлось грузиться в лодку и плыть ближе к населенным местам — за солью.

В первой деревне, куда мы приплыли, выйти на берег не удалось. Со всех сторон к лодке набежали собаки и подняли такой лай и вой, что хоть уши затыкай. Под собачий концерт мы оставили негостеприимный берег.

На ночь остановились в безлюдном месте. Под утро всю реку заволокло первым осенним туманом, а костер за ночь прогорел. Натыкаясь в тумане на пни и кочки, я стал торопливо собирать хворост. С большой ношей сухих прутьев до места ночлега я добрался с трудом. Из-за тумана за три шага даже деревьев не было видно.

Стояла жуткая тишина. Разжигая костер, я неожиданно услышал плеск весел. Звуки удалялись: кто-то отъезжал от берега. Я крикнул:

— Эй! Подплывай сюда! Вместе-то веселее!

С лодки никто не ответил. Тогда я сам решил догнать проезжавших. Позвал Степку. Медвежонок не откликнулся. Поднял плащ, под которым с вечера спал медвежонок, — и тут его не оказалось.

Кричал, звал. Когда ветер разогнал туман, я обшарил прибрежные кустарники и весь лес обошел, до нитки промок в лесу. И все напрасно. Зверь, почуя волю, ушел в лес. Сомнений у меня больше не оставалось. Я сел в лодку и поплыл дальше в низовья, уже один.

Под вечер я увидел на берегу дымок костра и решил причалить, чтобы провести ночь не в одиночестве.

У костра никого не оказалось, да он уже давно и прогорел. Одни головешки дымились. У кострища на примятой траве валялись окурки, рваная бумага и разный мусор, который оставляет иногда после себя на месте отдыха неаккуратный человек.

Я бросил на угли сухую сосновую ветку с красными иголками. Взметнулось пламя. Мое внимание привлек пень шагах в десяти от костра. Верх его был окровавлен, рядом лежали внутренности заколотого животного.

Всю ночь и весь следующий день гнался я за мешочниками на лодке, руки в кровь намозолил, но никого не догнал.

Так закончилась в тот год моя поездка в верховья Камы.

А. Спешилов

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

В первую зиму после гражданской войны мне с группой бывших красных партизан пришлось налаживать хозяйство в одном из районов Прикамья. Чуть не ежедневно по заснеженному тракту мы ездили верст за двадцать в районное село по разным неотложным делам.

Тракт тянулся по высоким холмам — увалам. Его пересекали глубокие лога с огромными снеговыми карнизами. Бывало, едешь под таким карнизом и оторопь берет — вдруг свалится на тебя снежная громада и похоронит вместе с лошадью.

Как-то в январе мы вдвоем подъезжали к своему поселку. Накануне был буран, сменившийся тихой, но снежной погодой. Снега навалило чуть не в рост человеческий. Лошадка по колено утопала в рыхлой массе, мы вынуждены были брести пешком и помогать ей тянуть тяжелые розвальни.

На въезде в поселок дорога стала лучше. Мы уселись в сани. Лошадь бойко побежала домой, чувствуя близкий корм и отдых.

Вдруг совсем близко из-под залепленного снегом плетня выскочил заяц.

— Берегись, косой! — крикнул кто-то из нас. Любопытный зверек вместо того чтобы удирать, остановился и стал прислушиваться. В этот момент откуда-то появилась лиса с длинным пушистым хвостом. Она заметила зайца и бросилась на него. Тот скакнул в сторону и помчался. Хищница — за ним вдогонку.

Мы остановили лошадь и с любопытством стали наблюдать за интересной жестокой игрой.

Заяц бежал легко, а лисица то и дело проваливалась в рыхлом снегу. Должно быть, заяц чувствовал свое преимущество. Он отбегал метров на двадцать, останавливался и глядел, как рыжая в снегу барахтается.

Лиса шла кругами, загоняя свою жертву на вершину холма, где снег выдуло, а заяц лез в самый глубокий и рыхлый снег. Но вот, изловчившись, она схватила зайца зубами за бок — только шерсть полетела. Заяц вырвался, прыгнул к плетню и исчез. Лиса пробежала по инерции несколько шагов, остановилась и жалобно затявкала. Заяц мелькнул с другой стороны плетня, лиса снова принялась его преследовать и отстала лишь когда он скрылся в гумнах на окраине поселка. Она медленно побрела в обратную сторону на вершину холма, где чернели заросли вереса.

Приехав домой, мы решили отравиться добывать лисицу. К сожалению, у нас не нашлось никакого охотничьего оружия. Его уничтожили белые при отступлении. Вооружились мы, чем могли — у кого винтовка, у кого наган.

Нас повел Иван Яковлевич. Старый, опытный охотник сумел все-таки спрятать и сохранить от белых шомпольный дробовичок.

Мы хотели было окружить холм и искать зверя в вересовых кустах. Иван Яковлевич не согласился.

— Лисица голодная, — объяснил нам охотник. — Она не будет сидеть в кустах да ждать, чтобы прямо ей в пасть полез заяц. Она сейчас до утра будет рыскать около гумен, где хоть мышью может попользоваться, а то и в чей-нибудь курятник в деревне заберется. На гумнах надо ее искать.

— А почему она в лесок убежала? — спросил я.

— В деревню, что ли, от вас бежать-то было? Правильно она сделала. Вы сюда, а она в противную сторону. Жив смерти боится.

Иван Яковлевич расставил нас «по номерам», а сам отправился, как он выразился, «шугать» на гумнах.

Я лежал около омета соломы, вглядывался вдаль, прислушивался к каждому шороху. Солнце уже давно закатилось, прояснилось небо, стало крепко подмораживать. От холодной стали винтовки коченели руки. От леденящего воздуха глаза застилали слезы. Думаю: еще немного времени — и не выдержу, оставлю свой пост.

Вдруг что-то хрустнуло. Из-за молотильного сарая выбежал заяц, а за ним долгожданная лисичка. Я не успел вскинуть винтовку, как из-за моей спины хлопнул выстрел. Лиса ткнулась мордочкой в снег и замерла. Перепуганный заяц встал, как вкопанный. Я прицелился в него. Но чья-то рука отвела ствол винтовки. Рядом со мной стоял Иван Яковлевич.

— Лисицу взяли, — сказал он, — а для чего зайца бить? Пусть живет на здоровье.

А. Спешилов

ГОРЕ БРАКОНЬЕРА

— Зачем, Иван Иванович, вы взяли с собой ружье?

— Уток бить. Ведь не будешь по ним стрелять из палки.

— Не знаете, что ли, что нынче весенняя охота запрещена?

— В прошлом году тоже была запрещена, а я все лето постреливал. И не безрезультатно…

Разговор происходил на борту катера между мотористом и пассажиром, работником сплава, который пробирался с Камы на реку Весляну. Моторист Федя, несмотря на раннюю весну, уже успел загореть дочерна. Пассажиру лет под сорок, у него бледное лицо, черная бородка, усы сбриты.

Широко разлившаяся река затопила прибрежные леса. На тех местах, где летом в лодке не проедешь и где, как говорят, курица пешком перейдет, сейчас двухметровая глубина, и пароходы тянут тяжело груженные баржи.

Когда наши путешественники проехали село Гайны, неожиданно забарахлил мотор. Пришлось пристать к берегу. Моторист занялся мотором, а Иван Иванович, пользуясь подходящим случаем, решил поохотиться. Он вытащил из чехла ружье, заглянул в стволы и похвастал:

— Как зеркало! Вот что значит уход за охотничьим оружием.

Положив стволы на борт, Иван Иванович стал проверять замки и около бойков заметил тоненькую свинцовую пленку.