На борту «Веллингтона» усатый майор оглядел трех своих товарищей и пятерых партизан, покачал головой и повернулся к сидящему рядом капитану:

— Просто удивительно!

— Очень странно, сэр, — сказал капитан. Он бросил взгляд на бумаги в руке майора, — Что у вас там?

— Карты и документы, которые я должен отдать какому-то бородатому моряку, когда мы приземлимся в Италии. Странный малый этот Меллори.

— Так точно, сэр, очень странный, — согласился капитан.

Вис, Вланович и Меллори со своей группой отделились от толпы и стояли у входа в палатку Виса.

Меллори обратился к Вису:

— Вы приготовили веревки? Мы должны немедленно отправляться.

— К чему вся эта спешка, сэр? — поинтересовался Гроувс. Так же, как у Рейнольдса, его обида сменилась замешательством. — Все как-то неожиданно.

— Петар и Мария, — угрюмо произнес Меллори. — Это из-за них надо спешить.

— А что с Петаром и Марией? — подозрительно осведомился Рейнольдс.

— Их держат взаперти в блокгаузе. А когда Нойфельд и Дрошный вернутся туда…

— Вернутся? — изумился Гроувс. — Что вы имеете в виду? Мы же их заперли. И каким образом, господи помилуй, вам стало известно, что Петара и Марию держат в блокгаузе? Как это может быть? Ведь их же не было там, когда мы уходили… а это было совсем недавно.

— Когда Андреа сказал, что его лошадь поранила копыто о камень по пути сюда из блокгауза, дело было совсем не в этом. Андреа установил наблюдение.

— Видите ли, — объяснил Миллер, — Андреа никому не доверяет.

— Он видел, как сержант Баер вел туда Петара и Марию, — продолжал Меллори. — Они были связаны. Баер освободил Нойфельда и Дрошного, и, бьюсь об заклад, наша драгоценная парочка следила, действительно ли мы улетели.

— Вы не все нам рассказываете, правда, сэр? — с горечью отметил Рейнольдс.

— Вот что я вам скажу, — уверенно отчеканил Меллори. — Если мы не попадем туда как можно скорее, Марии и Петару придется туго. Нойфельд и Дрошный еще не знают, но уже, должно быть, предполагают, что именно Мария сообщила мне, где скрывают этих четырех связных. Они всегда знали, кто мы, — Мария сказала им. Теперь они знают, кто такая Мария. Как раз перед тем, как Дрошный убил Саундерса…

— Дрошный? — лицо Рейнольдса выражало полную растерянность. — Мария?

— Я ошибся, — в голосе Меллори слышалась усталость. — Мы все понаделали ошибок, но эта была самая серьезная. — Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными. — Вспомните те резкие слова, которые вы бросили в адрес Андреа, когда он затеял драку с Дрошным у столовой в лагере Нойфельда.

— Конечно, я помню. Это была глупейшая история…

— Вы сможете извиниться перед Андреа, когда представится возможность, — перебил Меллори. — Андреа провоцировал Дрошного, потому что я его об этом просил. Я знал, что Нойфельд и Дрошный о чем-то договаривались в столовой, когда мы вышли, и искал момент, чтобы спросить Марию, что именно они обсуждали. Она сказала, что они намеревались послать пару четников за нами в лагерь Брозника, тайно, конечно, чтобы сообщить о нас. Это были те двое наших «проводников» в грузовике. Андреа и Миллер убили их.

— Теперь понятно, — протянул Гроувс. — Андреа и Миллер убили их.

— Чего я не знал, так это того, что Дрошный тоже шел за нами по пятам. Он видел нас с Марией вместе, — Меллори посмотрел на Рейнольдса. — Так же, как и вы. Я не знал в то время, что он нас видел, но теперь мне это известно. С самого утра Мария все время находится под угрозой смерти. Но я ничего не мог сделать. Вплоть до последнего момента. Если бы я только высунулся, с нами было бы все кончено.

Рейнольдс покачал головой.

— Но вы сами только что сказали, что Мария предала нас…

— Мария, — сказал Меллори, — высококвалифицированный агент английской разведки. Отец — англичанин, мать — югославка. Она жила в этой стране еще до прихода немцев. Была студенткой в Белграде. Примкнула к партизанам, которые обучили ее как радистку, а затем организовали для нее побег к четникам. У четников в это время находилась в плену радистка одной из британских миссий. Немцы главным образом обучили Марию абсолютно достоверно копировать почерк этой радистки: ведь каждый радист имеет свой собственный почерк. И, конечно, тут сыграл роль ее безупречный английский. Таким образом, она оказалась в непосредственном контакте с нашими разведцентрами как в Северной Африке, так и в Италии. Немцы считали, что полностью околпачили нас. На самом деле все было наоборот. Миллер сказал с упреком:

— Ты мне тоже всего этого не говорил.

— Мне надо было все обдумать. Ее ведь все-таки уличили в том, что она принимала участие в заброске последних четырех связных. Она, конечно, сообщила об этом немцам. А эти связные приносили информацию, укрепляющую веру немцев в то, что второй фронт, — а на самом деле настоящее вторжение в Югославию — дело первостепенной важности.

Рейнольдс произнес медленно, почти по слогам:

— О нашем прибытии они тоже знали?

— Безусловно. Они знали о нас все, кроме одного: они не знали, что мы знали о том, что они знали. Поэтому то, что они знали, было только наполовину достоверно.

Рейнольдс с явным трудом усвоил услышанное и тихо произнес: — Сэр!

— Да?

— Я был неправ, сэр.

— Это случается, — успокоил его Меллори. — Иногда это случается. Вы были неправы, сержант, но вы ошибались из лучших побуждений. Это моя вина. Только моя. Но у меня были связаны руки. — Меллори похлопал его по плечу. — Я думаю, теперь вы найдете в себе силы простить меня.

— А Петар? — спросил Гроувс. — Он не ее брат?

— Петар — это Петар. И ничего больше. Чист, как стекло.

— И все-таки еще много неясного… — начал Рейнольдс, но Меллори перебил его.

— Отложим разговоры. Полковник Вис, прошу вас, карту. — Капитан Вланович вынес карту из палатки, и Меллори указал на флажок: — Взгляните сюда. Плотина на Неретве и Клеть Зеницы. Я сообщил Нойфельду то, что сказал мне Брозник, — партизаны уверены, что наступление начнется с юга через Неретвинский мост. Но, как я уже говорил, Нойфельд знал — и еще до нашего прибытия, — кто мы такие на самом деле. Поэтому он был убежден, что я лгу. Он был также убежден в моей осведомленности в том, что наступление готовится через ущелье Зеницы на севере. Уверяю вас, что были весьма веские причины так думать: там сосредоточены двести немецких танков. Вис был потрясен:

— Двести!

— Сто девяносто из них сделаны из фанеры, хотя Нойфельд и Дрошный предполагают, что это нам неизвестно. Германское командование заинтересовано в том, чтобы информация о якобы готовящемся наступлении с севера попала в Италию, и единственный способ в этом убедиться — дать нам улететь отсюда. Что они с удовольствием и сделали, поочередно устраняя с нашего пути все возможные препятствия. Они, несомненно, понимали, что нам прежде всего необходимо любым способом попасть в блокгауз. Дали нам возможность освободить английских связных, но при этом задержали единственного человека, который мог помочь нам, — Марию. И, естественно, предупредили сержанта Баера, который потом их и освободил.

— Понятно. — Для всех было очевидно, что полковнику Вису ничего не понятно. — Вы упоминали массированную воздушную атаку на северное ущелье Зеницы. Теперь, конечно, целью станет мост через Неретву?

— Никоим образом. Вы же не захотите, чтобы мы нарушили слово, данное вермахту. Как и обещано, воздушная атака будет произведена на ущелье Зеницы. Чтобы убедить немцев на случай, если у них остались последние сомнения на наш счет. Кроме того, вы знаете так же хорошо, как и я, что к этому мосту невозможно подступиться с воздуха. Он должен быть ликвидирован другим способом.

— Каким именно?

— Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. И последнее, полковник Вис. В полночь прибудет еще один «Веллингтон», затем еще один в три часа утра. Отпустите обоих. Следующий прибудет в шесть часов утра — вот его задержите до нашего возвращения. Лучше сказать, до нашего предполагаемого возвращения. Если повезет, мы улетим до рассвета.