К лету 1941 года фашистская Германия создала самые мощные вооруженные силы, какими когда-либо располагало государство в истории человечества: 214 дивизий, 7 бригад, в том числе 35 танковых и моторизованных дивизий. Воздушный флот составляли 10 тысяч самолетов.[4]
ОКВ[5] Германии подготовило специальную директиву «Указания по дезинформации противника», где в вводной части подчеркивалось, что успешное проведение операции зависит в первую очередь от ее строгой секретности, ее маскировки.
«Чем более явной будет становиться подготовка к операции,— говорилось в «указании»,— тем труднее будет вводить противника в заблуждение. Следует сделать все необходимое в этом направлении».
В Берлине нервничали, понимая, что сосредоточение германских войск у границ СССР скрыть не удается. 19 июня 1941 года Геббельс записал в своем дневнике:
«В России догадались о смысле событий».
Геббельс не ошибся: в Советском Союзе знали о подготовке Германии к нападению на нашу Родину. Не знали, правда, мы в то время о разговоре рейхсфюрера СС Гиммлера в его резиденции на Принц-Альбрехтштрассе с известным в нацистских кругах писателем Двингером. Эта беседа стала известна после поражения рейха из воспоминаний самого Эдвина Эриха Двингера.
— Я помню, что вы хорошо знаете Россию, герр Двингер,— сказал писателю Гиммлер.— Знаю, что в годы русской коммунистической революции вы жили на Украине и в Крыму.
— Я был там в плену,— заметил Двингер.— И как мог боролся с большевиками и их революцией в рядах барона Врангеля.
— Это известно,— перебил Гиммлер.— Вам, как летописцу нашего великого времени, представляется счастливая возможность присутствовать при полной ликвидации большевистского строя в России. Назначаю вас моим личным референтом по восточным вопросам. Через шесть недель, когда я буду в Москве, вы перейдете в мое ведомство!
Двингеру показалось, что он ослышался.
— Вы сказали, экселенц, шесть недель?
— Да— подтвердил Гиммлер.— Я не оговорился. Именно через шесть недель. Так мне сказал сам фюрер. Не позднее 4 августа мы с вами будем в Москве, ибо СССР под натиском наших войск рассыплется, как карточный домик!
Шесть недель... Столько, по мнению Гитлера, надо было Германии для ее полной победы над Советским Союзом. Иохим фон Риббентроп был более осторожен и считал, что вермахт разгромит Советский Союз за восемь недель. Паулюс, который в 1941 году еще не помышлял встать во главе 6-й армии, служил обер-квартирмейстером генерального штаба сухопутных войск, заместителем Гальдера, считал, что победа над Россией наступит через восемь-десять недель.
В быстротечную победу, в кратковременную русскую кампанию—прогулку в России — верили в Германии от фюрера и бывшего преподавателя тактики академии генштаба Фридриха Паулюса до простых солдат, напичканных фашистской пропагандой и знающих крылатую фразу Гитлера: «Нет ничего невозможного!»
Считая, что победителей не судят, в те летние дни 1941 года Гитлер изрек:
«Правдой или неправдой, но мы должны победить! Это единственный путь, он верен морально и в силу необходимости. А когда мы победим, кто спросит нас о методе? У нас и без того так много на совести, что мы должны победить!»
Фюрер мечтал победить правдой и неправдой. Советский же народ, наша Коммунистическая партия и правительство никогда не смешивали правду с неправдой. Они твердо знали: наше дело правое, победа будет за нами!
И время показало, кто оказался прав.
* * *
Июнь перешагнул в свою вторую половину.
Сталинград и сталинградцы жили и трудились на благо своей Родины.
В 1941 году 126 промышленных предприятий города выпускали продукции в 17 раз больше, нежели все заводы дореволюционного Царицына в 1913 году.
По данным Всесоюзной переписи населения, в городе проживало 445,5 тысячи человек.
Жилой фонд Сталинграда составлял более 1848 тысяч квадратных метров.
Дети учились в 124 школах, студенты — в четырех вузах, шли занятия в университете марксизма-ленинизма. Горожан и гостей Сталинграда приглашали четыре театра, цирк.
На главной площади работал 4-этажный универмаг с обширными складами под землей, которые позже стали последним прибежищем командующего 6-й германской армией и откуда из подвального смрада Паулюс вышел на черный снег 31 января 1943 года, чтобы сдаться со всем своим штабом и наголову разгромленной армией (точнее, ее остатками) в плен...
Глава вторая
СТРАНА ВСТАЕТ НА СМЕРТНЫЙ БОЙ
День 22 июня в Сталинграде был безоблачным. Метеосводка коротко и сухо сообщала, что ожидается 27 градусов тепла, тихо, без осадков.
С раннего утра тысячи горожан потянулись на пристань, чтобы провести воскресенье за Волгой на Бакалде, Островной, в Красной слободе, порыбачить, погулять в рощах, покупаться.
Город не подозревал, что в роковой час «Ч», как только забрезжил рассвет, вражеские самолеты начали бомбить наши города, что 2-я танковая группа Гудериана двинулась на Брест...
22 июня 1941 года в сталинградском цирке шло утреннее представление. В кинотеатрах демонстрировались австрийский фильм о жизни короля вальсов Штраусе «Большой вальс», советские кинокартины «Сокровища Ценского уезда», «Песнь о любви». В субботу 21 июня в городе закончились большие концерты московского симфонического оркестра, и в воскресном номере «Сталинградской правды» была опубликована рецензия на гастроли гостей. Драматический театр имени М. Горького показывал в Летнем театре премьеру спектакля «В степях Украины» по пьесе Корнейчука, а в самом здании драм-театра в воскресенье проходил городской смотр детской художественной самодеятельности. Среди юных артистов выступила и маленькая девочка из Бекетовки. Пианистка исполнила «Времена года» П. И. Чайковского. Девочку звали Аля Пахмутова. Спустя вереницу лет она стала известным композитором, чьи песни знает весь наш народ.
Вслед за юной пианисткой начал выступление танцевальный ансамбль клуба завода «Баррикады». Словно яркий букет цветов — сарафаны маленьких танцовщиц...
Неожиданно возникла пауза. Несколько минут сцена оставалась пустой. Среди зрителей возник шум.
На сцену вышел представитель горкома партии. Подняв руку и дождавшись, когда в зале вновь станет тихо, он сказал:
— Товарищи! — Голос его чуть дрогнул.— Война! На нас вероломно напала фашистская Германия.
Я лишь под утро вернулся из управления НКВД домой — задержали неотложные дела. Прошел в спальню и, стараясь не разбудить жену и дочь, прилег на диван.
Впереди всех нас ожидал воскресный день.
Я долго смотрел в растворенное окно на светлеющее с каждой минутой высокое небо, прислушивался к шелесту листвы клена, к еще робкому чириканью воробьев, и, словно провалившись в бездонную яму, уснул...
Разбудила меня жена. Она была бледна.
— Война,— шевельнулись ее губы.— По радио выступает Молотов...
На руках жена держала маленькую дочь и крепко прижимала ее, словно хотела спасти от того страшного, что нахлынуло на страну, на всех нас.
«...Без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек...»
Голос Вячеслава Михайловича Молотова был глух и тих, но доходил до самого сердца.
