Я даже не стала просить Андрея пожить с Вовкой. Была уверена, что ему обязательно что-то помешает. Он решает сейчас первостепенные для него задачи, а мы с самого начала этой истории были на вторых ролях. Поэтому просто опять попросила для сына добрейшую Алену Викентиевну. А ей поможет справиться Лена. Хотя это может и не понадобиться — Вовка ходит в садик и поэтому хлопот с ним намного меньше.

Позвонила родителям, убедилась, что с мамой все не так страшно, потом связалась с Антоновичем. Мы с ним договорились, и он встретил меня прямо на вокзале. Подъехал на ПАЗике. По дороге рассказывал:

— Ее нашла соседка. Раиса Степановна проведывала ее каждое утро, а тут вдруг не пришла. Она и пошла узнать… В самом добром здравии была с вечера, ее сын говорил — позвонила ему в Канаду, спрашивала подсказку для кроссворда.

— Так себе повод, правда? — улыбалась я, глотая слезы.

— Да, я тоже подумал… Чувствовала что-то? Это инфаркт — наша док сказала. Сутки тело лежало в холодной комнате при больнице, сейчас в церкви — в малом притворе. Там нет отопления, она хорошо выглядит. Все уже сделано, посмотришь только место на кладбище, да организуешь поминки. Я помогу, все помогут.

Все хлопоты, а они были, прошли словно во сне. А меня напугали еще одним некрасивым диагнозом в перспективе — стенокардией. Когда увидела мертвую тетю, еще ничего не случилось. Только потом, перед самыми похоронами, мне стало плохо. Знакомые все ощущения — опускающаяся от виска по челюсти и шее тупая боль, обосновавшаяся потом тяжестью в груди. Тогда давило особенно сильно, и я согласилась чтобы вызвали врача. Она осмотрела меня, подробно расспросила и поинтересовалась — не стою ли я на учете по стенокардии?

— Нет, только по гипертонии.

— Вам нужно обследоваться. Сейчас приступ связан с этим… событием, это понятно. Но если такое случалось и раньше, то лучше перестраховаться.

Я отлежалась и поспала после укола, потом были похороны, но препараты сделали меня более-менее спокойной. Отпевание, кладбище, поминки… Рядом были братья и Антонович. Опять не Андрей…

Именно тогда я перестала бояться кладбищ. Поняла для себя, что бояться там нечего — это просто знаковое место, где лежат люди, которые любили нас. Красивое место в лиственной роще. И Куделино я рассмотрела без праздничного летнего убранства — в кружеве голых ветвей и голубизне елей — очень модного там дерева. Такие были посажены почти у каждого дома, поднимаясь высокими мощными колоннами выше крыш. А возле школы красовалась целая роща из елок, сосен, лиственниц и даже молоденьких кедров — кто-то был энтузиастом и любителем хвойников. Благодаря этому вид из школьных окон и зимой и летом открывался веселый и праздничный.

А потом оказалось, что свой дом тетя оставила мне. И сделала это после того ночного разговора. Сергей — мой старший, улыбался:

— Принимай, сестра, даже не думай. За могилками присмотришь. Я подкину деньжат на переезд и обустройство. Может, что-то захочешь переделать по-своему. Когда стану совсем дряхлым, приползу сюда — к тебе. А так мы с Борькой уже горожане до мозга костей. Нам точно это не нужно. Может не ты сама, а твои захотят тут жить — не самое плохое место. А мамка будто знала или чуяла — всех или собрала перед уходом возле себя или поговорила накануне… прощалась так?

За домом собирались приглядывать соседи, Антонович согласился организовать поминки на девятый и сороковой день, а братья оставили деньги и уехали работать. Родители обещали подумать о переезде, а я вернулась в Питер — меня ждали сын и работа.

Андрей, если и не появлялся в некоторые выходные, то звонил Вовке регулярно. Когда погода позволяла, я старалась выпроводить их на прогулку, если же нет — уходила сама. Это было удобно, я спешила справиться с теми делами, по которым не хотела таскать малого.

Особенно дождливая в этом году осень потихоньку превращалась в зиму. И по дороге в садик мы с сыном наперегонки скользили по замерзшим лужам. Ноябрь закончился и наступил декабрь. На Вовкин День рождения нам притащили роскошный торт из детской кондитерской, а еще — тоже детский мольберт, художественную бумагу в блокноте-склейке и доску-планшет с зажимами для бумажных листов. Все знакомое ему, потому что было заранее разрекламировано отцом — он очень серьезно относился к увлечению Вовки. Сам красиво рисовал в детстве, но художественной школы поблизости не нашлось.

Все это богатство доставил курьер, а сам Андрей появился ближе к вечеру и совсем ненадолго. И не стал есть Вовкин торт, а, насмотревшись вместе с именинником на подарки, попросился посмотреть вместе с ним мультики. Взял Вовку на руки, и они больше часа смотрели эти мультики — обнимаясь. И следующий раз он появился у нас только после Нового года, к концу длинной череды выходных — для серьезного разговора.

К этому времени мы с Вовкой уже привыкли подолгу не видеть его, не ждали его обязательного прихода каждую субботу и воскресенье. Ничего о его делах я не знала, да и знать не хотела. Я успокоилась, и сильная вспышка не самых хороших чувств к нему случилась только при падении елки. Что так? Сама не знаю. Просто дошло как-то разом, что его нет рядом именно тогда, когда он нужен особенно сильно. А еще я поняла, что мне без него замечательно спокойно и относительно стабильно, если, конечно, не прыгать на елки. И не скучаю я, и не тянет к нему, а еще как-то неожиданно, но с полного моего согласия проснулся интерес к постороннему мужчине — хватило нескольких минут, а думала я о нем почти постоянно. И нравился он мне все больше — не разочаровал ни разу за все время лечения моих порезов. Интерес к нему только усиливался.

Звонок Андрея я будто предчувствовала — нервничала с самого утра. Все валилось из рук. Завтра был последний новогодний выходной, может только поэтому? На работу выходить не хотелось — мы с Вовкой с удовольствием втянулись в долгий утренний сон и приятное ничегонеделанье. А все, что все же приходилось делать, делалось вразвалочку и совсем не спеша. Я много времени уделяла своим записям — когда укладывала малого на дневной сон, а часто засиживаясь и за полночь. А днем были неспешные прогулки, часто — с Леной. А еще рисование многочисленных елок, готовка, вдумчивое поедание вкусностей…

Андрей попросил ненадолго отправить Вовку к Лене, чтобы у нас с ним была возможность поговорить. Сказал, что потом зайдет и увидится с ним, что страшно соскучился. Когда я рассмотрела его, по сердцу нечаянно царапнуло жалостью — он выглядел, как после тяжелой болезни. Давно не стриженый и даже, казалось, постаревший на несколько лет. А в руках — объемный сверток. Я видела, что это ребенок, а что сказать на это — не знала. Только спросила:

— Ты что — болел? Отвратительно выглядишь.

— Это возмездие, — горько пошутил он и посмотрел на сверток: — Ее мать умерла, я занимался похоронами и еще много чем. Ты разрешишь положить ее на диван? Нужно развернуть одеяло, в квартире жарко.

Он говорил преувеличено спокойно и деловито. Я разрешила… само собой. Странно было, что он спрашивал моего разрешения.

— Что с ней случилось? — прозвучало спокойно, почти равнодушно, как и чувствовалось.

— То, о чем ее и предупреждали… сразу после родов.

— Девочка доношенная? — зачем-то спросила я.

— Да, — заулыбался Андрей, — можешь посмотреть. Только махонькая совсем, с малым весом. И не очень спокойная.

— Да, ты не выглядишь отдохнувшим, — отметила я.

— Устал… и почти не спал перед нашим разговором. Я хочу повиниться перед тобой… постой, Аня! На этот раз я расскажу абсолютно все. Зина будет спать, я только покормил ее, и она еще сухая… у нас есть время.

— Ты назвал ее Зиной? В честь твоей мамы?

— Да, — ласково улыбнулся он, — красивое имя, правда?

— Сейчас очень редко так называют, — осторожно возразила я, — а мама… она знает о внучке?

— Нет. Они вообще ничего не знают. Мы с Вовкой часто звонили им, когда ходили на прогулки. Сейчас не называют так? — удивился он, — ну… это не важно. Мне нравится. Аня, мне трудно будет говорить, не перебивай меня, пожалуйста. Только если будут важные вопросы. Обвинять и порицать не нужно, в этом уже нет смысла. И выпей таблетку…