Дома я тоже прислушалась у входа и прошла вглубь квартиры, сама не понимая — что сейчас чувствую? И видеть его не хотела и вместе с тем ощутила дикое разочарование. Несмотря на те мои слова, я была уверена, что он постарается сразу же попасть домой и объясниться со мной. Будет врать или не будет — сейчас было не важно. Важно было то, что он совсем не спешил оправдаться, он дал мне это время — вариться в собственном соку. Отлично понимая, что я сейчас чувствую.

В тишине наступающего вечера я сидела на кухне и ждала его. Не переодевшись, положив руки на стол, рассматривая свои ногти и непонятно что чувствуя. Сил не было даже думать. Мысли скользили заторможено… звонки? Встала и прошла в прихожую — доставать из сумочки телефон. Да, звонки были… много звонков. Но разве это телефонный разговор? Мне бы в его глаза взглянуть?! Я найду в себе силы на это, я смогу в этот раз. Я напьюсь валерьянки, вот прямо сейчас и выпью… много. Только бы он пришел, только бы…

Через час я зашла за Вовкой, отдала крема Лене. Дома накормила малого, вымыла его и уложила спать. Выходной заканчивался, завтра — рабочий день. Постояла и посмотрела на холодильник — кушать не хотелось. Опять буду худеть и страшнеть от горя? Горько усмехнулась и потянула из холодильника масленку — хлеб с маслом и чай, этого хватит на ночь. Масло можно немножко присолить.

Я так задумалась, что не услышала, как пришел Андрей. Он разулся в прихожей и ступал совсем неслышно. Прикрыл за собой кухонную дверь и сел напротив меня. Я повернула к нему голову и посмотрела в глаза.

И сразу отвернулась, потому что на его лице читалась вина. И еще что-то… беспокойство, боль? Я не умею читать по глазам. Криво усмехнулась — и как он сейчас будет оправдываться?

— Я должен был рассказать тебе все, абсолютно все и сразу же. Но тебе больно было бы слышать, ты тогда только узнала и…

— Давай короче, — прошептала я.

— Все это время я жил в гостинице…

Я истерично хихикнула, прикрывая рот рукой.

— … и могу показать квитанцию, мы можем поехать туда, и ты спросишь у служащих. Я бы силой потащил тебя туда, но сейчас это уже не так важно. Потому что я расскажу тебе все. Я больше не буду ничего скрывать, но ты сможешь меня выслушать? Ты даже не смотришь на меня.

— Мне тяжело на тебя смотреть! Это что — не понятно? — повернулась я опять к нему и взглянула в глаза, — я внимательно слушаю — говори.

— Я взял четыре отгула и еще… два выходных, чтобы провести ее по врачам и все эти дни…

— А знаешь, Андрюша? Иди-ка ты на х… — высказалась я прямым текстом и поднялась из-за стола: — Пожалуй, на этом все. Я не хочу слышать все это.

— На тебя плохо влияет общение с Леной, — отметил он решительным и спокойным голосом, не сдвинувшись с места.

— Вот именно поэтому, зная твою реакцию, я все и делал тайком. Я не хотел такого разговора, не хотел зря тебя расстраивать. Мне нужно было знать истинное положение вещей, а не то, что она мне рассказала. Я протащил ее по трем кардиологам, еще гинеколог, сегодня, когда ты видела меня, мы спешили на…

— Да заткнись ты, Андрей, — простонала я, закрывая уши руками: — На х… все! Я не хочу это слышать. Мне достаточно того, что ты совсем не спешил домой, когда узнал, что я увидела тебя.

— Я еле добился этого консилиума и не…

— Это важнее, чем я. Я поняла. Остальное — нюансы.

— Аня, я сам настоял, оплатил, люди собрались в свой выходной день… я не мог все бросить и не пойти туда. Я много раз звонил тебе, чтобы успокоить.

— Ну да… позвонить и успокоить. Я бы, наверное, успокоилась. Точно бы успокоилась. Гарантированно, — нервно дернулась я.

Он резко взъерошил себе волосы и вдруг тихо засмеялся — тоже нервно, с каким-то надрывом. Я вскинула на него глаза и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. А он покачал головой и вздохнул…

— Я уже думал… некоторые м… ки таскаются всю жизнь. Я же, б…ь, сделал всего один шаг в сторону и сейчас по самые уши в дерьме. Я уже захлебываюсь им и понимаю, что мне еще глотать и глотать…

— Ты сам этого хотел.

— Я сам, Аня. Больше некого винить. Я сейчас сижу и ясно вижу, как нах… рушится вся моя жизнь. И ничего не могу поделать с этим, потому что все уже сделано.

Он пошарил рукой по столу и протянул тоскливо: — Не ел ни фига сегодня…

— Я не готовила, — проговорила я отстраненно, — ты хотел объясниться — я слушаю.

Он безнадежно как-то покачал головой, прошептал: — Не хочу ничего…

— Могу пожарить яиш…

— Не хочу ничего этого, Аня. Смертельно не хочу. Забыть… спать хочу пойти, заглянуть к Вовке… как он?

— Рисовал у Лены, — отвернулась я.

— Я посмотрю… — расправил он плечи, выпрямился и заговорил…

— Аня, она носит моего ребенка и это может убить ее, потому что у нее больное сердце. Ей нельзя рожать, потому что в ее случае беременность должна быть плановой, с подготовкой, с медицинским сопровождением. Большой риск летального исхода при потугах во время родов и при рождении плаценты. Общий наркоз исключается и кесарево… но она отказалась прервать беременность. Отказалась категорически!

— Вовку разбудишь… Ты так в курсе всего этого, ты так глубоко в ее проблемах, ты весь… — задохнулась я, — срать мне на нее и на ее больное сердце! Это все?

Я чувствовала себя, будто в дурном сне. Он в упор уставился на меня, вглядываясь в глаза. Я тоже вопросительно подняла брови.

— Аня, это все-таки живой человек и даже если…

— На могилах врагов пляшут, милый. Я буду только рада, если она сдохнет. В чем я очень сильно…

— Там — мой ребенок. Такой же, как Вовка.

— Не с-смей сравнивать с-с Вовкой, — зашипела я, — значит, ты выбираешь того ребенка… потому что дело в ней?

— Никого я не выбираю! Просто чувствую ответственность за то, что сделал и только мне это расхлебывать. Если бы не я…

— А я что, по-твоему — не расхлебываю?! Ах-х… так инициатива все же исходила от тебя? А ведь я припоминаю, что ты тогда вернулся не в хлам… Не такой и пьяный, верно? Когда всем тайным желаниям — зеленый свет! Так же?! Тебя никто не совращал и не спаивал! — затрясло меня от ярости.

— Аня, Анечка, успокойся, выслушай меня, пожалуйста, — дернулся он ко мне, а потом поднял руки, будто сдаваясь: — Хорошо. Давай так — прямо. Я никогда не напиваюсь в хлам, и ты это знаешь. Да, я был не настолько пьян. И ты всегда это помнила — каким я тогда вернулся, ты сама согласилась обманываться, и я не врал, а только слегка преувеличил. Мне нужно было оправдаться любыми способами, и я был готов… даже самыми подлыми. Потому что я сразу понял… да я не только врать — я убивать готов, только бы ты не прогнала меня после всего, — шагнул он ко мне, а я выставила перед собой ладони, защищаясь и отступая к окну. Он опять сел.

— Меня пополам рвет от всего этого! Я бы половину жизни отдал, чтобы вернуть все назад. Если бы я тогда не уступил своей похоти, ничего этого не было бы, ты понимаешь? В первую очередь это моя вина.

— А она кипенно белая и пушистая, так? Она что — не знала, что ты женат, что у тебя есть семья, ребенок? Она подставилась, разрушила все — сознательно, специально! А ты после этого окружаешь ее…

— Все дело не в ней! — подхватился он и заметался по кухне: — А в моей вине и ребенке. Я рад, что ты говоришь со мной, что не отмалчиваешься, как всегда. Ты просто выслушай — я постараюсь все объяснить, ты только наберись терпения и не бери близко к сердцу… Да, она знала, что я женат и я совсем не оправдываю ее.

— Ты оправдываешь, Андрей, ты уже простил ей нашу семью.

— Да ничего не будет с нашей семьей, если ты хотя бы постараешься понять!

— Да что тут понимать? Что она вбивает клин между нами? А ты идешь на поводу? Ничего с семьей… ты шутишь? Ты думаешь, для чего все было сделано?

— Я не знал этого — что она давно и молча любит меня. Она захотела, чтобы я стал у нее первым, и инициатива исходила не от меня. Она хотела узнать, как это — быть женщиной. Я не оправдываю… Но она не хотела разбивать нашу семью и не могла знать, что вот так сразу получится ребенок. А когда это случилось — отказалась убить его.