— Ладно, я должна задать два вопроса.

— «Зачем» и «как»?

— Вот-вот! Зачем и как?

Джани, взбодрившись, двинулась дальше, и я двинулась за ней.

— Я немного поторопила события, — сказала она спокойно, перешагивая через пень. — Все равно ее пришлось бы убирать позже — когда принцесска подготовится. Неизвестно, сколько бы длилась подготовка, сколько мне пришлось бы терпеть в моем дворце капризную ноющую фифу, которая то хочет быть королевой, то не хочет. Сколько еще Риель ублажал бы ее в постели, ласкал бы ее цветочные мозги, позорил меня перед двором, и, что куда важнее, перед самой собой.

Я сдавленно хихикнула, и ее глаза обдали меня быстрой вулканической злостью.

— Это не ревность, Вьер, — отсекла она тоном интеллигентной медведицы. — Это отторжение. Чувство неправильности, если хочешь. Я позволяла ему любовниц, но эту цветочноголовую позволить не могла. Дело даже не в том, что она мне не понравилась, а в том, что она не нравилась ему! То, чем он занимался с ней — это проституция — секс ради выгоды. Можешь сказать, что у него не было выбора, его заставили, но, Вьер, большинство проституток заняты своим ремеслом не по велению сердца. Их заставили обстоятельства.

Мне стало стыдно за хихиканье. Джани — единственный человек, пожалуй, перед которым я способна испытывать стыд.

— Все это — пустяки, — бросила она уже значительно нейтральнее и тише. — Не пустяк то, что мой любимый человек нуждается в помощи, и я искала тех, кто сможет помочь. К сожалению, елайский капитан не дал мне информации о кеттарском убежище, тогда я выманила кеттара из убежища с помощью старой королевы. Я отправилась туда с солдатом, чтобы тот мог своим рассказом настроить Альтею против вампира, натравить ее на него. Я надеялась, что она вступит с ним в борьбу, а Риель и я останемся в стороне. — Она хлопнула ладонью по сосне и мотнула головой. — Но я недооценила чванство зефирки! Не подумала, что разговаривать с солдатом — это ниже ее высокопрелестнейшего достоинства…

Ладно, ладно, хватит с меня причин. В общем-то, от нее мне было бы достаточно причины «я так решила».

— Переходи к «как», Джани, — попросила я вежливо.

Она дернула плечами под курткой-кителем, и улыбнулась почти весело.

— Довольно просто, — заявила она. — Мне помог один из наших лазутчиков в Эрдли, но основную работу проделал бесценный дар господина Гренэлиса — телепорт. Агент подбросил телепортатор в корзину с полотенцами в чулане. Ты знаешь, как устроен водопровод в Эрдли?

Конечно — я давно изучила замок. Насос качает воду в резервуары на каждом этаже, а оттуда слуги носят ее в покои господ.

Я кивнула, но Джани продолжила не глядя на кивок.

— Кроме покоев государыни на том этаже всего две спальни. Я телепортировалась в чулан у резервуара, бросила в воду шарики омры, и вернулась домой. Все элементарно. Яд действует только в горячей воде, и для результата нужно время, к тому же, я отправилась около девяти вечера, когда Лилиан по обыкновению принимала ванну. Риск для других был невелик, а для меня — еще меньше. Во время переполоха вряд ли кто-то занялся бы купанием, а, разобравшись с источником яда, воду в резервуаре сразу поменяли бы. Я могла столкнуться с кем-то из слуг, но в этом случае я просто забрала бы свидетеля с собой.

— Дознаватели вывернули наизнанку слуг, стражу, да всех!..

— Побочный эффект, — равнодушно отозвалась Триджана.

Я протянула к ней руку, и она догадливо сунула в нее фляжку. Мы выпили еще по паре глотков, и присели на трухлявый поваленный ствол.

— Спасибо, что рассказала, — буркнула я, понимая, что нас, сведущих, теперь трое: я, она, и ее агент в Эрдли. — Риель ведь не знает? — уточнила я просто так.

— Конечно, нет. И не узнает. Никто не узнает, да, Вьер?

Я подтвердила уверенным кивком.

Я подтвердила уверенным кивком, и, конечно же, не сомневалась, что буду хранить секрет Триджаны всю жизнь, но мне очень хотелось рассказать его Птенчику.

Мне постоянно хотелось все рассказывать ему. Что мне снилось сегодня, какое послевкусие оставил сон, сколько времени я потратила утром на выбор белья. К слову, трусов у меня несколько десятков, и все в отличном состоянии. Все растянувшиеся и неотстирывающиеся я безжалостно выбрасывала. Хотелось рассказывать, как мрачен и неуютен для меня Лойдерин, как забавляет меня сельский говорок толстого трактирщика в «Хмельной цыпочке». Еще раз к слову: пиво там гадкое. Вернее, оно нормальное, скорее всего, всем нравилось, но я пивом так и не прониклась. Я покупала там кружку, садилась с ней за стол, и пила тэрн, глядя на публику. Публика меня радовала — она в «Цыпочке» такая же разбитная, как в ниратанских кабаках. Впрочем, пьяные люди, наверное, везде одинаковы. Мне хотелось веселиться в таверне с Птенчиком, но, ясное дело, это было невозможно — он был одним из моих солдат. Как все, он отдавал мне честь и не поднимал глаз выше плеча. Как все, участвовал в моих любительских постановках, вдохновленных специфическими порнографическими новеллами. Как все, ненавидел меня за это, и считал чокнутой мразью. Иногда я трахалась с ним, иногда давала трахаться Индре. Иногда мне хотелось плакать на его плече, сидя у дождливого окна.

Он был плох. Еще в Ниратане я облизывалась, глядя на него: на его размашистый нрав, отзывчивость и живость; представляя, как остро и пылко-болезненно он будет реагировать на мои развлечения. Сколько удовольствия я предвкушала! Но он разочаровал меня. Поначалу, в первые несколько раз все было как в фантазиях, но он быстро потух. Стал каким-то тряпичным, вялым, отрешенным; ни удовольствием, ни мучением его стало не пронять. Не было больше норовистого, прозрачного и стремительного Птенчика, каким он выглядел в Ниратане. Он как будто завернулся в одеяло и заполз под камень.

— Почему ты не сбегаешь? — серьезно спросила я однажды, когда мы лежали голые на моей широкой кровати. Комната была жарко натоплена и ярко освещена, чтобы не кутаться и не сжиматься, и вволю рассматривать штришки и точки на теле моего компаньона-невольника. — Опасно будет только до границы, — продолжила я, — а потом ты сможешь зацепиться в Ниратане, или попробовать добраться до Лавилии. Тебе ведь никогда не будет здесь хорошо. Здесь все — не для тебя. Почему ты с этих пор придавливаешь свою жизнь надгробным камнем?

Он лежал на спине, раскинувшись, и не смотрел на меня. Он никогда не смотрел на меня. Я долго ждала ответа, потом поднялась, решив, что не дождусь, и ушла за ширму. Там стояло ведро теплой воды, и я принялась освежаться, забравшись в низкую ванну. Изначально вода была горячей, но за время простаивания остыла. Я могла бы подогреть ее заклинанием, но мне было лень.

— Потому что он здесь, — глухие медленные звуки продавились сквозь плотную ткань ширмы. Я перестала лить на себя воду, чтобы не забивать звуки журчанием и плеском. — Он здесь хозяин, и все у него — мыши. Его я ненавижу больше, чем вас, капитан; больше, чем Эрдли и свое сословие. Как только он сдохнет, я сбегу. Когда увижу, как он сдохнет. Уже скоро, капитан, ему недолго осталось быть хозяином. А потом вы мне поможете избавиться от Эрдли, потому что вы меня любите. Я обязательно сбегу отсюда, просто не сейчас.

Я поставила черпак на бортик ванны, и взяла полотенце.

Он говорил с такой верой, что я тоже поверила. Да, Гренэлису недолго осталось властвовать, я в этом не сомневалась. Да, мы увидим его конец. Да, я помогу Птенчику бежать, и да, я люблю его. Именно так, как умею. Все, что он говорил с кровати, звучало для меня непреложной истиной.

Шеил Н-Дешью.

— Прекрасно! — восторженно воскликнул Гренэлис, внезапно нарушив долгую-долгую тишину.

— О чем ты? — осторожно спросил я.

— Кожа, — пояснил он, и в голосе прозвучала гордость. — Она восстанавливается.

Я услышал тихий скрип стула где-то совсем рядом. Наверное, он сел около меня.