— Вы меня не слушаете, Альтея, — господин Гренэлис вздохнул где-то за спиной. — Я будто говорю с глухой стеной. Речь не о ваших желаниях!

В комнате было холодно — в замке Эрдли, наверное, не холодно только знойным летом. Я плотнее завернулась в шаль, и переместилась от окна к камину. Кеттар оказался сбоку от меня, а не сзади, и я смогла видеть его краем глаза. Он стоял в широком пространстве между низким диванчиком и шеренгой из пяти роскошных напольных канделябров, служащих интерьеру, а не освещению, и вертел в руках карманные часы. В своем щегольском наряде он походил на придворного вельможу, а не на ученого-отшельника, и мне никак не удавалось привыкнуть к его новому образу.

— Почему вы считаете, что он захочет жениться на мне? — спросила я скупо.

— Речь снова не о желаниях, — мне в тон ответил господин Гренэлис. — Канцлер прикажет ему, и он не посмеет ослушаться.

Я отвернулась к пламени, чтобы не показывать ему свое лицо, и отпечатанную на нем тоску. Пусть Риель — не мой мужчина, но брак с его братом — это просто какое-то издевательство.

— Откровенно говоря, я не понимаю, чем вы недовольны, Альтея, — произнес кеттар прохладно. — Все складывается как нельзя удачнее. Собрание Лордов поддержало вашу кандидатуру. И это правильно, иначе и быть не могло! На следующей неделе вы станете королевой. Свадьба и появление наследников упрочат ваши позиции.

Я глубоко вздохнула, и решительно повернулась. Замерзшие пальцы сами сцепились в крепкий замок.

— Господин Гренэлис, а вы не забываетесь? — мой голос прозвучал надменно и стыло, как мне и хотелось. — Вы правы, на следующей неделе я стану королевой. Вы правы, иначе и быть не могло. Но почему вы считаете, что можете указывать мне, как я должна поступать? И почему Риель считает, что может указывать мне?

Он зажал свои часы в кулаке, а резкие слова — в горле. Или мне просто показалось, что он желал сказать нечто резкое.

— Я ни в коем случае так не считаю, леди Хэмвей, — проговорил он примирительно. — Я пообещал вам свою поддержку, и просто пытаюсь выполнять обещание. Понимаю, вы рассчитываете на Собрание Лордов, но они знают вас лишь как одну из фрейлин Лилиан. Все здесь знают вас лишь как одну из фрейлин. Пройдет немало времени, прежде чем ваши подданные полностью примут вас. Вы должны хорошо зарекомендовать себя, и в этом вам потребуются советы Риеля, уверяю.

Я присела на диван — прямо напротив собеседника, и нечего не ответила. Его слова звучали резонно, но мне требовалось послушать еще резонных слов, прежде чем согласиться.

— Давайте будем честны, — продолжил он, глядя на меня сверху вниз, и оттого смотрясь еще представительнее, чем за секунды до, — Риелю нужны гарантии. Ваши личные отношения отнюдь не так надежны, как родство семей. Ваш брак с его братом будет прекрасным первым шагом к сближению двух стран.

Да боги, конечно, он прав! Риель открыто и беззастенчиво заговорил о своих интересах относительно Тилады при нашей первой встрече на его веранде. Я ведь не безголовая незабудка, чтобы полагать, будто он взялся помогать мне бескорыстно!

Почему, когда он назвал меня чужим именем в постели, мне не было так больно, как сейчас?..

— Свадьбу нужно устроить вскоре после коронации, не затягивая, — категорично бросила я, рывком вставая. — Как вы считаете?

Кеттар кивнул мне с уютной дружеской улыбкой.

Популярное мнение, что нет на свете ничего нуднее, длиннее и бессмысленнее, чем книга «Жизнеописание аббата Миланира» я разделяла до этого дня. В этот день — день своего бракосочетания — я осознала, что нет на свете ничего нуднее, длиннее и бессмысленнее, чем свадьба в Тиладе.

Все началось ранним утром, еще затемно, когда толпа незнакомых тетушек ввалилась в мою спальню, и почтительно выкинула меня из постели. Это такое странное ощущение: с одной стороны ты королева и с тобой вежливы, а с другой — неотесанная бестолочь, которую всему надо учить, а иначе ты спутаешь ночной горшок с молитвенником. Тетушки выкинули меня из постели, и начались бесконечные часы наведения красоты.

Вероятно, мои помощницы считали, что я не мылась последние пару месяцев, потому что купальные процедуры продолжались не менее трех часов. Меня терли, скоблили, намыливали, полоскали, втирали в меня попеременно зловонные и ароматные субстанции, снова намыливали и полоскали, снова умасливали субстанциями, терли и скоблили, намыливали и полоскали… Они так старались, будто хотели, чтобы на торжестве вместо кожи у меня была одна непрерывная ссадина.

Мытье оказалось подготовкой к другой муке — созданию прически. Меня дергали и тянули за волосы, запрещая шевелиться, крепили на голове некие металлические конструкции, обклеивали шиньонами и накладками, вплетали в пряди ленты, нити, бусы, усыпали блестками и какой-то трухой, обрызгивали липкими парфюмированными жидкостями. Продолжалось это невыносимо долго, а результатом стало немыслимое искрящееся нагромождение на голове, грозящее раздавить меня своим весом.

Я думала, что ужаснее наряда, чем наряд для коронации, мне уже не придется надеть, но я ошибалась. Свадебное облачение кроме того, что весило больше меня самой, еще и позвякивало, похрустывало, поскрипывало, и действовало на нервы подобно туче приставучих мух. Меня как будто поместили внутрь колокола, но не монолитного, а состоящего из сотен слабо закрепленных деталей. В этом кошмаре мне предстояло ходить во время официальной части мероприятия, а для вечернего бала полагалось переодеться в платье, стоимость которого приближалась к стоимости целой усадьбы с пахотными землями, охотничьими угодьями и чистокровными жеребцами. Это было платье, в котором выходила замуж мать Риеля, доставленное телепортом, потому что на шитье своего не было времени, а все вычурные наряды крошечной Лилиан категорически не подходили мне по размеру.

Когда подобающий вид был приобретен, началась череда церемоний. Первая из них — церемония очищения (ведь я еще недостаточно очищена!), которую будущие супруги проходят поодиночке. В специальном помещении специальный представитель духовенства читал специальные тексты, а я повторяла их с видом барашка — слово в слово, интонация в интонацию. Поначалу мне хотелось хихикать, потом — ругаться, а после я почти заснула, абстрагировавшись от смысла речей, благоговейного лица сановника, и даже от башни из металла и накладных волос, проминающей мне череп. Пробубнив священные тексты, я отмыла душу, подготовив ее к новой ступени развития, и свежевымытой душой посочувствовала своему жениху Райлану, для которого этот бессвязный набор заковыристых оборотов звучал еще и на чужом языке.

После духовной подготовки началась собственно церемония бракосочетания. Священник — древний, как замок Эрдли — изрекал долгую-долгую речь на устаревшем диалекте, и мы с Райланом оказались в похожих условиях: оба не понимали практически ничего. Немногочисленные гости, уместившиеся в придворной часовне, я убеждена, впали в глубокую летаргию наравне с нами, а толпе, оставшейся на улице, повезло больше. Конечно же, они развлекали себя болтовней и шутками, прикладываясь к элегантным фляжкам, и определенно не утруждались поддержанием трепетного почтения в облике. О том, что священные чтения завершены, я догадалась благодаря служке, поднесшему амулеты на маленьком золотом подносе. Мы с Райланом торжественно украсили грудь друг другу знаками Двух Светил, крепко взялись за руки, как детишки на прогулке, и с этого момента стали называться супругами.

Далее под возгласы, аплодисменты и бравурную музыку нас препроводили в сияющий зал, где, стоя на невысокой платформе, мы пропускали через себя длинную вереницу благородных подданных, принимая их цветастые поздравления. Да, подданные не ограничивались скромными репликами вида «поздравляю, желаю счастья», ни в коем случае! Каждый счел себя обязанным реализовать вычурное выступление, максимально наполненное лестнейшими эпитетами, известными цитатами из мудрых книг, а также красивыми иностранными фразами, не выходящими из моды с позапрошлой весны, как будто в конце праздника будет подведен итог, и автор самого претенциозного обращения получит дорогостоящий приз и всеобщий почет. Мы с Райланом стояли на постаменте плечом к плечу, улыбались сквозь боль в изнывающем от улыбки лице, кивали, подавали руки для поцелуев, и мне тогда казалось, что это испытание — одно на двоих — начало нашей невинной ласковой дружбы.