Разумеется, после такого откровения, Полетт не могла молчать. Да и самой ей давно хотелось поделиться заветным с близким человеком, а ближе баронессы графиня не имела никого.

— Князь Антон Соколов, — молвила Полетт и опустила ресницы. Щечки ее очаровательно порозовели. Но едва признание вырвалось, едва пала первая из возведенных разумом преград, как природная страстность графини легко смела оставшиеся укрепления. Полетт принялась говорить о предмете своего интереса горячо, неостановимо. — Князь так молод и так очаровательно суров! Эти смоляные кудри, эта вечная складка между бровей и пронзительный взгляд темных глаз делают его похожим на Мефистофеля! Мне так хочется знать, что его гнетет. Я слыхала, вы знакомы. Сведи нас, душечка Джейни, ну, пожалуйста!

Антон Соколов давно привлек внимание Полетт. Он не входил в число ее поклонников и одним только этим будил в ней живейший интерес. Ничего о нем не ведая, графиня восполняла отсутствие сведений собственной фантазией, наделяя князя чертами, наиболее желанными ей в мужчинах. Антон Соколов казался таинственным, перенесшим жизненную драму, наверное связанную с разбитым сердцем. Статный красавец с надменным жестким лицом будоражил воображение, бросал вызов своею холодностью, и Полетт, как любая женщина, задавалась вопросом, сможет ли она стать той единственной, кто растопит сердце этого ледяного короля.

Женечка Алмазова одобрительно кивнула:

— Гляжу, ты не размениваешься по мелочам. Хорошо же, попробую устроить вашу встречу. Но взамен пообещай, что если он сделает тебе предложение, я узнаю о том первой, не то просто умру от любопытства!

— Ну, конечно же, я тебе расскажу! — поспешила заверить подругу Полетт.

— Я уже предвкушаю вашу встречу, будто это не твое, а мое свидание. Ох, прямо сердце застучало! Как полагаешь, если я изображу интерес к графу Медоедову, это позволит мне немного расшевелить Алексея Михайловича?

— К графу Медоедову? Но ему же семьдесят лет от роду, он глухой, как пень, хромает на правую ногу и не помнит, о чем говорил минуту назад!

— В молодости граф был порядочным волокитой, да и теперь не прочь залезть под юбку хорошенькой служанке. Не у всех же столько поклонников, сколько вьется вокруг тебя. Приходится обходиться имеющимися. Ну да Бог с ним, с графом, давай же придумаем, как свести тебя с предметом твоей страсти.

[1] Суаре — от фр. Soiree — «вечер», «званый вечер», употребляется также в ироническом значении.

[2] Cul de paris — характерной чертой платья является отстающая сзади расширенная юбка, придающая платью парижский силуэт. Такая юбка была в моде в XVIII веке и около 1880 года.

[3] Robe a la francaise — платье на французский манер.

Случай к знакомству князя Соколова и графини Кристобаль представился вскоре. Младшему отпрыску семейства Алмазовых исполнялось два года, и баронесса воспользовалась этим поводом, чтобы собрать друзей. Антон Соколов среди них не числился, но Женечка знала его через общих знакомых, поэтому князю было отправлено приглашение следующего содержания: «Барон и баронесса Алмазовы просят пожаловать на обед по случаю именин их сына Виктора, который состоится в шесть часов пополудни[1]. Вашим посещением Вы сделаете нам большое удовольствие. P.S. Графиня Кристобаль тоже придет поздравить нашего победителя[2]». И разумеется, совершенно случайно место Полетт оказалось рядом с местом князя. Они сидели бок о бок, графиня была искрометно весела, а князь блистал образованностью и начитанностью. Эти двое просто обречены были понравиться друг другу. С тех пор князь всюду сопровождал Полетт, играючи оттеснив прочих ее кавалеров.

Графиня, — жаловался Пьеро Поцелуев, танцуя польку с Полетт на балу у Милорадовых, — вы совсем обо мне позабыли. А ведь еще недавно мы были друзьями.

— Несравненная, — дул губы красавчик Ковалевский во время менуэта. — Я надеялся плясать с вами мазурку[3], даже надел камелопардовый[4] фрак под цвет ваших глаз.

— Увы, Алексис, на мазурку я уже ангажирована князем Антоном. Но готова оставить для вас кадриль. Соглашайтесь, не то вам не достанется ничего.

— Сударыня, мои скакуны застоялись в стойлах, жду не дождусь, когда же мы с вами отправимся на прогулку. В прошлый раз вы меня обошли, я жажду реванша, — грассируя выговаривал кавалергард Караулов, кружа Полетт в быстром вальсе.

— Поверьте, я скверная наездница. Вас обошла не я, а вороной моего покойного супруга, граф Кристобаль не жалел средств на лошадей. Хотите, я вам его продам?

— Помилуйте, к черту мне тело покойного Кристобаля! А даже буде он жив…

— Вы невнимательно слушали, Мишель. Я говорила о жеребце.

— Продайте мне свое сердце, графиня! — молил Остроумов, перехватив Полетт из рук кавалергарда.

— У вас не достанет денег, чтобы его купить! — смеялась Полетт, уязвляя острыми уголками губ прямо в сердце. Зубы графини белели, как жемчуг, бриллианты на груди отражали свет газовых рожков, а глаза горели непокорным янтарным пламенем.

Упреки поклонников Полетт были справедливы. Графиня проводила все время в компании Соколова и увлекалась им все сильнее. Во время одной из прогулок, когда Полетт с князем поднялись на вершину горы, желая полюбоваться открывавшимся оттуда видом на Менжимск, их настигла гроза. Дул сильный ветер, облака быстро неслись по небу, на глазах грузнея и наливаясь синью. Графиня следила за тучей, наплывающей от западного хребта. Она была темно-сизой, рваной по краям, с закручивающимися в глубине седыми водоворотами. Порой внутри тучи взблескивали молнии, а следом доносилось глухое рокотание. Подсвеченная солнцем, картина выглядела угрожающе.

— Надеюсь, туча зацепится за дальние пики и выльется дождем там же, где ее предшественницы, — сказала графиня, поеживаясь.

Она не боялась грозы, но сам вид разрушительной мощи стихии не мог оставить ее равнодушной. Ветер трепал прическу Полетт, играл подолом ее платья и развевал накидку малинового шелка с бахромой, заставляя ее плескаться за спиной, словно крылья.

Антон тоже взглянул на тучу и покачал головой, не соглашаясь:

— Она летит чересчур быстро, ей просто некогда будет там пролиться. Она наверное достигнет нас, а то вовсе и унесется дальше, за Менжимск.

Сильный порыв ветра сорвал с графини шляпку, и та покатилась по склону, цепляясь за кусты и низкорослые деревья. Соколов вызвался было вернуть потерю, но склон головокружительно уходил вниз, и Полетт испугалась за князя, да и шляпка была не из самых любимых. Пока они спорили, туча подобралась совсем близко. Сильно потемнело. В нескольких шагах полыхнула молния, грохнуло громовым раскатом. Забыв про шляпку, Полетт и Антон устремились вниз по тропе.

Это была не та широкая дорога, приспособленная для пеших и конных прогулок, что привела их сюда, а именно тропка, какой пользовались местные пастухи, перегоняя овец с пастбища на пастбище. Однако ей можно было достичь подножия горы куда быстрее, чтобы быстрее оказаться под защитой домов и деревьев. Тропка то петляла между камней, то сбегала отвесно по склонам, и тогда приходилось цепляться за чахлые деревца или обломки скал. Местами она превращалась в узкий карниз, с одной стороны ограниченный каменной стеной, а с другой обрывающийся в пустоту. На самых крутых спусках князь подавал своей спутнице руку или подхватывал за талию, сам стоя незыблемо, будто врос в землю.

Запыхавшиеся Полетт и Антон не то сбежали, не то скатились с вершины горы и влетели в широкую аллею, по обе стороны обсаженную высокими платанами, где на них обрушился ливень. По случаю грозы аллея обезлюдела, земля быстро раскисла, в углублениях собрались блестящие лужи. Капли дождя задерживались на листьях, поэтому под деревьями было хотя и плохое, но укрытие.

— Переждем здесь? — предложил Соколов, и, не дожидаясь ответа, подвел Полетт к дереву, прислоняя спиной к пятнистому, словно леопардовая шкура, стволу и укрывая от непогоды своим телом.