Полетт слушала речи Акулины, и никак не могла придумать, как бы подкинуть той мысль о порочных пристрастиях князя Антона. Ей представлялось, она скажет Волковой: «Так и сын недалеко ушел от отца, тоже любит пощелкать кнутом». Та склонит сухонькую головку на бок, подожмет тоненькие губки — ни дать, ни взять старушка — Божий одуванчик, да и прошамкает с сомнением: «Вот как? Однако держится князь безупречно и люди о нем только хорошее говорят». — «Небольшой труд изображать из себя святого в приличном обществе. Зато в приватной обстановке князь не утруждается притворством». — «Что же за это обстановка такая, милочка? Поведайте мне по секрету, клянусь, ни единой живой душе не скажу!»

До конца вечера Полетт так ничего и не пришло на ум.

[1] Вечернее платье.

На следующий день прямо с утра в спальню Полетт, точно маленький смерч, ворвалась Женечка Алмазова, с порога принявшись тараторить:

— Платья сделались мне совсем тесны. Вчера у горничной не получилось застегнуть мое любимое розовое с кружевами. Мне кажется, Марьяна стареет. Я помню ее едва ли не с рождения, а уже и тогда она не была молодкой. Держала ее из уважения к ее сединам, но, верно, все же придется заменить молодой расторопной девушкой.

Полетт не решилась сказать подруге, что кабы та ела меньше пирожных, мороженого и халвы, то ей не пришлось бы искать замены ни платьям, ни горничной. В конце концов, графиня любила Женечку такой, какая она есть, для мужа и детей та была воплощенным идеалом, а мнение прочих едва ли имело значение.

— И не проси, свою Аннету я тебе не отдам! — попыталась отшутиться Полетт.

— Да вовсе я не о том просить приехала. Ты же знаешь, мне никогда интересоваться модой, а ты так долго жила за границей, ты все ведаешь о современных веяниях. Умоляю, составь мне компанию с покупкой нового платья! Как у тебя, чтобы все оборачивались вослед.

Разумеется, горячая мольба подруги не могла оставить Полетт равнодушной. Нет действа более целительного для женской души, чем выбор наряда. Только женщина способна оценить обволакивающую мягкость бархата и ледяную прозрачность креп-жоржета, увидеть игру света на изломе блестящего шелка, проследить ажурное плетение кружев и отметить безукоризненную точность руки вышивальщицы. Только женщина заметит, как цвет платья меняет кожу его обладательницы, придавая ей то едва уловимый оттенок утренней зари, то отблески солнечного сияния, то холодные переливы лунного серебра. Только женщина поймет другую женщину, когда та выбирает себе наряд, точно в нем непременный и прочный залог ее счастья, верный амулет от бед и невзгод.

Пока Женечка крутилась перед зеркалом, Полетт стояла рядом. Участвовать в примерке графиня отказалась, боясь обнажиться перед чужими глазами. Хотя новое платье ей очень хотелось, а еще хотелось накидку взамен утерянной во время грозы, и туфельки, и нить жемчугов. Но она успокаивала себя тем, что закажет обновки в столице, когда сойдут синяки, а ныне, коль скоро пришла помогать Женечке, то на ней одной и должно быть сосредоточено внимание. Наконец, платья для баронессы были отобраны и уложены в картонки с адресом, по которому их следовало доставить, из полутьмы магазина графиня и ее подруга выпорхнули на яркий солнечный свет.

— Все эти примерки такое волнительное мероприятие. Я проголодалась, — протянула Женечка. — Как полагаешь, поблизости найдется какое-нибудь заведение, где мы могли бы выпить воды и самую малость перекусить? Какой-нибудь легкий завтрак, кашу или фрукты и, пожалуй, десерт. И маленькая румяная булочка не повредит. Ну, что же ты молчишь, Полетт?

Причина молчания графини в эту самую минуту направлялась к ним навстречу. Князь Соколов, по обыкновению элегантный, наряженный в черный, весьма шедший к его резанным чертам фрак с бархатным воротником, жилет темно-серого шелка и того же цвета галстук-бабочку. Напомаженные волосы князя были зачесаны назад, губы под щеточкой усов расходились в улыбке. Первым порывом Полетт было перейти на другую сторону улицы, но трусихой графиня не была никогда. Она до боли свела лопатки, вскинула голову и взглянула своему страху прямо в его холеное породистое лицо.

Князь поцеловал пухлую ручку баронессы Алмазовой, взялся за руку Полетт. Не желая давать подруге повод для любопытства, Полетт позволила это, радуясь, что на ней перчатки.

— Какая неожиданная и приятная встреча! Рад видеть вас обеих в добром здравии! Как ваши дети, баронесса? Какое на вас красивое платье, графиня. Хотя по мне, оно чересчур закрыто. Скромность хороша в меру, помните, мы об этом уже толковали?

Слова Соколова подняли целую бурю в душе Полетт. Графиня прикусила нижнюю губу, призывая себя к молчанию. Женечка, не замечая напряжения подруги, радостно щебетала:

— Кирилл, мой старший, совсем подрос. Мы с Алексеем Михайловичем приняли решение определить его в университетский пансион. А Васеньку, он меньше Кирилла на год, отдадим в Пажеский корпус. Пообвыкнется, поднаберется опыта светской жизни, глядишь достойное место при государе займет. Что до Егорушки и Сереженьки, то оба пока малы, хотя и проявляют замечательный ум не по годам. В Алексея Михайловича пошли, я-то к наукам никогда пристрастия не имела.

О муже и детях Женечка могла говорить бесконечно.

— Прошу нас извинить, князь, мы торопимся, — прервала Полетт болтовню подруги и, подхватив баронессу под руку, потащила прочь.

— Разве, дорогая? — пролепетала Женечка, изо всех сил упираясь ногами в тротуар.

— Ты хотела есть, помнишь? Завтрак и десерт. И наверняка мороженое.

— Да, от мороженого я бы не отказалась, но…

— С радостью составлю вам компанию, — нагнал их князь Антон.

— Как замечательно, — Полетт лучезарно улыбнулась обоим. — Я как раз вспомнила, что меня ждут неотложные дела. Оставляю вас в компании друг друга.

Глаза Женечки, помнившей, как совсем недавно подруга расписывала действительные и мнимые достоинства князя, сделались размером с чайные блюдца.

— Погодите, графиня! Нам нужно кое-что обсудить, — остановил Полетт Соколов.

Графиня изобразила полнейшее недоумение:

— Ужели?

— Вы не ответили на мои письма.

— Я не получала их.

— Позвольте, я вас подвезу. Мой экипаж стоит на соседней улице.

Полетт передернуло от отвращения. Она сомневалась, что ее показной бравады хватит, чтобы остаться с князем наедине.

— Мы можем поговорить прямо здесь, — предложила она компромисс.

— Едва ли это уместно.

— Баронесса Алмазова — моя давняя подруга, у меня нет от нее секретов.

Полетт почти не лукавила. Да недавних пор она поверяла Женечке все, что лежало у нее на сердце, поэтому была уверена в умении подруги хранить тайны.

— Ну, коли вы так настаиваете…

— Да, настаиваю, — с видом победительницы графиня улыбнулась уголками губ, но следующие слова князя стерли ее улыбку:

— Я хотел говорить о прошедшей ночи.

Полетт вздрогнула. Такого поворота событий она не ожидала — ей казалось, Соколов не меньше нее заинтересован сохранить их встречу втайне. Украдкой она покосилась на Женечку. Не заметить интереса в глазах баронессы мог разве слепой. Просив подругу непременно дождаться ее возвращения, графиня, проигнорировав предложенную князем руку, спросила:

— Где ваша карета?

Едва они отошли на приличное расстояние, светская вежливость слетала с Полетт, как от порыва ветра слетает пепел, обнажая с горячие угли.

— Я уничтожу тебя, — прошипела графиня то, о чем думала непрестанно. — Весь свет узнает о твоих забавах. От тебя отвернутся друзья, ни одна приличная женщина не станет твоей женой!

Оказалось, Соколов думал о том же, поскольку отвечал сразу, без промедления:

— Уничтожив меня, ты погубишь себя самое. Ты так жаждешь мести, что готова заплатить за нее репутацией? А ведь у тебя двое детей, они не скажут спасибо, если ты лишишь их возможности занять подобающее им место в свете.