И графиня решила немного поторопить события.

Она принимала Пьеро у себя в гостиной, наряженная в серое платье с рукавами-крыльями, в котором по словам Северина была «точно диковинная птица, по ошибке залетевшая в этот мир откуда-то издалека». В последнее время Полетт и впрямь чувствовала себя птицей, что ошиблась окном, или тем жуком из коллекции Егорушки Алмазова, летевшим к свободе, а вместо этого натолкнувшемся на стекло.

— Я заснул однажды и проснулся знаменитым. И это сделали вы! Вы моя богиня! — воодушевленно говорил Пьеро.

Он привез очередную газету с посвященными графине стихами. На маленьком столике со столешницей, набранной кусочками разноцветного мрамора, уже собралась приличная их стопка, позволившая Полетт убедиться в полном отсутствии у себя тщеславия. Она радовалась за Пьеро — и только.

— Я обычная женщина и вовсе не желаю, чтобы меня обожествляли, — возразила графиня, думая не столько о Пьеро, сколько об отношении к ней Северина. Похоже, для него она тоже была богиней. Статуей из мрамора, которой можно восхищаться издалека, но которую и в голову не придет считать живой.

— Всякая женщина желает, чтобы ей преклонялись. А красивая женщина еще и имеет на это полное право, — с жаром возразил молодой человек.

Он был так убежден в собственной правоте, что Полетт не удержалась от вопроса:

— Давно ли вы заделались знатоком женской натуры?

Ее поклонник вдруг засмущался, покраснел.

— Ну же, Пьеро, отвечайте! — нетерпеливо потребовала графиня.

Нехотя тот молвил:

— Матушка подыскала мне невесту из хорошей семьи, выпускницу института благородных девиц. Оказывается, они долгое время состоят в переписке. Матушка дала мне прочесть некоторые из ее писем.

— Ее зовут Глория[1], эту вашу невесту?

— Как вы догадались? Вы с ней знакомы?

— Я просто пошутила.

Полетт могла бы добавить, что шутила она большей частью над собой, припоминая упреки Женечки в том, что вследствие излишней разборчивости вскоре останется без кавалеров. Состязаться с Лукерьей Алексеевной, коли та что-то затеяла, было делом безнадежным.

— У вас злые шутки, графиня, — обиделся ее поклонник. — Я не отвечаю за желания своей матушки, Лукерья Алексеевна поступает так, как сочтет нужным.

— А вы? Не побоитесь ли вы ради меня пойти против ее воли?

— Ради вас я пойду против воли самого Создателя! — пылко отвечал Пьеро. — Я готов на все ради вашего счастья. Коли прикажете, достану для вас с неба луну или отыщу упавшую звезду.

— Спасибо, mon cher ami[2], но луна и звезды мне вовсе ни к чему.

— Чего же вы желаете?

— Поверьте, ничего особенного. Того же, чего и все — обычного человеческого счастья, — погрустнев сказала Полетт и вдруг решилась. — Поцелуйте меня!

Пьеро опешил:

— Поцеловать вас? Прямо здесь? Теперь?

— Ну, не завтра же!

И, пока не передумала, графиня обхватила своего робкого поклонника за шею и первая коснулась его губ. Губы оказались не те: слишком нежные, чересчур угодливые, начисто лишенные собственной воли. Полетт будто целовала куклу, чувствуя механическое участие и ничего боле. Пьеро же напротив осмелел, обнял ее, привлек к себе, от губ переместился к шее и принялся покрывать ее частыми нервными лобзаниями. Похоже, на графиню было наложено проклятье: те мужчины, которым нравилась она, были ей безразличны, тот же, который волновал ее, увы, оставался к ней совершенно равнодушен.

Сквозь поцелуи, не вызывавшие у нее иного чувства, кроме щекотки, Полетт различила стук в дверь. Она попыталась отстраниться от Пьеро, но не успела. Стук повторился, затем дверь отворилась и на пороге появился Северин. Полетт торопливо оттолкнула от себя кавалера, но было поздно.

— Простите, ваше сиятельство, не знал, что у вас гости, — пробормотал управляющий и тотчас ушел, не дав ей объясниться.

— Вам не понравилось? — испуганно спросил Пьеро.

— Нас видел мой управляющий.

— Но это же совсем неважно!

Графиня горько вздохнула:

— Нет, важно. Вы даже не представляете себе, насколько это важно.

Пьеро неожиданно соскользнул с дивана на пол, стал на колени, и ухватив ее похолодевшую руку своими теплыми влажными ладошками, торжественно произнес:

— Позвольте предложить вам руку и сердце!

— Но… что скажет на это ваша матушка? — пролепетала Полетт, пребывая в полнейшем замешательстве. Куда большее, чем предложение Пьеро, ее интересовало, зачем она понадобилась Северину. Ей нужно было это выяснить непременно.

— Ей известно, как я вас люблю!

— Знаете, Пьеро, время уже позднее, вам пора ехать, не то Лукерья Алексеевна станет волноваться.

— Ох… рядом с вами часы бегут как минуты! Но вы ведь дадите ответ?

— Обязательно. Только позвольте мне немного подумать? Все случилось так неожиданно. А вы будьте примерным сыном, не заставляйте матушку беспокоится, в ее возрасте это очень опасно.

— Ах, графиня! Только вы одна меня понимаете!

— Езжайте, Пьеро, не медлите!

[1] Глория — женское имя от лат. слова со значением слава. Полетт намекает на неожиданно пришедшее к Пьеро признание.

[2] Мой дорогой друг (фр.).

Дорогие читатели! Повествование подходит к концу, так что если вы не успели еще высказать свое отношение к прочитанному, теперь самое время. Традиционно предупреждаю, что во избежание конфуза следующую главу лучше читать в уединенном месте. Все-таки "Особый слуга" заявлен как эротика.

Выпроводив Поцелуева, Полетт отправилась на поиски своего управляющего. Она не нашла его в кабинете, не было его и в конюшне, в кухне, в людской. Повыспросив слуг, Полетт взбежала по лестнице к комнате под крышей, которая перешла к Северину от прежнего управляющего. От быстрого подъема ее сердце грозило вот-вот выскочить из груди. Дверь была заперта, но снизу пробивалась тонкая полоска света. Графиня торопливо постучала. Ждать пришлось долго, но, наконец, ей отворили. Северин стоял на пороге, заслоняя дверной проем. Он уже успел снять галстук и сюртук, простая полотняная сорочка вопреки обычной его аккуратности выбилась из штанов, верхние пуговицы были расстегнуты.

Полетт казалось, будто она слышит, как бьется напряженная жилка на его горле, но, верно, то стучал ее собственный пульс.

— Вы искали меня? — негромко спросила она.

— Я прошу расчета, ваше сиятельство.

Графиня опешила.

— Вы хотите уйти? Но отчего? Вы нашли другое место? Скажите, какое жалование вам назначили, и я удвою сумму, — она слышала себя со стороны, и ей было неловко за собственный лепет, за то, что она предлагала перекупить его, но ничего более разумного не шло в голову. Самый ужасный кошмар Полетт сбылся. — Как же я без вас?

— Вы прекрасно обойдетесь без моих услуг, ваше сиятельство, — спокойно отвечал Северин. Пожалуй, чересчур спокойно. Это походило на затишье перед бурей.

— Из ваших уст мой титул звучит как ругательство. Я приметила: вы называете меня сиятельством лишь когда бываете не в духе. Я чем-то обидела вас? Даже если и так, поверьте, это случилось непреднамеренно. Пожалуйста, откройте причину! У вас стряслась беда? Я могу помочь?

Он молчал, но за его молчанием ей чудилось нечто другое, грозное, кричащее. Только Полетт никак не могла взять в толк, о чем он кричит. Она умоляюще прошептала:

— Не таитесь! Я не понимаю, что происходит.

Ее глаза, в которых плескалось расплавленное золото, встретились с его цвета небесной синевы. Каменный идол и тот растаял бы перед этой мольбой. Не устоял и Северин.

— Я не готов видеть, как вы отдаетесь другим.

— Вы о Пьеро? Это был всего лишь невинный поцелуй… — графиня оправдывалась, как девочка, и была рада тому, что он дает ей эту возможность — оправдаться.

Северин покачал головой:

— Глядя на вас, ни один мужчина не может оставаться невинным. Вы — само воплощение соблазна. И хотя для вас я всего лишь слуга, один из многих, и вы не считаете меня мужчиной, я все-таки испытываю то же, что другие. Когда вы садитесь рядом в своих тонких открытых платьях, когда касаетесь меня, полагая, будто это не может пробудить во мне чувств, когда вы принимали меня в постели в пеньюаре, и он сползал с вашего плеча, а вы даже не поправили его…